Создан для блаженства (под редакцией Льва Пирогова)

— Скрипку отдайте Ротшильду.
— Хорошо,— ответил
батюшка.
А. Чехов. Скрипка Ротшильда.

Яков вернётся сегодня поздно — пойдёт на пати по поводу нац.
праздника — дома у своего президента. Я говорил ему накануне: «Xэй
Джэйкоб, твою мать, возьми меня с собой, как доместик
партнэра — мы будем с тобой для прикола за руки держаться, как
Тату. Oпять же, там хот-доги на халяву и пиво, можно будет и
ужин скипнуть». Он серьезно подумал и говорит: «Нет, ты же
знаешь Мозэса (это его президент) — он же тормоз». «Ну ладно»,—
говорю я, хотя Мозэса я очень хорошо знаю, и он никакой не
тормоз, это Яков тормоз. Однако ничего не сказал и поехал в
город.

Вы спросите, зачем же я в этот город попёрся-то в праздник? Отвечу,
Максим Николаич, наш дантист, один зуб чинит, а себе пишет
два — в итоге ему никто ничего не должен. Местный же дантист
захочет ко-пэй, а дела у меня теперь такие скверные, то есть
я сейчас нахожусь в стеснённых финансовых обстоятельствах.
Конечно, так он мне только половину зубов починит, но ведь
мне и не нужно их все чинить! А потом я разбогатею, долги
отдам и поставлю себе все зубы новые, из японского фарфора! И
будет у меня во рту Фольксваген (это новые зубы стоят
столько, как подержанный Фольксваген Гольф — Яков жене своей все
время говорит, Марфа, у тебя во рту Фольксваген — любит её).

В той жизни Яков Иванов был секретным физиком, делал суперсекретные
титановые гробы для кагэбистских спецопераций, а сюда ему по
какой-то поправке сделали визу и гражданство, и он теперь
вентиляторы делает для армии, чтобы у ихних солдат
температура в пустыне не поднималась выше оптимальной. Кроме
вентиляторов, Яков иногда играет в оркестре в синагоге, где всех
прибывающих приучают к местному порядку, а играет он на
балалайке, на простой русской балалайке — три струны. Он конечно
новый репертуар тоже освоил, ковбойские песни там, джаз,
Синатру, но и старые вещи не забывает, Темную ночь, Акацию и так
далее. Поэтому его и зовут на все эти пати и русские, и
местные, а он думает, им его неортодоксальный экономический
анализ нравится —
социализм-де-лучше-чем-капитализм-и-еще-немного-и-победа-была-бы-за-нами — которым он, как свое отыграет, а
также поест и выпьет, так начинает всем досаждать. Да нужен
им его анализ, как зайцу пятая нога! Но его все равно
зовут, ибо таких балалаечников, да что там таких, никаких
балалаечников в округе на много верст не сыщешь.

Мы с Яковом живем в двух минутах от дороги — поэтому я на своем
Хаммере доехал прямо в офис городской за один час и двадцать
пять минут! Мне Максим Николаич говорит: «Вот это да,
Ротшильдушка, ты рекорд поставил среди всех ходоков из твоего
Мухосранска!». Да и трафика никакого не было в праздник утром.

Так Максим Николаич меня ждал уже в совершенно пустом офисе и быстро
поставил коронку на эпоксидку (крепкая, еще из Союза
привезенная каким-то сорви-головой!). А так как я Хаммер свой
поставил на бесплатном месте (только немного загородил пожарный
гидрант), то, купив «Песни Рыбака» Аквариума, пирожков с
вишнями (не печеных, а жареных), болгарский вишневый же сок,
русский хлеб, черную фасоль для борща, индийский чай
(крупнолистовой) для Джэйкоба, две таблетки ибупрофена (зуб под
коронкой немного болел), и, обнаружив новую бас-балалайку для
Джэйкоба (давно искал такую, а тут кто-то на улицу выставил к
мусору — большая она, так что пришлось привязать её на крыше
Хаммера), я пошел на пляж. Ведь Яков на пати — значит
кондиционер включать нельзя, и вообще, скучно домой из города
возвращаться в длинный уик-енд.

Широкий пляж, чистый песок, волны, прозрачная вода, солнце. В меру
невоспитанные и брызгающие водой дети, разносчики холодного
как лед пива, добродушный толстяк, офигительная мулатка,
которой ее младший братик трогательно так никак не может лифчик
на спине завязать (эх, почему ж мы не в Европе! которые там
были, сразу меня поймут), мой лэптоп, так и не вытащенный из
сумки, сахарная вата разных цветов в одной большой связке
на палке, надвигающаяся на меня как летающая тарелка в фильме
Эндэпэндэнс Дэй, закрывающая все небо на фиг.

