Библиотечка Эгоиста (под редакцией Дмитрия Бавильского)

Начало

ГЛАВА 15. ЯД КАЛАКУТА

20.

Квартира Николая Николаевича Матушкина располагалась на втором этаже
панельного дома. Окна выходили на оживленный центральный
проспект и на крышу билетных касс, пристроенных к многоэтажке.
Каждый день «великий магу» наблюдал за мусором, слетающим
сверху и остающимся под его окнами до скончания веков.
Окурки, смятые сигаретные пачки, пустые бутылки… Все это годами
копилось на крыше билетных касс, но, казалось, нисколько не
смущало Николая Николаевича.

Он жил другим.

Его участие в истории с Протогородом началось в первый же год
открытия. На разных уровнях разгорелась борьба за спасение
археологического памятника. На улицах устраивались митинги
протеста, творческая интеллигенция выступала против затопления
Протогорода, письма шли в обком партии и даже в ЦК КПСС. Но самым
жарким стало противостояние Института гидроводхоза и
археологов. С одной стороны были миллионы «советских»
конвертируемых рублей, уже затраченных на строительство
Больше-Караиндульского водохранилища, с другой стороны – альтруистическое
желание спасти памятник древней цивилизации.

Посредником между сторонами выступил Уральский институт экологии, и
Николай Николаевич Матушкин вошел в состав комиссии (на
стороне гидроводхоза), которая должна была поставить точку в
споре: сохранить Протогород или все-таки затопить его.

По сути, Николай Николаевич предал интересы своего института и
подписался за сохранение уникального «города». И Матушкина тут же
уволили.

Уже безработным он первый раз оправился к Протогороду, чтобы
наконец-то увидеть ТО, из-за чего пострадал и лишился своей
должности.

Николай Николаевич окончил Томский госуниверситет по специальности
«биофизик», и Вениамин Шубейко с удовольствием принял его в
состав своей комплексной экспедиции на должность биолога.

– Я ничего не открывал в Протогороде, – однажды заявил в интервью
местной газете Николай Николаевич Матушкин. – Даже лопату в
руки не брал. Если Россия – это президент, то Протогород – это
профессор Шубейко. С этим не поспоришь. А Матушкин – так
себе… Принято считать, что Матушкин имеет поверхностное
отношение к Протогороду. И мне спокойнее, когда все так считают.

Но в самом начале все было совершенно по-другому. Круги арийского
«городища» завораживали с первого взгляда. Перефразируя Ницше,
Николай Николаевич заметил, что не столько ты
всматриваешься в Протогород, сколько он «всматривается» в тебя. «Город»
казался живым существом, изучающим своих исследователей.

Первые же замеры привели к неожиданным результатам. Под Протогородом
находился пласт жесткого известняка, и древние строители
настолько точно рассчитали диаметр своего «города», что грунт
не завозился со стороны и был полностью использован при
заполнении деревянных стен. А после сожжения Прогорода наступил
полный балласт. Площадка выровнилась идеально, как
футбольное поле. И незначительную добавку к объему составил только
уголь от сгоревших кузней.

Гениальная инженерная мысль древних натолкнула штатного биолога на
дальнейшие изучения. И буквально за один археологический
сезон Николай Николаевич сумел доказать, что Протогород –
древняя пригоризонтная обсерватория. С помощью теодолита Матушкин
обнаружил восемнадцать полуминутных азимутов. Со своим
помощником Федей Кукушкиным на вершине одного из холмов он
зафиксировал заложенную камнями ямку, в которую во времена
Протогорода, вероятно, был врыт столб-ориентир.

Сомнений не оставалось – жители «города» вели наблюдения за
небесными светилами, и геометрия древних строилась на точных знаниях
астрономии.

Позднее Матушкин решил отказаться от термина «городище», которым
первоначально пользовались археологи в отношении Протогорода.

– Городищами называются все укрепленные поселения оседлых народов,
но Протогород – нечто иное, – справедливо рассудил
исследователь. – Перед нами город-храм, город-обсерватория, но даже
это – только одно из его предназначений. Сказать, что
Протогород был создан только как обсерватория, все равно, что
считать «Мерседес» подставкой для зеркала заднего вида.

