Библиотечка Эгоиста (под редакцией Дмитрия Бавильского)

В чужом городе просыпаешься долго и недоверчиво.

В чужом городе просыпаешься легко и быстро.

В чужом городе не хочется просыпаться...

Как ни крути фразу, а сон все равно проходит, медленно, под
закрытыми веками, тягучий, как сладкая вата.

Когда-то В. просыпался легко и быстро. Сварливый гуд машин за окном,
звон и грохот трамвая, шаги прохожих – зов к жизни,
какая-то еще непознанная полнота впереди. Это был его день, вплоть
до вечера, когда она освобождалась после работы, еще уйма
времени и можно долго валяться в постели, чувствуя рядом еще
не остывшее тепло.

Спешить и вправду было некуда. Нестерпимо долгий день простирался
впереди до окончания ее работы, но он все равно торопился,
потому что город ждал. Все эти соборы, красивые
серо-красно-желтые здания, прямые, как стрела, улицы, в конце каждой из
которых что-нибудь да открывалось – какой-нибудь дворец,
площадь, раздвигающиеся мосты или игрушечные мостики (для
поцелуев), блескучая сизая вода рек и каналов, набережные, глубокие
темные арки...

Когда-то это завораживало, он мог подолгу бродить по улицам, сидеть
в сквериках на скамейках среди стаек шумных смешливых
школьниц или тихо дремлющих на солнышке пенсионеров, просто
глазеть по сторонам, ни о чем особенно не думая – пропускать через
себя бытие, как говорил один знакомый философ по имени
Леон.

Фраза нравилась. Хотя Кира иногда обижалась на его немногословность.
Она-то щебетала без умолку: про подружек и приятелей,
какую-то выставку, шахматный чемпионат, выступление бардов в
клубе «Меридиан», неделю польского кино в «Авроре» с последним
фильмом Анджея Вайды...

А он молчал – пропускал через себя бытие, да, именно так ей об этом и сказал.

Пропускаю через себя бытие.

БЫТИЕ.

Объемное такое слово – будто соскальзываешь куда-то.

Собственно, так и было: через тебя медленно и устало протекает –
свет, жизнь, время, надежда, тишина, радость, смятение и т.п.
Все вместе и сразу.

Ничто не загораживает, ничто не препятствует... Можно лежать,
заложив руки за голову, слушая ее лепет и потом... проснуться в
чужом городе. Внезапно оказывается, что вовсе и не чужой, или
чужой и не чужой одновременно, уже не чужой, но еще не свой,
еще загадочный, еще манящий, еще праздничный, с трамвайными
звонками и грохотом под самым окном. Тихий, с плеском воды
о гранит. Глухой и гулкий в длинных темных арках и
дворах-колодцах. Распахнутый к небу на площадях.

К чему еще слова?

Когда-то в этом городе было много знакомых – ее друзей и подруг. Не
исключено, поклонников. Можно было встретить кого-нибудь на
улице или в кафе, разговориться за чашечкой кофе или кружкой
пива, потом неспешно прогуляться по проспекту или
набережной. Теперь это маловероятно – столько лет прошло, если кто и
остался, то вряд ли бы его узнали – он тоже изменился, все
изменились... Только город остался прежним.

В какое-то мгновение прошлое замыкается, и его уже не вызволить
никакими усилиями. Ни запаха, ни тишины, ни любви... Можно
ходить теми же маршрутами, какими ходил много лет назад, приезжая
дневным сидячим поездом (около полуночи) и ныряя в метро,
оттуда чуть ли не бегом – темный силуэт собора с едва
подсвеченным фонарями куполом, железные ворота какой-то фабрики,
закрытая в этот поздний час кафешка, где утром можно съесть
ватрушку с крепким черным кофе, а вот, наконец, и арка,
подъезд направо, в углу, на пересечении двух слепившихся, словно
сросшихся домов, гулкая лестница с охряными изрезанными
перилами...

Или по набережной – встретить после работы, потом вместе побродить,
постоять, посидеть, он – пропуская бытие, она – щебеча про
сослуживцев или про город, про собор, про дом, девушка-гид,
можно познакомиться?..

Город – соучастник.

Почему-то рядом с ней легко было молчать – пропускать бытие (поклон
философу Леону). Она все заполняла собой.

Почти никого не осталось. Разметало-раскидало ветром.

Теперь все по-другому. Домофон, код. Вместо той двери – железная,
обитая бордовым дерматином, серебристая блестящая ручка. На
всей площадке такие же – открывающиеся со скрежетом и звоном,
гремя замками, словно сейфы.

За ними накрепко заперто прошлое.

Можно ли было предположить, что когда-нибудь В. появится здесь с
такой целью. В иные минуты ему кажется, что происходящее к нему
не имеет никакого отношения. Во сне он видел Киру – в
туфлях на каблуке, какие были модны в то время, ноги стройные,
крепкие, легкая, грациозная поступь.

То платье потом было продано подруге, жаль, оно ему нравилось,
вязаное, мягко и элегантно облекавшее ее узкую фигурку. В один из
приездов спросил, почему она не надевает его, и узнал, что
платья больше нет. Просто оно надоело ей, вот и все. Даже
красивая вещь может надоесть, к тому же ей, в отличие от него,
оно, оказывается, вовсе и не нравилось.

Когда думаешь о прошлом, кажется, что ты совсем мало изменился.
Иллюзия. Вряд ли все могло бы повториться точно так, как было.

Вновь оказавшись в этом городе, он безуспешно пытается вызвать из
памяти прошлое, окликает и окликает. Этот город был для него
чем-то вроде любви. Еще немного, и он стал бы почти родным –
благодаря Кире. Но и она, в конце концов, оказалась чужой.

