Библиотечка Эгоиста (под редакцией Дмитрия Бавильского)

Начало

ГЛАВА 16. УРОК ИСТОРИИ НИКОЛАЯ НИКОЛАЕВИЧА

22.

– Только не рассказывай, что они приготовили амриту в этом горшке, –
строго произнес Николай Николаевич. – У него же нет дна…

– Клянусь! Я сам видел! – На Кукушкине не было лица от усталости и
бессонных ночей. – Я клянусь, что в горшке был напиток. Они
издевались надо мной, провели какой-то обряд. Посвятили, что
ли. Посвятили в члены своей секты. И я видел напиток и
чувствовал его у себя во рту. Я запомнил его вкус! Посмотрите,
вот список предполагаемых ингредиентов амриты.

Бедный Федор развернул тетрадный листок, обтрепавшийся в дороге, но
на нем ничего не было написано.

– Странное дело, – удивился Кукушкин. – Но я точно записывал
составляющие… Постойте, обязательно мед, хмель и кровь. Точно
кровь. Я с детства помню вкус крови, когда разбивал нос или ранил
палец. Но что-то еще… Что-то еще…

Верещагин пожалел своего бывшего однополчанина, налил полный стакан
водки и заставил Кукушкина выпить его. Спиртное благотворно
подействовало на астроархеолога, лицо у него сразу
раскраснелось, Федор начал рыться в своем рюкзаке, ничего не находил
и волновался еще сильнее. Только теперь его волнение было
скорее театральным.

– Где-то здесь должны быть мои расчеты, – бормотал он, перебирая
свои вещи. – Я сделал гениальнейшее открытие! Я обнаружил
Великие уральские пирамиды, наподобии египетских, но гораздо
древние…

– Ложись лучше спать, – на правах старшего распорядился Матушкин. –
Утро вечера мудренее. Завтра найдешь свои расчеты. Завтра у
нас будет много работы…

Когда Кукушкин заснул на маленьком диванчике, Николай Николаевич
снова склонился над картой.

– Значит, Гултры-Вилши. Значит, Великие уральские пирамиды. Значит,
амрита… А ведь Кукушкин может оказаться прав, – сказал он. –
Страну городов оберегали пещера, менгиры и… пирамиды.

– Не слишком ли это?

– Нет. В том мире не было ни преувеличения, ни пошлости. Тогда иначе
воспринимали мир и не отделяли себя от него. Северный
обережный полукруг – идеальная защита и гарант для Хранителей.
Это не Китайская стена, арии защищали свою Страну не от людей…
Хотя и от них, наверное, тоже.

Утвердиться в знаниях, систематизировать их и углубиться в своем
исследовании безработному биологу, как это ни странно, помогли
гонения, которые устроили ученые мужи на его зарождающуюся
науку – историческую геодезию. Многотысячелетний период
человечества, заметьте – не самый худший период, предшествовавший
появлению письменности, остался словно бы за кадром, и
единственные его памятники, сохранившиеся до наших дней, были
архитектурными. Отсюда и название науки – «историческая
геодезия», то есть история народов, рассказанная языком геодезии,
языком «определения формы и размеров Земли», познания о
планете, переданные последующим поколениям с помощью
архитектуры.

Николай Николаевич не уставал повторять: ключи, данные ему
Протогородом, позволяют раскрыть многие мировые тайны. Стоунхендж,
Великие пирамиды в Гизе, рисунки на плато Наска, мировой миф,
русские народные сказки, история Российской империи –
предтечей всех их был Протогород, и в нем хранились «трафареты», с
помощью которых можно разгадать любые «шифры».

За несколько лет плодотворной работы у Матушкина накопилось
несколько папок с рукописями и чертежами. Астрономию ему пришлось
изучать с нуля, потому что университетские программы в свете
новых открытий оказались несовершенными. Филологические
знания и фольклор были совершенно новыми для биолога, но не менее
увлекательными, и что уж говорить про историю цивилизаций,
не оставивших письменных памятников!

Получив сакральные знания, Николай Николаевич оказался в буквальном
смысле слова на грани между жизнью и смертью – в реанимации,
когда врачи могли поставить только один диагноз:
«клиническая смерть». Великие знания не даются легко.