Николай Николаевич пришел к выводу, что Протогород строился как
послание будущим поколениям. О знаниях древних. О модели мира.
Матушкин тут же провел аналогию с великим Стоунхенджем. И, к
удивлению своему, обнаружил, что оба памятника похожи: они
располагаются практически на одной широте; диаметры
внутреннего круга Протогорода и «лунок Обри» Строунженджа совпадают
до сантиметра… А кроме того, строители Протогорода и
Стоунхенджа допускали микроскопическую погрешность, а значит, в
разных частях Европы древние «архитекторы» проводили специальные
расчеты и пользовались измерительными приборами.

Ключи Протогорода, которые оказались в умелых руках исследователя,
раскрыли ему многие тайны, и не только тайны мегалитических
сооружений. В своих работах Николай Николаевич подошел с
«метром» Протогорода и к мировому мифу, и к культуре Древней
Греции, и к исторической миссии России…

Впрочем, детальные разъяснения этих параллелей и открытий не
пользовались особым успехом у читателей. Книги напоминали научные
диссертации, и мало кто что-нибудь понимал в них. В то же
время ученый мир, как всегда, отреагировал академическим
молчанием. Словно и нет никакого Матушкина. Словно многие годы его
кропотливого труда не стоят выеденного яйца.

Дальнейшие его исследования на Протогороде были запрещены директором
вновь испеченного заповедника профессором Шубейко после
«лихорадки огненного стола». Бывший друг и соратник Вениамин
Петрович недвусмысленно дал понять, что Матушкину с его
«околонаучным методом» нет места в заповеднике.

– Здесь, мол, проводятся исследования ученых, а не исследования, с
позволения сказать, дилетантов, – сказал профессор.

Федя Кукушкин, собственно, и ставший основоположником «лихорадки
огненного стола», начал тяготить Матушкина своей
безалаберностью.

Любовь Николая Николаевича к скрупулезным замерам встречала
неодобрение у гуманитария Феди, и дорожки биолога и археолога
разошлись. Кукушкина также выставили за ворота заповедника, он
прозвал себя астроархеологом, был принят на работу в московский
НИИ со странным названием – Институт древних мегалитических
сооружений, словно страна в период Перестройки нуждалась в
подобной науке, а потом вроде бы вернулся снова на Урал.

У Николая Николаевича был горький опыт работы в Уральском отделении
Академии наук. Его приняли в Институт истории и археологии
на должность старшего научного сотрудника, шесть лет
костерили за «лженаучность», за «утопизм академической мысли», чуть
ли не за «сатанизм в рамках докторской диссертации», а потом
вообще запретили произносить вслух его фамилию. И Матушкин
уволился.

Уволился, но не прекратил своих исследований. Более того, оказавшись
не у дел, Николай Николаевич сделал еще несколько
потрясающих открытий. В его работах предстал мир древних людей,
который разительно отличался от современного. Матушкин пришел к
выводу, что Протогород строился во времена, когда Небо
воспринималось неотделимо от Земли. Древнеегипетская богиня Нут
(Небо) и ее брат Геб (Земля) еще находились в соитии в утробе
своей матери Исиды. Священная страна, очень похожая на
открытую ныне археологами на Южном Урале, упоминается в текстах
Махабхараты, Авесты, Ригведы, Старшей Эдды… Именно Протогород
жители Поднебесной называют Страной мастеров колесниц, где
царствовал их предок Хуан Ди. Именно из колыбели Протогорода
выросла вся индоевропейская культура.

Но у жителей Страны мастеров колесниц была иная задача. Магией
архитектуры они спасали мир от всемирной войны. Возможно, эта
всемирная война, произошедшая в незапамятные времена и частично
описанная в Махабхарате, и «вытолкнула» древнеарийские
племена из Малой Азии на Урал. Здесь, на восточном склоне
великого Хребта «мастера колесниц» построили «города», всеми
своими конструкциями оберегающие мир от новой войны. И оберегли
же…

Николай Николаевич догадывался, что находилось в самой северной
«секции» Протогорода, в которую не было ни одного входа. Яд
калакута.

Существует древний индийский миф, в котором боги и асуры однажды
решили взбить молочный океан.

