Поэзия

Обычный день

 

Просыпаться чуть в окнах забрезжит рассвет,
покидать с неохотой кровать,
чистить зубы, скрести себя бритвой "Жилет"
бутерброд с колбасой запивать
крепким чаем. Потом джемпер, брюки, носки,
куртка, шапка, ботинки. Чмок-чмок.
Темень. Лестница. Лифт. Ощущенье тоски.
Город. Утро. Бессмыслица. Смог.
Ждать маршрутку с упрямым упорством тунца
десять, двадцать и тридцать минут,
но исход ожиданья не знать до конца,
просто верить. Другие же ждут!
После плыть по медлительной авто-реке,
постепенно сплавляясь к метро,
и смотреть на громады домов вдалеке,
хаос кранов, ангаров, мостов.
По бегущим ступеням спускаться в Аид
в окружении тысячных стай,
наблюдая реклам обольстительный вид,
обещающих радость и рай
на земле, на тропических блин островах,
в митсубиси, тойотах, фордах
в окружении голых грудастых девах
в нереальных как сон городах.
После втиснуться в потом пропахший вагон
и считать в нетерпенье пустом:
перегон, остановка, опять перегон,
перегон - перегон - перегон...
На работе кому-то куда-то звонить,
электронные письма писать,
в перерывах на лестничной клетке курить,
языками от скуки чесать. 
И опять покупать, и опять продавать,
изгаляться, вертеться, хитрить.
Бухгалтерию на х… в душе посылать
и без злобы айтишников крыть.
И под вечер раскручивать плёнку назад
бесконечного нудного дня,
только в грязном окне не восход, а закат,
в остальном же – такая ж х…ня!

 

 

 

Гоним

 

Эта наша кутерьма –
та же самая тюрьма.
По утрам за ротой роту
нас сгоняют на работу.
Нет конвойных - не беда:
нам деваться некуда.
Гонят не штыки, ни пули,
не овчарки, не питбули -
гонит родовой закон,
заведённый испокон:
надо ж рать собрать,
чтобы жрать, жрать, жрать!
И у всех в глазах вопрос:
ты конвойный или пёс?
Ты приятель или враг?
Ты блатной или дурак?
Ты заначил пайку с салом
или пашешь просто так?
И в столыпинском вагоне
мы друг дружку гоним, гоним...
Гоним стыд, и гоним сон,
гоним крепкий самогон,
гоним прочь любовь и жалость,
гоним всё, что в нас осталось
человеческого...
- Чел, а легче с того?

 

 

Офисные страдания

 

Я сижу на работе, смотрю на часы,

на компе - задолбавший пасьянс.

В небе красным и синим пять линий косых

как на фирменном знаке Эр Франс.

 

Я такой не один среди русских равнин

горемыка, уставший от пут, -

миллионы таких же унылых мужчин

с нетерпением вечера ждут.

 

Мне бы в лодке грести, мне бы стадо пасти,

по белёсой ступая росе,

но в стеклянной тюрьме с девяти до шести

я безумно скучаю как все.

 

И смотрю на часы, и никак не дождусь

окончания этой байды,

и наверно уже ни на что не гожусь,

а когда-то ведь был молодым

 

и мечтал о великом! Сказал бы мне кто,

что готовит мне мой серафим,

я тому знатоку бы пинков,

от души посмеялся над ним.

 

Где я срезался? Где, убоявшись преград,

упустил свой единственный шанс?

За окном догорает московский закат

красно-синей эмблемой Эр Франс.

 

 

Уловка № 1

 

Уловка в том, что ты веришь в уникальность своей судьбы,
а потом понимаешь, что всё стандартно и неуникально.
В принципе, ты мог бы родиться ребёнком любым
и от любых родителей, как это ни печально.
И в любую школу пойти, и найти там любых друзей,
и с девчонкой любой ощутить небывалое что-то,
и с любой из трёх миллиардов женщин нарожать сколько угодно детей,
и, чтоб вырастить их, впрячься в любую работу.
И, наевшись любых подвернувшихся под руку блюд,
сидеть и смотреть по ящику любые (какая разница!) передачи.
И случайной женщине рядом доказывать, что ты не верблюд,
и наивно надеяться, что всё ещё будет иначе. 

 

 

***

 

природа глумится над нами
смеясь миллионами ртов
не нужен ни папе ни маме
ребёнок к отправке готов

надёжно упрятан в плаценту
как в банку с термальной водой
он ждёт теперь только момента
чтоб выйти вперёд головой

покорен железной программе
записанной на ДНК
он будет меняться с годами
от мальчика до старика

попутно он что-то заметит
и мало что толком поймёт
но главное собственным детям
успеть передать генокод

и выполнив это заданье
улечься на вечный покой
куда-то (кто знает?) ногами
куда-то (Бог весть!) головой

 

 

Счастливое завтра

Наверное, хорошо, когда у человека есть вера,
наверное, плохо, когда веры у человека нет.
Был, например, когда-то и я пионером,
потом комсомольцем. Носил комсомольский билет
прямо под сердцем. Верил в счастливое завтра,
а завтра всё удалялось, и как-то, проснувшись с утра,
я осознал, доедая дежурный завтрак,
что завтра незаметно ушло во вчера...
Нет впереди этого светлого завтра.
Осталась одна мишура.

 

 

Дело не в Путине

Дело не в Путине, дело во лжи,
ложью опутаны все этажи:
лгут президенты, премьеры-министры,
телеведущие и журналисты,
судьи, политики и адвокаты,
и губернаторы, и депутаты,
лгут непрекрыто и откровенно,
искренне, честно и самозабвенно.
Лгут, как когда-то учили их в школе,
и в пионерии, и в комсомоле,
на бесконечных открытых собраниях,
единогласных голосованиях.
Лгут, потому что от правды – мурашки!
Правда – для кухонь, друзей и домашних,
а для всеобщего употребления –
чувство глубокого удовлетворения.
Дело не в Путине – дело в системе.
В этой системе мы вместе со всеми
ложью повязаны, ложью прошиты.
Эту систему ломать не спеши ты!
Может, окажется только труднее –
мы ведь по правде-то жить не умеем!

 

 

Кукловоды

Толпа глупа. Не надо слишком верить,
что открывает в будущее двери
утробный рёв бессмысленной толпы.
Триумф толпы – не торжество народа.
В толпе всегда есть место кукловода.
Точнее толповода – скажешь ты.
Ведь мы с тобой, мой старый друг Вергилий,
уже однажды это проходили,
да что однажды – десять тысяч раз!
Так пусть же с нами будут неизменно
любовь, стихи и музыка Вселенной,
а толповоды – как-нибудь без нас.

 

 

Последний патрон

Мир изменился. Он уже не тот,
в который мы вступали увлечённо.
Не та страна, другой в стране народ,
другие предпочтенья у девчонок.
И мы уже совсем не те с тобой.
В чужой стране под незнакомым небом
ведём неравный и смертельный бой
за то, чтоб оставаться нам собой,
патрон в руке зажавши напоследок.