Но Матушкин выжил, он пришел со своими наработками к ученым, и здесь
его ждал удар не менее страшный, чем клиническая смерть.

– Да по тебе дурдом плачет, – сказал один ответственный работник. –
При Советах давно бы уже упекли…

А мусор сыпался и сыпался на крышу билетных касс и лежал под окнами
Николая Николаевича. Из-за широкого козырька даже проспект
не было видно. Так, только «уши» проезжающих мимо
троллейбусов. Но ученый видел небо, и этого ему было достаточно.

…У ариев была задача. Жизненно важная, вселенских масштабов задача.
Они спасали мир от повторения кровопролитной губительной
бойни. От повторения Великой катакомбной войны, первой мировой
войны на планете Земля.

Произошла она в III тысячелетии до нашей эры на территории
современных южнорусских степей и получила второе название – Степная.
Участие в ней приняли все племена и колена арийской
ойкумены, и победа не досталась никому. Отголоски этой войны
сохранились в Махабхарате, но индийский эпос складывался гораздо
позднее и не смог выразить всего ужаса войны.

В память о страшных сражениях ариев возвели свою Страну городов. На
Урале появились укрепленные (по тем временам хорошо
укрепленные) поселения, выглядевшие бессмысленными, потому что
никакой угрозы ни от диких зверей, ни от местных финно-угорских
племен для ариев не существовало.

Крепости строились в память о Великой степной войне. И главный
объект Страны городов был не просто городом-храмом или
городом-обсерваторией, – в конструкции Протогорода заключалась Аша,
истина, закономерность и справедливость. Непреложная истина,
благодаря которой солнце каждый день всходило на востоке и
заходило на западе. И все жители Страны городов были Ашвинами,
то есть хранителями Аши, жрецами, благодаря которым на
планете сохранялся мир.

Во-вторых (вернемся к открытиям Николая Николаевича), это касалось
«магических» путей и перекрестков древних ариев. Ашвины вели
свой народ от одной стратегически важной «точки» к другой и
строили в местах пересечения путей «магические» объекты,
которые, в свою очередь, складывались в систему.

Просчитать пути и перекрестки древних ариев Николаю Николаевичу
снова помогла Геометрия Страны городов. Высчитав центр
окружности, образованной укрепленными поселениями, ученый получил
отправной меридиан – 60-ый. Он разделял Европу и Азию и был
«магически» важным для Ашвинов.

Следующим пунктом в расчетах стал 72-ой меридиан, на котором
располагались города Хараппы. Арии разрушили их ради владения
перекрестком путей. Ради спасения мира все средства хороши!

В-третьих, в секретных архивах Матушкин получил нелишнее
подтверждение значимости открытия Вениамина Шубейко.

Протогород и Страну городов – русскую Шамбалу – искали несколько
веков, с тех времен, как информация о них снова вернулась в
Россию. И началось все, как всегда, с Петра I.

В Париже русский царь жил на одной улице с молодым французским
астрономом Жозе-Николя Де Лилем. Петр I был знаком со старшим
братом Де Лиля, придворным ученым, по обычаю зазывал его в
Россию, но тот упорствовал, зато Жозе-Николя… По преданию, этот
юноша, у которого была небольшая адвокатская практика,
неожиданно стал владельцем таинственного сундука с древними
документами. Каких отраслей науки касались эти документы,
неизвестно, но, ознакомившись с ними, Жозе-Николя неожиданно закрыл
свою адвокатскую практику и занялся астрономией.

Его дружба с Ньютоном также покрыта завесой тайны, но кое-что
Николаю Николаевичу все-таки удалось выяснить: Ньютон рассказал Де
Лилю о прародине всех европейских народов, находящейся
примерно на 52-ой широте в глубине континента. Молодой астроном
заинтересовался ею, но в Россию ему удалось приехать уже
только после смерти Петра, во время царствования Екатерины I.