Они искали вечной жизни, и Вишну подсказал, как приготовить
амриту, напиток бессмертия. Мутовкой служила гора Мандара,
вместо веревки использовали царя змеев-нагов Васуки. Асуры
держали великого змея за голову, боги за хвост и сотни лет
сбивали океан. Из его вод появились месяц, богиня Лакшми,
небесные танцовщицы апсары, хмельной напиток сура, белый конь
Уччайхшравас, волшебный камень, белый слон Айравата, чудесное
дерево Париджита, бог врачевания Дханвантари с чашей амриты в
руках. И страшный яд калакута, грозивший уничтожить все
живое, всю Вселенную.

Чтобы спасти мир, Шива выпил калакуту, отчего у великого бога
посинела шея.

Но, видимо, часть страшного яда все же осталась… И жрецы Протогорода
сторожили ее в наглухо закрытой «секции»…

С этими мыслями Николай Николаевич сидел у окна с видом на
замусоренную крышу, когда на столе перед ним внезапно зазвонил
телефон.

Меньше всего на свете «великий магу» ожидал услышать голос Егора
Верещагина, ассистента и сподвижника профессора Шубейко,
который так жестоко обошелся с Матушкиным. Верещагин просил
встречи и уже через полчаса сидел на маленькой кухне Николая
Николаевича.

По старой доброй традиции опальный исследователь разлил чай в две
пиалы и, обжигаясь, подвинул одну к себе. Николай Николаевич
не любил бесед без чая. Этот напиток (возможно, та самая
мифическая сома-хаома, рецепт которой безвозвратно утерян) был
необходим.

– Слушаю вас, – строго произнес биофизик.

– Вениамин Петрович в беде, – начал Егор с самого главного. – Мы
выпустили наружу дух Протогорода. Враждебный дух…

– Враждебный дух?, – удивленно переспросил Николай Николаевич,
словно пробуя на вкус каждое слово. – С каких это пор вы, Егор,
начали изъясняться такими терминами? Что такое этот ваш
«враждебный дух»?

– В заповеднике творится чертовщина… Не перебивайте, пожалуйста.
Профессор попал под воздействие какой-то древней магии…

– Древней магии? – снова переспросил биофизик. – Вероятно, крепко
вас прижало…

– Он предлагает забыть старые обиды и призывает вас к себе на
помощь. Вечером я снова отправляюсь в заповедник и могу взять вас
с собой.

Николай Николаевич встал из-за стола, неспешно подошел к окну и выглянул в него.

– К чему такая спешка? – сказал «великий магу». – Расскажи-ка все по порядку.

– Сегодня утром меня пригласил к себе профессор и сказал буквально
следующее: «без опыта и знаний Матушкина нам не одолеть ЭТО.
Мы даже не знаем, с чем имеем дело. С добром или со злом?
Привези в заповедник Николая Николаевича. Я хочу извиниться
перед ним и попросить помощи».

– Вспомнили, значит, «старого колдуна», – усмехнулся Матушкин. – Что
ж, поделом и по делам. Шубейко решил замолить старые грехи?

Верещагин молчал.

– Да что там у вас стряслось?!

– Вы все узнаете от профессора. Если принимаете его предложение, собирайтесь.

21.

После долгих лет опалы Николай Николаевич снова вышел на центральную
площадь Протогорода. Биофизик безошибочно нашел центр
внутреннего круга, установил теодолит и «нащупал» первый азимут –
вершину холма с «лункой». Затем начал перемещаться по кругу
– все азимуты оставались стопроцентными.

За спиной Матушкин услышал голос Вениамина Шубейко.

– Я хочу извиниться перед вами, – тихо сказал он.

Профессор заметно постарел за эти годы. Голова у него уже была
полностью седой, вырос живот, и осунулось лицо. Он стоял на
холмах своего открытия, опустив глаза, как нашкодивший школьник.
Он даже покраснел.

– И все-таки она круглая, – произнес Николай Николаевич.

– Что круглая?

– Центральная площадь, говорю, круглая.

– Ах, вы об этом. Да, круглая, – согласился Вениамин Петрович.

Это был давнишний спор биофизика и археолога о форме центральной
площади. Раскопки в первый год открытия почему-то начали именно
с нее и нечаянно повредили кромку площади. А Шубейко
ошибочно посчитал ее квадратной (квадрат внутри двух кругов –
магический символ древних ариев!) и во всех своих научных
статьях не менял эту точку зрения.

