Искусство

Голография как искусство проявляет себя синтезом оптической науки и художественного творчества, в котором многие творческие замыслы требуют совместной работы ученых, конструкторов и художников.

...от этого красивого, нежного, чудесного кино хочется громко плакать. На традиционный устои общества, с семьями, кастовой системой, доброжелательностью и всепрощением, наложена бездумная, развращенная западная идеология, с ее «всем возможными вариантами», и эта идеология буквально опущена на головы несчастной девушки-режиссера, которая и должна рассказать, как выжить.

…фильм «Меня там нет» – история антиполитического акта борьбы музыки, музыкантов, всего прогрессивного послевоенного поколения, против неравенства, против пороков, исторических и коммерческих, против правительственных догм и мещанских идеалов коммерческого общества. Это крик о помощи, тотальная гибель и своеобразная форма жертва и жертвенности музыки и музыкантов всему послевоенному времени.

Сфинкс, Цербер, Минотавр, Циклоп, Медуза. Русалка — потрясающая женщина, тело которой заканчивается рыбьим хвостом, эмблема фантастики со времен Горация, гиганты в греческой мифологии; вампир или зомби в барокко и фэнтези; сверхчеловеческие существа в научно-фантастической литературе; преступники, насильники, развращенные персонажи нуар-романа и другие представители деспотической власти (диктаторы, похитители) в современной художественной литературе — лишь некоторые примеры незабываемых “монстров”, которые на протяжении всего времени очаровывали юных или взрослых читателей.
Зачем же люди выдумывают чудовищ?

В этой сухости, сдержанности, отстраненности взгляда – выдержка и мужество держать разницу потенциалов противоречия: среди хаоса скоростей, смен, превращений, «загогулин», царапающих ненужностей – прозревать суть, основа, уток. На котором смысл и держится. Отвага понимать. (...)

Французский философ Мишель Фуко подробно описывает в своей книге «История безумия в классическую эпоху» факт определения категории «безумия». Философ подчеркивает, что для этого определения нужен вовсе не диагноз. Диагноз создает или уничтожает «объект знания». Медицинский дискурс безумия создает на протяжении столетий образ сумасшедшего, или наоборот – стирает его. Имеется в виду, что для истинного определения статуса безумия нужен, по Мишелю Фуко, юридический фактор, который и будет «контролировать» семантическое значение.

Каталог выставки издательства СПбГУ, как и замечательная презентация его, прошедшая в Книжном магазине СПбГУ несколько дней назад, содержит, помимо ярких иллюстраций, – вступление и подробный рассказ о персоналиях, ярких представителях как науки, так и искусства, вдохновленных и объединенных общим кровом, традицией и наследием – С-Петербургским государственным университетом.

Под знаком грядущих событий русская зима 1914 года как последняя предвоенная зима, как всё, что оказывается последним, – уникальна; всё уникальное – хрупко.

Самое сильное в автопортретах Бэкона и Фрейда их обращение к непостоянной и неосязаемой природе «я»: они сталкиваются с ней, изучают ее и рисуют ее. Это может быть некрасиво. Это даже длительный, запутанный, экстремальный и жестокий опыт, но вот их тела, их плоть, их головы и глаза... они сами. Или то, что от них осталось. Современный vanitas (Amselle Frédérique).

В интервью французский режиссёр говорит: «В любом возрасте мы можем найти в себе что-то не так, из-за чего мы можем чувствовать себя монстрами. Ваш образ определяет вас и вашу самооценку». Нам ли, психологам, этого не знать?

Его глаз не «идеальный орган желания». Непривычный стиль изображения не позволяет зрителю сохранить «приличную» дистанцию, не заполненную мифом или историей. Боязнь не выдержать напора сенсорных стимулов, давящих на нас снаружи и изнутри. В мире Шиле никто не знает покоя.

…будто ворвётся сейчас Доминик – в твой мир, пожилая нелепица, сбежит по лестнице, вытирая только что вымытые волосы, и попросит закурить: как в «ХХ веке», где волшебный фонарь камеры В. Стораро творит кристаллические и цветовые чудеса… А потом прочтёт свои футуристические стихи, сомнёт их, и, засмеявшись, выбросит в окно… И ветер, онтологический ветер бытия подхватит их, закружит, завьюжит, – он ледяной нравом, ветер сей, но присутствие в мире Доминик делает его… не ласковым, конечно, но… более кротким, что ли…