В Санкт-Петербурге Жозе-Николя Де Лиль обосновал первую в России
обсерваторию в и десятки лет, вплоть до своей смерти, потратил
на поиски европейской прародины. Но тщетно. Матушкин
предполагал, что существовало соглашение между российской и
французской сторонами не предавать огласке эти поиски Де Лиля, дабы
не компрометировать Ньютона. Хотя факт остается фактом –
французский астроном искал Страну городов. Как раз в то время
южные предгорья Урала были присоедины к России.

И генерал Неплюев, руководивший строительством Уйской укрепленной
линии, и генерал-майор Тевкелев, основавший Челябинскую
крепость, и обер-секретарь тайного советника Кирилов, и
генерал-губернатор Татищев, – все искали магическую прародину. Но
удача так и не улыбнулась им.

Эстафетную палочку поисков у Де Лиля принял академик Петр-Симон
Паллас, который в конце восемнадцатого века, выполняя поручение
Екатерины II, совершил путешествие по землям Урала и Сибири.
В поисках прародины европейских народов его не остановила
даже крестьянская война Пугачева. Академик путешествовал по
провинциям, охваченным восстанием, не страшась смерти, потому
что знал – открытие стоит того.

Петр-Симону Палласу не повезло, его путь действительно лежал через
Страну городов, но академик не узнал жалкие остатки
прародины, разбросанные в бескрайних казахских степях.

Тем не менее, в секретном донесении Ее Величеству Петр-Симон Паллас
рассказал о священной долине, до сих пор почитаемой дикими
кочевниками. Долине, которая могла быть вероятным местом
расположения прародины.

В начале прошлого, двадцатого, столетия, на поиски арийской
прародины устремился академик Молодцов из Санкт-Петербургского
университета. Его экспедицию сначала финансировало царское
правительство, а затем изыскания академика заинтересовали лично
Дзержинского. Феликс Эдмундович приказал выделить Молодцову
отряд сопровождения из революционно настроенных рабочих. Но в
пути произошла встреча с белоказаками, и члены экспедиции
погибли.

Верещагин слушал Николая Николаевича, как завороженный. Но тот
неожиданно замолчал и с завистью посмотрел на беззаботно
посапывающего Кукушкина.

– Пожалуй, я тоже пойду спать, – сказал Николай Николаевич.

– Дело хозяйское…

Егор проводил «великого магу» до крыльца, а сам вернулся и накрыл
Федора пледом со второго кресла. Кукушкин благодарно
причмокнул губами во сне.

Верещагин начал рассматривать горшок, принесенный Федором.
Характерная «елочка» на горловине, орнаментированное «пузо», и тут
Егора потрясло неожиданное открытие. Он вспомнил, что однажды
уже держал в руках отколотое дно от этого горшка. Произошло
это несколько лет назад на берегу небольшой речушки в
лесостепной зоне, на севере от Протогорода.

В то время университет направил свою археологическую группу на
раскопки стоянки предположительно раннего бронзового века.
Обнаружили ее случайно ученики местной школы. Речная вода вымывала
из-под дерна черепки глиняных горшков.

Один из школьников принес черепки домой и гордо заявил:

– Мама, мы нашли казачье поселение.

Но находки оказались гораздо древнее.

Археологи, которыми руководил в то время Генка Семенов, разбили
лагерь выше по течению. Разделили на квадраты территорию древней
стоянки и начали раскопки, с двух сторон двигаясь к центру
площадки. Первое время не попадалось ничего особенного.

Но внезапно один из Астафьевых наткнулся на речной косе на множество
каменных отщепов. Создавалось впечатление, будто древний
мастер сидел у реки на валуне и откалывал от нуклеуса ровные
пластины, чтобы потом изготавлять из них наконечники стрел и
дротиков. Отщепы и бракованные наконечники он бросал прямо
себе под ноги.

Тут же второй из братьев Астафьевых обнаружил следы культового
объекта: в земле сохранилась столбовая яма, засыпанная в более
поздние времена посторонней почвой. Иного быть не могло – в
столбовой ямке стоял либо древний идол, либо столб с культовым
предметом. Вокруг него дикари жгли костры и совершали
обряды.