А между тем Николай Николаевич установил, что площадь была круглой,
и если на площади установить все столбы, «лунки» от которых
были обнаружены археологами, пройти будет негде. А столбы,
не без основания полагал Матушкин, были опорами «домика»,
построенного по принципу греческого стика. Из этого «домика» и
велось наблюдение за небесными светилами.

– Больно уж вы сговорчивые, – заметил Николай Николаевич. – Так
сразу и согласились.

– Я всегда знал об этом…

– А для чего тогда упорствовали?

– Время было такое, – оправдывался профессор. – Я не мог потерять
свой авторитет, мне нужно было создать заповедник, заслужить
уважение в научных кругах…

– Ну ладно, я не судить вас приехал. Выкладывайте, что произошло?

– Мы расплескали яд калакута, – только и успел произнести Вениамин
Петрович, как неизвестно откуда вырвавшаяся стрела пронзила
ему левое предплечье. Профессор взвыл от боли и повалился на
землю. Из его ран с двух сторон фонтаном била кровь.

На помощь тут же подоспел Верещагин и Матушкин. Вдвоем они отнесли
орущего профессора в «УАЗик» и сразу же повезли его в
районную больницу…

– И часто у вас такое происходит? – спросил Матушкина у Егора, когда
Шубейко направили в операционную.

– Уже третий раз.

– Кто первые двое?

– Бывший полковник вермахта, приехал сюда из Германии, и бродяга из
Надыма. Тут одному финну боласом прилетело… Скоро нас всех
тут перебьют. И главное, не понятно, что происходит. Словно
заколдованный круг какой-то. И такое ощущение, что главное
событие еще впереди. У профессора нервное расстройство.
(Верещагин решил пока умолчать о таинственном побеге Вениамина
Петровича и рассказать только о последних происшествиях.) Ему
начали слышаться голоса, он разговаривал по ночам с
«гостями», стал нелюдимым… И все это сумасшествие началось после
раскопок Больше-Караиндульского кургана, мы извлекли из него
череп с отверстиями на теменной части и странную статуэтку
шестипалого бога…

– Можно посмотреть?

– Я покажу вам все в кабинете. Череп и статуэтка уже однажды
пропадали из заповедника, из нашего рабочего кабинета, – сказал
Верещагин. – А потом снова вернулись.

– Статуэтка – фаллический символ?

– Сложно сказать. Я бы назвал ее жезлом жреца или рукояткой древнего
копья: туловище без рук, маленькие ножки и невероятно
большая голова…

Егор выразил удивление, а «великий магу» снова перешел на шепот и продолжал:

– Значит, фаллический. Надо искать «холм»… «Холм», в который войдет
это «копье». Понимаете, в древнем мире все было гармонично:
Земля сливалась с Небом, мужчина с женщиной, «копье» с
«холмом». Гармонию мог разрушить только яд калакута, и чтобы
этого не произошло, необходимо это соитие.

Верещагин с трудом понимал, о чем говорит его опальный коллега, но
эти слова и не требовали особого толкования. Запутавшись в
череде таинственных происшествий, обрушившихся на заповедник в
последнее время, Егор готов был воспринимать любое
фантастическое сообщение как реальность. И, в конце концов, он не
забывал, благодаря кому удалось уберечь памятник от
затопления.

Под давлением партийных боссов Вениамин Петрович трижды отрекался от
Протогорода. Трижды будущий профессор, а тогда еще доцент
кафедры археологии, ставил росчерк в документах, обрекающих
древнеарийскую святыню на уничтожение. Шубейко был
талантливым оратором и умел вести за собой народные массы. Но в
высоких кабинетах с большими окнами и дубовыми Т-образными столами
он терялся и предавал идею, которая затем возвела его в
степень доктора исторических наук и сделала всемирно известным.

Но, к счастью для Протогорода, нашлись люди, которые ради его
спасения жертвовали своим служебным положением и не оглядывались
на высокие чины…

Археологи считали Николая Николаевича «тронутым», в тайне и явно
насмехались над его «открытиями» и старались избегать общения с
ним. Но сейчас, в коридоре районной больницы, в ожидании
результатов операции профессора Шубейко, Егор ощутил
невероятное родство с этим человеком. Родство духовное, философское,
идейное. Он наконец понял, о чем все эти годы твердил
опальный Матушкин, и, кажется, догадывался, почему к нему никто не
прислушивался. Травля Николая Николаевича была
исключительно идеологической.

