Проза

Облака лежали на небе, словно кусочки яблока на кухонном столе. Как
они называются? Кажется, «белый налив». Мне стало весело: я
представила себе, что белый налив упал в воду и получился
яблочный компот.

– Куда же подевалась моя трубка?

Правда, немного солёный.

– Я её видела сегодня утром на тумбочке.

Наш корабль плыл мимо острова, похожего на торт, а в торте –
праздничные свечки, точь-в-точь деревья на острове. Получился
праздничный торт для очень пожилого любителя сладкого.

– О чём ты смеёшься, котёнок?

До чего же я несообразительная! Вода в море под Рождество холодная,
как же яблоки могут свариться?

– Думал, уборщица забрала. Солнышко, ты уверена, что на тумбочке?

Я удивилась:

– Неужели она курит трубку?

– Нет, зато её муж, если у неё, конечно, есть муж, наверняка курит.
Для себя она стащит что-нибудь дамское.

К солнцу присоединилась луна, и теперь их было двое: впереди –
солнце, сзади – луна, а мы – между ними, как в гамаке, натянутом
между двумя деревьями у нас на даче. Я немного замёрзла, но
уходить не хотелось: расстаться с островом было бы так же
обидно, как съесть торт. Нет ничего грустнее съеденного
праздничного торта. Пожилой любитель сладкого наверняка поддержал
бы меня...

В воде плавали прозрачные фиолетовые медузы размером с когда-то
летавшую тарелку. Одну из них наверняка звали Горгоной. Или даже
многих. Говорят, у каждой – по двадцать четыре щупальца.
Кто их знает – попробуй пересчитай...

– Здесь вода грязная, поэтому они такие большие. Нечистоты
сбрасывают из канализационных труб с острова прямо в море. Я читал
проспект.

– А разве он обитаемый?

– К сожалению, обитаемый. Там живут потомки разбойников и их
спутниц. Думаю, они не сильно отличаются от своих предков. На этом
острове всё построили каторжники и девицы лёгкого поведения.
И деревья посадили тоже они – видишь, какие диковатые? Ну,
пойдём в ресторан, ты замёрзла. Нам пора праздновать твой
юбилей.

– Ты говорил, что не следует напоминать даме о возрасте.

– Ты права, извини! Пойдём?

Мы сели за столик у окна, выходившего на море.

Острова не было, и медуз тоже. Правда, солнце с луной ещё
оставались, но белый налив уже исчез...

Или сварился. Мне снова стало весело. На серебристо-золотистых
вилках был вензель – судя по всему, королевский. Как, должно
быть, приятно быть королём. То есть королевой, конечно.
Когда-то, давным-давно, я любила играть в королев и королей. Игра
несложная, но захватывающая. Я одновременно служила тремя
старинными королевами – не старыми, а старинными, это не одно и
то же! – и двумя королями. Тремя королями быть не хотелось,
хорошего понемножку, двух им будет предостаточно. Я чуть
было не расхохоталась в подтверждение собственной правоты.

– Замените, пожалуйста, вилки, они у вас, как всегда, не очень
чистые. Надеюсь, вы не хотите, чтобы дама отравилась, да ещё в
собственный день рождения. Не нужно портить праздник,
договорились?

Уже не было ни солнца, ни луны. Правда, официант вместе с новыми
вилками принёс длинную лимонную свечку. Как только он зажёг её
и поставил цветы в вазу – такую же длинную и тонкую, но
перламутровую, – пианист сел за рояль – нет, кажется, это было
фортепиано, обвёл взглядом зал, чтобы посмотреть, для кого
будет играть сегодня, и заиграл сюиту – ми-минор, по-моему.
Жаль, что я когда-то бросила музыкальную школу. Могли бы
сыграть в четыре руки. Хотя пианисту пришлось бы со мной нелегко
– я или забегала бы вперёд, или плелась сзади. Нужно будет
хорошенько потренироваться. Интересно, куда всё-таки денется
пламя свечки, когда она догорит? Со свечкой понятно – она
просто растает, а вот пламя? Куда-то же оно девается?

– Любопытно было бы узнать, какие отметки ему ставили в музыкальной
школе. Впрочем, не думаю, что он где-нибудь учился. Ты бы
сыграла не хуже, я уверен.

– Нужно было бы порепетировать. Это сложная сюита, она у меня так и
не получилась...

Пианист откинулся на спинку стула, люди зааплодировали. Он улыбнулся
мне – можно сказать, мы уже были с ним почти знакомы. Я
помахала ему рукой. У пианиста в петлице был такой же цветок,
как в нашей вазе, только белый, а наши были жёлтые и красные.
Пианист улыбнулся и подмигнул мне.

– Во-первых, сколько можно ждать десерт? А во-вторых, если вы тут не
хотите неприятностей, предложите своему пианисту
подмигивать кому-нибудь другому. И улыбаться тоже.

И в самом деле, зачем он мне подмигивает?

Официант принёс торт со свечками. Поставил передо мной, улыбнулся,
как ему положено, и поздравил с днём рождения. Не очень
искренне, но всё-таки поздравил. Люди за соседними столиками
нехотя похлопали в ладоши. Особенно активно хлопала и сияла от
восторга всеми своими поддельными жемчугами старая
морщинистая бабушка в платье столетней давности. И ещё – длинношеий
лысоватый пенсионер, который как-то странно на меня поглядывал
и улыбался.

Пианист послал мне воздушный поцелуй и сыграл короткую
поздравительную мелодию. Потом снова послал воздушный поцелуй. Выглядели
его поцелуи довольно сальными, как и улыбки пенсионера, но
ничего не поделаешь, пора бы уже привыкнуть.

– Котёнок, с днём рождения! Это самый важный праздник в моей жизни.
Больше всего на свете я хотел бы, чтобы ты была счастлива.

Я посмотрела в окно. Моря не осталось, не говоря уже о медузах и об
острове. Кусочков белого налива и гамака тоже. Вообще ничего
не осталось....

Я была счастлива…

Нужно было начинать есть праздничный торт. Я втянула в себя побольше
воздуха. Разве их все задуешь с одного раза, когда их так
много? В прошлый раз было, как полагается, на одну меньше, и
всё равно у меня с первого раза не получилось.

Ума не приложу, как я задую все свечки через год – их ведь будет уже
одиннадцать.

Монреаль

Декабрь, 2005 г.