Проза

/ очень короткий роман/

Начало

Продолжение

3.

Не знаю, сколько спала, только опять стемнело. Всё-таки надо заставить
себя встать и растопить печь. Пол-Европы, оказывается, до сих
пор топит печи зимой. Чёрный-чёрный уголь, красная зола... К утру
печь, может быть, и согреет комнату, и я продолжу работу. «Субъективная
география» – это длинная история коротких путешествий, в технике
холст/масло, размер 120x90. Завтра, завтра, не сегодня. Уже темно.

Новые планы

/ ударение на «ы» /

Мы пошли в парк «на Гребениченко» покататься на Чертовом колесе.
Мне хотелось развлечь мальчика и самой немного развеяться. Но
больше всего хотелось хоть на час избавиться от ненависти к соседке
Жанне Ивановне, которая велела рубить старую акацию под нашим
окном, где умирал дедушка. Он умирал под звук бензопилы; происходил
лихорадочный захват земли под огороды, такое уж время наступило
– энергичных законов голода, топора и быстрых ног. И как себя
не уговаривала, что муж бросил, жизнь собачья – оттого и злая,
– не помогало! Наконец, дерево рухнуло и пила умолкла... Они ушли
одновременно. Он и дерево. Дерево потом еще долго лежало под окном.
Ненависть была мне непривычна, захлестывала горячей волной разум.

Чуть больше месяца уже прошло, а в те дни кто-то кинул в почтовый
ящик «Святое письмо». Перепишите 24 раза – вам хорошее будет.
Оно было совершенно дурацкое всё, кроме одной строчки:

«...у моря он встретил Бога...»

Колесо, скрипя, поползло вверх, но, едва не доехав до вершины,
остановилось. Женщина, заводившая эту штуку, беспомощно разводила
руками, глядя вверх на нас: нету света. Холодный апрельский ветер
качал кабинку над верхушками тополей. Мальчик мерз, я одела его
в свой пиджак. Степь до горизонта, железная дорога видна «пассбудка»,
дымки над бараками, татарское кладбище. Много терриконов повсюду,
Новые Планы как на ладони, деревья, трубы, шанхайская балка и
опять бараки, бараки... Во всём колесе только две кабинки были
обитаемые. Какие-то веселые девицы смеялись и громко кричали:
«Тетка, включай скорей, срать хотим!»

Звякает трамвай и катит на двадцать вторую линию. Вдоль дороги
высажен бульвар из однообразных деревьев. Когда трамвай разгоняется,
пыльные облака клубятся в вагоне. Улица широка, очень широка,
будто созданная для летящей конницы с шашками наголо. «Двадцать
вторая! Кто выходит, побыстрее! На Ржавках долго стояли, здесь
стоим, лишат меня из-за вас сорок процентов!» Голос-то громкий
какой и пронзительный. На правой руке у неё синяя наколка «КУЗЯ».
Любила его, наверно. «Двадцать вторая линия». В этой части города
все улицы – линии. Дом кирпичный, грязно-желтого цвета. Под акацией
стол стоит и две скамейки. Старушки выпившие сидят, отдыхают,
как всегда по субботам, песню поют про то, как роза в саду цвела
и красотою к себе влекла и как «он» сорвать её захотел, но шипов
побоялся, ну а потом его, конечно же, другой опередил. И хором
припев: «Сорвали розу, помяли цвет, а этой розе семнадцать лет...».

Нужно ли нам видится, не знаю, может, вполне достаточно знать,
что мы живы – и ладно. Зачем мне видеть эту взрослую женщину,
как она идёт босиком по крашеному суриком полу посмотреть, кого
это принесло в такую рань, хотя уж вовсе и не рано, далеко за
полдень.

«Ой, это ты, давно приехала? А я ещё не встала, малую к матери
вчера отвезла, думала посплю. Заходи, не стой». Она мне рада,
и я тоже ей очень рада, постепенно взрослая тётка становится ровесницей.
Когда-то думала – мы совсем одинаковые, как наши имена. Вместе
возвращались из школы через «Шанхайскую балку» в Новые Планы.
Знаешь, в апреле такое солнце, что всё расцветает, даже в шанхайской
балке, где земля – угольная пыль, отбросы капустных кочанов оживают
бледно – салатовыми кусточками.

«...я сидела и мечтала у открытого окна... – пела одна – ко мне
цыганка подошла... у тебя на сердце тайна, ты любишь парня одного,
ты хочешь стать его женою, но тебе не суждено...»

Ее мама работала в комиссионном магазине у рынка. Ковры с оленями,
скатерти с бахромой, фата невесты... Одна пела, а другая жевала
найденную в кармане сухую грушу, которая пахла дымом и хрустела
на зубах от песка и пыли. Стрелка возле недавно выстроенного подземного
перехода указывала «В ГОРОД» – и хотя по другую сторону всё было
то же самое, та же разбитая дорога, те же пыльные бараки и пирамидальные
тополя, всё же считалось, что за переходом уже город, а до него
– нет.

... гоп, барон цыганский я!... гулким эхом разносилось.

Двор школы был усыпан мелко битым стеклом, в солнечные дни он
сверкал и искрился волшебно. Сквозь треснувший асфальт прорастала
травка– шпорыш. Александра Филлиповна сушила такую на газетке
под кроватью: «от печени».