А теперь, когда грянул гром… Теперь Матушкин понадобился
заповеднику. От этой «шкурной» мысли неприятно сосало под ложечкой и
подкатывал ком к горлу. Все-таки какая бессовестная натура у
человека.

– Все хорошо, – В коридор вышел хирург и протянул ученым два обломка
доисторической стрелы. Верещагин внимательно осмотрел
наконечник – он был отлит, как и два других, из меди.

– Это оберег, – сказал Николай Николаевич, рассматривая обломки
стрелы. – Древний магический оберег. Хранитель «города».
Профессор прав: вы действительно расплескали яд калакута. И теперь
все зависит только от одного – как быстро мы сумеем собрать
его по капелькам и снова «изолировать» от мира. Человек
слишком слаб против этого яда. Егор вздрогнул: «великий магу»
будто читал его мысли. – Не зря жрецы стерегли его пуще зеницы
ока… Ну что ж, я хочу ознакомиться с вашими артефактами.

Матушкину принадлежит термин «Страна городов», ибо Протогород
расположен внутри подобных ему укрепленных поселений. Одни из них
круглой формы, другие – прямоугольной, третьи – овальной. Но
бесспорно Протогород выделялся среди них не только своей
сохранностью и центральным положением, но и Геометрией.
Космической геометрией, которую, кроме Николая Николаевича да,
пожалуй, еще Кукушкина, никто не хотел замечать.

Получив в архитектуре Протогорода «ключи» ко многим тайнам, Матушкин
начал детально изучать Страну городов. Оказалось, что из
двадцати одного поселения ранней Бронзы (некоторые из них были
возведены на месте более ранних «городов») у семи круглая
форма, у семи – прямоугольная и у оставшихся семи – овальная.
Все «города» строились на левых берегах рек по заранее
разработанному плану, с применением астрономических расчетов.

Главным достижением Николая Николаевича в изучении Страны городов
стало обнаружение Центра мира, который располагался на
шестидесятом меридиане, что, само по себе, имело магическое
значение для древних ариев. На этом же меридиане, южнее Аральского
моря, археологи обнаружили Левобережный Хорезм.

Далее мысль исследователя начала работать в ином направлении.
Принцип Протогорода, которым оперировали древние строители, можно
применить и к Стоунхенджу, и к Великим пирамидам в Гизе, и к
культуре Хараппы в Пенджабе, и ко многим другим памятникам
древних народов.

Прежде всего, Николай Николаевич обратил внимание на то, что
Стоунхендж, Великие пирамиды и Страна городов образуют некий
равнобедренный треугольник в сетке координат. Стоунхендж
располагается на нулевом градусе северной широты, Великие пирамиды –
на тридцатом, а Страна городов – на шестидесятом. Но,
учитывая обстоятельство, что древние строители использовали иную
метрическую систему и не имели никакого представления о
«сетке» Гринвича, тридцать градусов могли быть своеобразной мерой
арийских путей. Матушкин назвал ее верстой.

Таким образом, ойкумена таинственного народа, именовавшего себя
ариями, была поделена верстами на квадраты, и древние жрецы вели
свой народ по особым путям, чтобы в точках их пересечения
возводить магические объекты, ориентированные на небесные
светила.

В этом случае становилось ясным предназначение древних ариев. Их
кочевой образ жизни и сравнительно быстрое перемещение из одной
точки континента в другую обретали смысл.
Высокообразованные жрецы на протяжении многих веков следовали единожды
поставленному заданию и из поколения в поколение следили за его
исполнением.

Когда Егор разложил на столе собранных в Протогороде артефактов,
Николай Николаевич как раз и подумал о задании, которое можно
выполнить с их помощью. Череп с явными следами трепанации,
антропоморфная рукоять какого-то неведомого копья, древняя
стрела, которую использовали сейчас, как и пять тысяч лет
назад, болас…

Над Протогородом собирались тучи, которые могли обернуться бедой для
всего человечества.