Отдельный интерес представляли углубления, оставшиеся от полутора
десятков жилищ. Тогда же и возникла теория о том, что лесные
племена в эпоху ранней Бронзы подолгу не стояли на одном
месте, а перемещались с одной площадки на другую. Жилища у них
были «разборными». На деревянный каркас натягивались шкуры,
которые затем легко можно было перенести на новое место.

Семенов предположил, что подобные «местечковые» миграции совершались
лесными племенами в поисках лучших угодий для охоты и
рыболовства. Верещагин с ним спорил, утверждая, что для этого нет
необходимости переезжать всем племенем, можно было
отправить отдельный отряд охотников или рыболовов, и причина
подобных миграций кроется совершенно в другом. Но спор их так и не
был конструктивно разрешен.

Вениамин Петрович изредка навещал свою группу. На большее у него не
хватало времени, потому что все силы отнимал молодой
строящийся заповедник. Зато перед завершением раскопок к археологам
приехала Вера, младшая дочь Шубейко, тогда еще
первокурсница журфака.

Ее привезли на университетском «УАЗике» и разместили в палатке у
девушек, где как раз оказалось свободное место.

Труженики штыковой лопаты и щеточки обедали, когда их взору
предстала длинноногая «городская» красавица в летнем платьице.

– А вы к нам работать приехали? – с ехидцей поинтересовался Генка
Семенов. Вере сразу не понравилась его гнусавая улыбка и
особенно жидкая растительность на лице.

– Да, – невозмутимо ответила она. – Работать. Рада познакомиться:
Вера Шубейко.

Археологи оживились. Многие из них до этого не знали, что чья она
дочь. Здоровые загорелые парни по очереди подходили и
здоровались с вновь прибывшей красавицей. И только Егор Верещагин
остался в стороне: он еще не отошел от несчастной любви к
старшей дочери Шубейко. Но как назло Веру поставили именно к
нему на участок, и Егору оставалось только безропотно сносить
это.

– А вы вообще не разговариваете? – спросила у него Вера после
получаса работы в полном молчании.

– А он вообще с незнакомками не разговаривает, – ответил за
Верещагина кто-то со стороны.

– Очень жаль, – пожала плечами Вера.

И в этот момент Егор наткнулся в земле на странный предмет круглой
формы. Археолог отлично понимал, что подобные предметы в
природе не встречаются, они могут быть только изготовлены
человеком… Верещагин очистил артефакт от земли и понял, что перед
ним отколотое донце глиняного горшка. С одной его стороны
хорошо прочитывался рисунок – арийская свастика, стилизованно
изображающая солнце. Вот так находка! На стоянке племени,
которое не имело никакого отношения к строителям Протогорода и
Страны городов, обнаружен предмет, явно относящийся к их
культуре.

– Что это? – спросила Вера Шубейко.

– Черепок… Отколотое донце горшка… Очень странно, что оно оказалось
в этом слое.

– А что на нем изображено?

– Сложно сказать, – ответил Егор. – Необходимо искать еще и
внимательно просеять землю с этого квадрата. Должны быть еще
черепки. Если только… Если только это донце не привнесено на
стоянку со стороны.

Разговор явно не клеился, но Вера внезапно осознала: между ней и
Егором что-то будет. Мысль (точнее, предчувствие) эта
проскользнула искрой и быстро исчезла, но память о ней сохранилась на
всю жизнь.

К раскопкам в квадрате, где было обнаружено донце, тут же
подключились практиканты, которые до этого работали в других группах.
Теперь перед археологами появилась конкретная цель: не
упустить ни одного фрагмента древнеарийского горшка. Перед
исследователями зажглась новая звезда, но их скрупулезный труд так
ни к чему и не привел. Шурф заложили самый глубокий на
раскопках – три с половиной метра. Попадались обожженные
«гадальные» кости, относящиеся к временам стоянки, которая, может
быть, и просуществовала несколько теплых месяцев. Скребки,
костяные иглы, но ни одного черепка от арийского горшка больше
не было.

К вечеру руководитель отряда сделал заключение: донце горшка со
стилизованным солнцем относится к разряду случайных находок. Кто
из древнего финно-угорского племени похитили донце у
строителей Протогорода.