Что ж, бывает: вроде человек близок, ближе, чем кто-либо, а потом
вдруг обнаруживается, что это вовсе не так, что ты просто
обманывался. А может, это обманывал именно город. Мерещилось,
здесь все иначе, по-другому. Город все облекал в свою строгую
аристократичную красоту, и все до поры казалось изысканным,
тонким, необычным, пока вдруг не рухнуло.

Конечно, у Киры здесь была своя жизнь, а он беззаконно вторгся в
нее, наивно предполагая, что занял какое-то особое место.
Очередная иллюзия, звон осколков, звон и грохот трамваев на ее
улице…

Вряд ли могло быть иначе – слишком уж они были разные. И город
чужой. Просто он поверил в его красоту, думая, что этого
достаточно. А красота также обманчива, как и человеческая душа. Она
также неожиданно закрывается, и не определить, в чем
причина.

Человек, которого В. пасет, должен появиться в том самом доме.
Конечно, это случайность. Непонятно, когда это произойдет и
произойдет ли вообще. Он мог бы и не заходить сюда, не должен
был, но его тянет неудержимо.

У него тоже задвиг на прошлом: приехав по делам в этот город, он
хотел бы на минуту оживить пережитое. Оживить прошлое, чтобы
самому стать им, кануть в нем безвозвратно. Стоила ли игра
свеч – вот вопрос. Ведь предупреждали же...

Такой же чужак в этом городе, человек тайно стремится прикоснуться.
В том краснокирпичном доме с высокими окнами жила женщина, с
которой он когда-то был близок. Пожалуй, что и влюблен. Но
теперь он совсем другой. Его, однако, тоже тянет пройтись по
улице, где ее дом, мимо собора и металлических ворот, мимо
той самой кафешки, где можно выпить чашечку настоящего
крепкого кофе с ватрушкой.

Такое вот непритязательное желание.

Он хотел бы прийти к женщине с букетом роз, подняться по обшарпанной
лестнице, позвонить в дверь, с замиранием сердца ждать,
когда ему отворят, радостно улыбнутся, отступят на шаг и
впустят, чтобы через минуту обвить тонкими руками чуть натертую
воротником рубашки шею.

Так все совпало: женщину зовут Кира.

Прошлое не может быть общим, но иногда оно вдруг срастается у разных
людей в каких-то отдельных точках, завязывается в узел.

Был ли этот человек ей так же близок, как В.? Кто знает, может, она
с нетерпением ждала его, тогда как появления самого В.,
казалось, не особенно радовали ее. Она просто приветливо
улыбалась, как могла бы улыбаться любому другому знакомому,
случайно заглянувшему на огонек. Жила она открыто, к ней часто
забегали выпить чаю или вина, поболтать, обсудить последние
новости, побренчать на гитаре. И все, что завязалось, казалось,
было для нее вполне обычным и ничуть не удивительным, а
приезды В., его волнение и молчание воспринимались как вполне
простительная странность.

Ну да, В. был чужаком. Он пропускал через себя бытие, но он не был
частью этого города, плотью от плоти и кровью от крови
которого была она – такая же красивая и изящная, прохладная и
ветреная... Легкая. Исчезающая. Доступная. Недостижимая.

Недостижимо прошлое.

Тот человек и В. должны были случайно столкнуться где-нибудь возле
окрашенных в серую краску ворот фабрики или, еще лучше, в
длинной темной арке, из которой легко выскочить через соседний
двор и другую арку, через еще один двор и еще один пролет,
такой же темный и длинный, на параллельную улицу, а там
ищи-свищи...

Кофе в кафешке напротив ее дома (окно видно, французский балкончик в
комнате соседа) вкусный, крепкий, ватрушки с творогом
всегда свежие. Здесь можно сидеть часами, дожидаясь ее прихода,
глазея на прохожих или почитывая детектив.

Часы идут...

Прошли годы.

В. давно следит за тем, другим. Они очень похожи, но тот человек
все-таки другой, что-то в нем беспокоит В. и он хочет знать
каждый его шаг, поэтому следует за ним по пятам.

Вот тут-то и вступает тема чужого города.

…Туманная дымка по утрам. Черные каналы, мосты и мостики, слепящее
солнце, пронизывающий насквозь ветер с залива, несущиеся по
небу сизые дымные облака. Золотящийся шпиль, в гранит
одетая...

Странный такой сюжет.

Герои должны пересечься возле дома женщины, которой были увлечены
когда-то. Оба, впрочем, и сейчас испытывают нечто. Верней,
один все еще немного увлечен, а другой любит... прошлое, в
котором осталось что-то очень важное.

А может, все дело в городе. Ветер с залива, кажется, приносит запах моря.

В чужом городе трудно просыпаться, и как раз на границе сна и
реальности вдруг возникают разного рода странные сюжеты.

Я люблю этот город, хоть он и пробуждает во мне смутную тревогу.
Трудно поверить, что когда-то я, влюбившись, часто наведывался
сюда, с бешено прыгающим от нетерпения сердцем мчался мимо
вырастающего из густой тьмы собора, чуть подсвеченного
соседними фонарями. Трудно поверить, что это было со мной и что
эта девушка существовала на самом деле, как трудно поверить во
многое, что было и ушло.

Кира (пусть будет так), короткие стриженные под мальчика светлые
волосы, больше не живет в этом городе. Но вот беда – без нее он
не существует. Это похожий, но тем не менее какой-то совсем
другой город, с теми же улицами, каналами, сизой водой,
золотящимися куполами и шпилями...

Да и того человека (ох уж эти детективы!), тень которого время от
времени проступает в сумраке далеких лет, тоже нет (и не было,
хотя кто знает), а просто есть нечто, переставшее
существовать, вот и все.

Исчезнувшее. Растворившееся, как призрак.