Вот она на меня наехала (а ее какой-то спэниш по берегу лениво
таскал, смущал малых ребят), я лег на спину и смотрю на все эти
цвета радуги, неожиданно представленные моему взору юным
потомком Колумба, и думаю. До чего же бестолковы эти господа,
спорят, правы ли были те, кто умер, или которые еще живы? Мол,
те, которые живые, кричат, если помираешь, так не фиг
остальным малину портить, уходи на дно поскорей и не маячь тут. А
те, которые мёртвые, им в ответ кричат,— да отстаньте вы,
козлы, мы тут делом заняты серьезным, бизнесом, а не вашим
обуванием лохов и заготовкой картошки на зиму.

Но я вот что им скажу, и тем, и другим. Я человек простой,
программист, причем еще тот программист, кобольный. До меня
абстракция и инхэритэнс плохо доходят, поэтому я все на конкретных
примерах выясняю. Вот взять к примеру нас с Яковом. В той
жизни мы с ним тоже были знакомы, он меня жидовской мордой
называл, кричал, что пахнет от меня плохо — чесноком, но это
сначала. А когда сюда собираться начал, задумался, притих и даже
скрипку мне свою отдал. А здесь мы с ним вообще душа в душу
живем, руммэйтс, снимаем один нехилый особняк в богатом
месте, а платим как за студию в Южном Бронксе (кто с дороги
туда потерялся, чтобы по бесплатному мосту в Манхэттен
переехать, знает, о чем я говорю).

А взять к примеру отцов наших основателей. Яков со своей
настырностью где-то вычитал, как дело было и почему мы всех побеждаем.
Дело-то все в грамотно составленной декларации
независимости. Когда они, отцы эти, собрались в Филадельфии, Томас
Джеферсон написал черновик, и в нем он написал, что истины эти
святые. А Бен Франклин, который был практическим человеком,
директором небольшого магазинчика, зачеркнул «святые» и
написал, «самоочевидные»! И объяснил: «Мы создаем толерантную
конституцию, она не должна быть основана ни на какой религии, ибо
она — для среднего класса!». Вот так. Отцы наши Аристотеля
читали, и уже тогда знали, что нужно всё очевидностью, а не
неочевидностью и мечтаниями брать. И что же вы думаете, мы с
Яковом в среднем классе уже который год ошиваемся и ни в
какой другой класс переходить не собираемся, и поэтому нам
здесь хорошо и делить кроме кондиционера нечего, и всякая там
болтовня про там и здесь нам в принципе не понятна. Мы все
там были и все здесь будем, ибо путь оттуда один — только сюда
— из неочевидности в очевидность, и это нам обоим понятно,
хоть и с поправками на локальность.

Я когда в город-то ехал на Хаммере, когда мост переезжал, по
привычке направо голову быстро повернул, чтобы город, даунтаун
увидеть и запомнить, а потом, глядя на эти колдобины,
рассматривать. Ах сволочи, какой пейзаж испортили! Я тогда у Максим
Николаича на балконе стоял, гавану курил, когда первый самолет
в близнецов влетал. Кричу, Максим Николаич, беги сюда, что
же это делается! А тут второй! С моста съехал, кое как
успокоился и вдруг вижу, впереди идет джип, и на нем размашисто
написано «Не мы живем в городе — город живет в нас». Я
любопытство проявил, обогнал этот грузовичок, смотрю, а там не
Шварценнегер сидит, а такой себе бухгалтер — в майке, худой,
лысый и с животом, прикованый золотыми цепями к рулевому
колесу. Думаю, надо будет Якову рассказать — мы сильны не тем,
что у нас есть, а тем, чего у нас нет.

Отъехали от меня радужныe цвета, я встал и пошёл в холодную воду
ноги окунуть. Мулатка та уже с туалетом справилась и на волнах
прыгает с братом, визжит. Ишь ты, выдра. Хорошо!

Якова бы, впрочем, и мулатка эта не позабавила бы. Он как воду
увидел бы, сразу бы стал выгоду считать. Мол, что будет, если
песок засыпать черноземом и посадить огород, если построить
пристань, да господ возить на барке и одновременно рыбу ловить,
да гусей бить, а деньги класть в банк. Или если открыть
свой бизнес и перестать Мозэса кормить нашим оверхэдом. Про то,
что здесь-то не должно быть никакого убытка, а только
прибыль от всего. Ведь это от жизни человеку — убыток, а от
смерти — польза.

Мулатка ушла с братом, и я решил трогаться тоже. В журнале Здоровье
из Филадельфии сообщают, что людям в депрессии необходимо
быть на солнце десять минут в день, тогда вырабатывается
серотонин — антидепрессионный фермент — думаю, надо было Якова с
собой взять. Хотя я сам что-то не выработал его, или сразу
израсходовал, пока домой ехал, а может трафик был чересчур
сильный.