Тем не менее, находка Верещагина наделала много шума среди
археологов. Вопросов было больше, чем ответов. «Донцем со свастикой»
заинтересовался Шубейко, но вскоре его отвлекли другие,
более важные дела, и тайна осталась нераскпытой.

А Вера отработала первый археологический сезон до конца и приступила
к занятиям в университете. Изредка она встречала Верещагина
в археологической лаборатории, но говорить им было
совершенно не о чем. Роман Веры и Егора завязался только год спустя,
во время новых раскопок – на этот раз университет вскрывал
курган с погребением средневекового кочевника.

Отрядом снова руководил Генка Семенов, который уже тогда наметил
тему для своих дальнейших изысканий. В поле он начал активно
ухаживать за дочерью Шубейко, но Вера быстро отшила его. Она
все еще не оставляла надежды познакомиться поближе с
Верещагиным. И тут подвернулся случай: Вера повредила ногу на крутом
берегу. В лагере опасались, что у нее перелом.

Питьевую воду и кумыс археологам возил фермер Романыч. Он вызвался
доставить пострадавшую в районную больницу, но в этот момент
у телеги Романыча, как назло,сломалась ось. Починить ее
помог Егор Верещагин, и фермер уговорил того поехать вместе с
ними: мало ли что случится в дороге.

В райцентре Веру осмотрел врач, никакого перелома, по счастью, не
оказалось, просто сильный ушиб. На поврежденную ногу наложили
марлевую повязку со специальной (кстати, ужасно пахнущей)
мазью. Назад Вера с Егором возвратились пешком.

– А все-таки странным было это донце… Тогда на стоянке… – попыталась
заговорить девушка. – Вам удалось что-нибудь узнать про
него?

Верещагин улыбнулся:

– Только то, что оно явно относится к ариям. В нашем каталоге есть
подобный орнамент на горшках культуры Протогорода.

– Я читала у папы про свастики, – вставила Вера и тут же пожалела,
что упомянула об отце: отношения Верещагина и Вениамина
Петровича в тот момент нельзя было назвать теплыми. И все из-за
Аллы, старшей сестры Веры, которая сначала представила Егора
как своего жениха, а потом укатила от него за рубеж. «А ведь
это была трагедия, – подумала Вера. – Он тогда сильно
переживал…»

– Вениамин Петрович предположил, что обломок могли принести в
качестве трофея. И я, пожалуй, соглашусь с этим. Только для чего
нужен такой «трофей»?

Вера внимательно слушала его, а Егор продолжал:

– Есть и другая версия: судя по форме донца, горшок был с высокой
горловиной и относился к ритуальным. В таких арии готовили
священный напиток и оставляли его в гробницах своих умерших
героев. В более позднее время, скажем, в средневековье, воры
проникли в захоронение, похитили горшок и разбили его.
Отколотое донце они принесли на место бывшей стоянки бронзового
века и закопали его глубоко в землю… Маловероятно? В археологии
все маловероятно и строится только на предположениях.
Определить, как точно развивались события, не сможет никто.

– Для чего я все это говорю? – подумал Верещагин. И продолжил:

– Возможно, в дальнейшем это донце поможет нам лучше узнать историю
Протогорода. Не исключено, что для коренных племен предгорья
Урала пришлые арии казались настолько могущественными, что
любой осколок их культуры воспринимался как талисман, оберег
от нечистой силы… Представляете, лесные дикари, не умеющие
ни строить города, ни орать поля, ни лепить аккуратные
конусовидные горшки, получили в руки черепок от такого горшка,
выполненного цивилизованным гончаром. И теперь обладатель
этого черепка считал, что он владеет умением лепить такие же
горшки…

Когда Вера и Егор вернулись в лагерь, отступать уже было поздно:
злые языки быстро приписали им романтические отношения. Масла в
огонь подлил и еще один случай. Однажды ночью Генка Семенов
перебрал лишнего и залез в палатку к Вере. Девушка залепила
ему оглушительную пощечину и выставила на улицу. А всему
этому стал свидетелем Верещагин, который по какой-то причине
оказался поблизости.

Егор отвел Семенова в сторону.