Матушкин мотнул головой, словно отгоняя дурные мысли. И сразу же
начал строить гипотезы. Его «домашние» исследования требовали
знаний в самых разных науках: астрономии, геодезии, истории,
филологии… И Николай Николаевич увлеченно изучал их. Особым
параграфом была магия, которую тоже не стоит сбрасывать со
счетов.

Безусловно, в Протогороде был совершен магический обряд, оберегающий
на все последующие времена от проникновения в хранительницу
яда калакута посторонних, не посвященных во все тонкости
людей. Стрелы вылетали из ниоткуда, словно из прошлых веков и
тысячелетий, и поражали «варваров», пытающихся нарушить
мирное течение жизни. Причем поражали не смертельно, а так,
чтобы только предостеречь человека от дальнейшего шага.

– В двух предыдущих стрелы тоже попали на Протогороде?– спросил он у Егора.

– И в старого немца, и в этого бродягу… Кстати, вот загадочная
личность. Говорит, что его зовут Николаем, но может и врать. А
больше ничего не известно. Ночью он что-то копал в
Протогороде, а утром бродягу нашли со стрелой в груди. Рана не
смертельная, и сейчас он уже идет на поправку…

– Что копал?

– А бог его знает! Может, золото хотел найти, – Верещагин махнул
рукой. – Им же всем кажется, что мы тут сокровища прячем.

– Он как-нибудь связан с Протогородом?

– Думаю, что нет. Просто услышал красивую легенду об арийской
столице и решил ее отыскать.

– Очень хорошо. А в какой части он копал? В северной?

Егор кивнул.

– Я так и знал! – воскликнул Матушкин. – Нет, не золото искал твой
Н.Н.К. Вовсе не золото... Помнишь, что я говорил про секцию в
северной части Протогорода, в которую не вело ни одного
входа?

– Бред! – воскликнул Егор.

– А вот и не бред! Он знал про яд. И хотел его отыскать.

– Но зачем бродяге яд?!

– А ты пойди и спроси у него! А зачем яд фашистскому полковнику? А
зачем вы здесь роете вместе с профессором? Стрелы просто так
не вылетают. Из ниоткуда. Стрелы охраняют подступ к яду.

Николай Николаевич поднял со стола древний череп.

– Эти отверстия напоминают об обряде в одной из запрещенных
индийских сект.Адепту «просверливают» в голове так называемые входы
энергии и затыкают их пробочками из черного сандалового
дерева. Во время магических сеансов адепт открывает входы и
напрямую получает информацию и энергию из космоса. У этого
обряда глубокие корни, и он вполне мог зародиться здесь, на
Урале.

Егор вспомнил, что его посещали подобные мысли, и он приходил к
таким же выводам. Но это было так давно, еще до того, как
началась эта чертовщина с Ашвинами и стрелами.

– Необходимо вернуть в землю и череп, и статуэтку, – неожиданно
произнес Матушкин. – Причем, лучше всего это сделать в тайне от
всех. Так будет спокойнее. Надо осторожнее относиться к
раскопкам, и некоторые вещи лучше оставлять в земле. На веки
вечные. Кстати, ты ничего не рассказал о походе Шубейко…

Верещагин почувствовал, как кровь прильнула к лицу. Он хотел скрыть
этот «поход» профессора, но, видимо, безрезультатно.
Впрочем, Николай Николаевич все равно знал о нем только в общих
чертах, из разговоров среди археологов.

– Профессор уносил череп и статуэтку? – невозмутимо продолжал
«допрос» Матушкин.

– Это было как наваждение…

– Куда он ходил?

– Так, несколько древнеарийских «культов» на севере области. Менгиры
вблизи Баклушей, Изгнаньевская пещера… – Егор разложил на
столе карту и указал на два объекта, которые посетил Вениамин
Петрович.

– Должен быть третий, – сразу отметил Николай Николавич. – Скажем, вот здесь.

Он ткнул рукой в малообжитый северо-восточный район области, в
отмеченную темно-зеленым уральскую тайгу.

– В таком случае объекты располагаются полукругом, оберегая с севера
Страну городов…

В этот момент раздался стук в дверь, и в кабинет вошел весь
продрогший и грязный Федор Кукушкин. В руках он держал закопченный
глиняный горшок. Без дна. Астроархеолог поставил его на стол
и, вытянув в трубочку посиневшие губы, еле слышно произнес:

– Я принес вам амриту.