…Он любит девушек богатых 
играет в карты, пьёт вино
а ты с тоски сойдёшь в могилу
ему  бродяге всё равно.

ГАДАЛКА:

Отвечайте – да или – нет

Дружила с ним? Теперь дружишь? Танцевали? Ты его любишь? Он тебя?

Ревнуешь? Он тебя? Писала? Он тебе? Снился? Курит? Провожал?

Ты о нём думаешь? Он о тебе? Ссорились? Уважает? Ты его?

Смотрели друг другу в глаза? Говорили о любви? У тебя есть его
фото?

У него твоё? Виделись сегодня? Он работает? Ты его обманываешь?

Он тебя? Целовались? Скучаешь о нём? Он о тебе? Дружить с ним
хочешь?

Можешь полюбить другого?

– Смотри, смотри, как низко летит!
Вертолёт кружил, кружил над Новыми Планами и вдруг выбросил листовки. Нарезанная бумага летала по ветру, застревала в ветвях. Мы бегали и ловили. Бумага была чистая с обеих сторон. Лётчику нечего было нам сказать. Военная тайна.

Письмо

«Привет с тех мест, где нет невест,

Где солнце достают руками

Где девушек щитают за богинь

А мы их видим только на экране»

Сергей Есенин

Здравствуй Татьяна !!!

Сегодня 16 апреля. До зоны мы ехали долго, почти четыре дня, хотя
обычный поезд проделывает этот путь за 12 часов. Наш вагон прицыпили
к почтовому составу и поэтому мы останавливались на каждой большой
станции. Проезжали Рязань, Пензу. Видели Волгу– матушку реку,
как называют её у нас на Руси. Доехали нормально.

Я ВЕСЬ ТВОЙ

Быстро убрала свои шмотки – я тут сяду! У, ведьма, что читаешь-то,
ну –ка дай гляну: «як умру то поховайтэ в жопу пороху напхайтэ»...
ой, ой какие мы нервные... Ну ладно. Да не смотри на меня так.
Ты ведьма. Точно. Сама знаешь, что ведьма. На кого посмотришь,
у того из рук всё валится. Откуда едешь-то? А, Макеевская, знаешь,
как у нас её называли? – Макаковкой , значит Макаковская ты, а
чё ж тогда по-кацапятовски акаешь.

Ну не сердись, прости, что не так, я там сидел, на Красноармейской;

какая химия! – строгого режима, вот справка, читай, читай сама,–
всё написано. Принудительно от наркомании? Да это так, заодно,
я на шпильке никогда не сидел, – они всегда так пишут. Сегодня,
между прочим, ровно год как вышел. У тётки в Краматорске гостил,
мать умерла давно, я у неё жил, не видела, как меня провожали
родычи мои? Да ты в окно-то не смотрела, всё Херода своего читала,
а зря. Пять сестёр у меня, весь мадепалан здесь, я их ненавижу.
Помидоры свои, с тёткиного огорода, смотри какие, на, съешь, не
бойся, думаешь я их клофелином накачал, накормлю и потащу тебя
в тамбур трахать, да не смотри ты на них, чё ты их стесняешься,
что ли ? А ну отвернулись все хором, кому сказал! У них у всех
климакс, суки, случится с тобой что – скорую не вызовут. Ты меня
не бойся, а то сидишь, как будто мильён везёшь. В карты играешь?
В деберс, преферанс? А во что играешь? Ну милая, где ж я тебе
шахматы здесь найду!

Ну выпил немного с родычами, ведь ровно год сегодня как на свободе,
тебе не понять, а так я не пью, покурить люблю, у меня дома своя,
экстра. Я каратист. Два года спецназа в Афгане, потом в тюрьме
тренировался, конечно, а как ты думаешь, там за свою жопу стоять
надо... за что? А, в Питере одного убил... освободился, пацаны
свои с работой помогли, квартиру в Харькове купил, там теперь
живу, собачка у меня есть пит буль, да чё я тебе всё рассказываю,
ты случайно не из ФБР? Смотрю на тебя и, вот здесь, как стрела
тупая. Знаешь, не пойму я тебя никак, что за человек, чем живёшь?
Дай на картах тебе погадаю, на, потасуй, они новые, в Москве купил
. Девки голые? Да ты на них не смотри, вся масть наверху, тасуй,
тасуй, да левой , говорю, от сердца! Ну вот. Всё равно ничего
не пойму, карта твоя вся красная, черви, вот девятки две, потом
тут разговор важный о бумагах, дорога забубённая, постель червовая
недавно, правда да? Сними! Себя я что-то рядом не вижу. Нет, всё-таки
не могу тебя вычислить, имя-то своё наврала небось… О, гляди какая
пошла, в халатике голубом, жопа как пень: ну шо, Дездемона, ходишь
тут, петли вьёшь! Пойду виноградику тебе помою. Ешь, ешь, не стесняйся,
с тёткиного огорода, изабелла. Как ты на меня зашипела, ну прям
как бешенная, думаю, ну точно, ведьма! О, вон узбек, – ох как
я узбеков люблю! Узбек, купи кольцо, восемь граммов чистого золота,
я с ней в Москву поеду. Ты будешь моей женой, не веришь? Да я
же царь!

Я весь твой!

(Продолжение следует)