– Мы с тобой, конечно, интеллигенты, – сказал Верещагин и показал
ему свой вовсе не интеллигентный, а какой-то
рабочее-крестьянский кулак. – Но со мной шутки плохи. Лучше близко не подходи
к Вере.

Генка, который хоть и казался внешне крепким, заюлил:

– Ну, что ты, что ты… Я и не знал, что у тебя что-то с Верой… То
есть, конечно, знал, но…

– Все. Иди, – отрезал Егор.

И Семенов поплелся к себе в палатку, по дороге часто сплевывая.
Больше к этой теме они не возвращались, словно ничего и не
произошло…

Верещагин отвлекся от воспоминаний. Подошел к столу и взял в руки
горшок, который принес Федор. Интересно, в каком архиве сейчас
хранится донце? Вот бы отыскать его и приложить: подойдет
или все-таки нет?

Неожиданно Кукушкин проснулся и мутными красными глазами долго
смотрел на Егора. Казалось, астроархеолог не понимает, где он и
что с ним происходит. Сон медленно отступал от него.

– Попьем кофе или ты – водки? – спросил Егор.

Федор что-то пробурчал себе под нос и мотнул головой.

– Ну, тогда я попью один…

– Кофе я буду, – подал голос Кукушкин. Несколько часов сна нисколько
не улучшили его настроения. Федор все также находился под
тяжелым впечатлением от своего недавнего приключения на горе
Вилши.

– Что это за личности пристали к тебе? – спросил Верещагин.

– Узбек да хохол… Да еще этот бутафорский старик, который почему-то
все-все знал про меня…

– Так уж и все-все?

– Ну, почти все. Про детскую кличку, про родинку на спине…

Егор невольно расхохотался.

– Федор! – воскликнул он. – Достаточно пожить в заповеднике полдня,
чтобы знать про тебя «все-все»! Ты же наша легенда. Про тебя
школьники рассказывают разные байки! И про детскую кличку,
и про «огненный стол» – никого ведь не волнует, что стол,
который так напугал тебя, просто светился в лунном свете... А
уж «волшебная» родинка, благодаря которой у тебя все знания,
это же гвоздь программы! Так что успокойся и не переживай:
твой старик просто слушал легенды на нашей турплощадке.

– Так значит, это был мошенники? – Федор удивленно вытаращился на Верещагина.

– Не исключено.

Когда закипел чайник, Егор приготовил два стакана крепкого кофе и
добавил в них немного башкирского бальзама – необходимо было
расслабиться, чтобы спокойно заснуть, а с утра приняться за
работу. Научному городку требовалась сильная рука, чтобы он,
в конце концов, не превратился в… бордель. Чего доброго,
«припудренные» быстро бы открыли на горе Любви публичный дом.
Этим дай только волю…

Нет, ни бойцы спецназа, ни контрразведчики, которыми сейчас наводнен
заповедник, не могут навести порядок, который под силу
только научному руководству. Теперь, когда профессор Шубейко
временно вышел из строя, а Екатерина Васильевна уехала в город
к Вере, только Егор Верещагин может заставить каждый винтик
заповедника функционировать в зависимости от отведенной ему
роли.

И несмотря на то, что в будни сотрудникам заповедника (особенно –
руководящему составу) категорически запрещено выпивать, Егор с
удовольствием отпил из чашки ароматный кофе с бальзамом. В
принципе, оставалась еще и водка, но Верещагин отказался от
нее. На утро еще предстояло командовать.

Кукушкин задумчиво смотрел на Егора и тянул маленькими глотками из
своего стакана. Рабочий кабинет быстро наполнился запахами
целебных горных трав, настоянных на спирту. И жизнь казалась
не такой уж убогой и бестолковой. С каждым глотком жар
расходился по всему телу. Во рту оставался приятный томный привкус
бальзама. А за окном уже начинало светать.

– Слушай, Егор, можно я немного поживу у вас, в заповеднике.
Понимаешь, мне надо прийти в себя, вернуться к истокам, так
сказать… Профессор не будет против?

– Профессор в больнице.

– Вот как?! А что с ним?

– Долго рассказывать… Поранился на Протогороде.

– Понятно… – протянул Кукушкин. – Ну, так я поживу у вас?