Искусство

Кадр из фильма "Выбор Софи".

«Выбор Софи» – роман американского писателя Уильяма Стайрона 1979 года, последний роман автора. Роман касается отношений между тремя людьми, живущими в пансионе в Нью-Йорке, в Бруклине. Стинго, молодой начинающий писатель с Юга, еврейский ученый Натан Ландау и его возлюбленная Софи, польская католичка, пережившая нацистские концентрационные лагеря, с которой Стинго дружит.  Роман получил высокие и престижные премии, по нему был снят известный фильм.

Итак, сюжет. Стинго, писатель, вспоминающий лето, когда начал свой первый роман, был уволен с должности рядового. Работая над своим романом, он погружается в жизнь влюблённых Натана Ландау и Софи Завистовской, своих соседей по пансиону, у которых напряжённые и сложные отношения. Прекрасная Софи – красавица, пережившая холокост, а Натан – американец еврейского происхождения, предположительно, гений.  Натан утверждает, что он выпускник Гарварда и биолог, занимающийся клетками. Почти что никто не знает, что Натан болен шизофренией.

По мере развития сюжета Софи рассказывает Стинго о своём прошлом. Она описывает своего жестокого отца, профессора права, своё нежелание помогать ему распространять его идеи, свой арест, и особенно своё недолгое пребывание в качестве стенографистки-машинистки в доме Рудольфа Хесса, коменданта Освенцима. Она подробно описывает свои попытки убедить Хесса в том, что её светловолосому, голубоглазому, говорящему по-немецки сыну нужно разрешить покинуть лагерь, он должен воспитываться как немецкий ребёнок. 

Только в конце книги читатель узнаёт, что стало с дочерью Софи, Евой. Это, собственно, и есть история, благодаря которой название книги стало нарицательным. Софи раскрывает свой самый большой секрет: в ту ночь, когда она прибывает в Освенцим, лагерный врач заставляет её выбрать, кто из её двоих детей умрёт немедленно от газа, а кто продолжит жить, пусть и в лагере. Из двух своих детей Софи предпочла пожертвовать восьмилетней дочерью Евой, приняв решение, которое оставило её в трауре и наполнило чувством вины, которое она не может преодолеть. Теперь Софи, страдающая глубокой депрессией, готова самоуничтожаться вместе с Натаном. Роман со Стинго, который сделал Софи предложение, ничем не заканчивается. Оба принимают яд.

Если в «Гамлете» Шекспира идея была показать, насколько невозможен и сложен выбор между отцом и матерью. Общеизвестно, что Гамлет медлит на протяжении всей пьесы, словно мечется между «чувством долга» и «слабостью воли». Пьеса Шекспира и является столь гениальной, потому что выбор, который дан Гамлету, собственно, почти что невозможно сделать. Как можно выбрать, кто лучше мать или отец? Естественным образом, Гамлет медлит на протяжении всей пьесы, медлит с отмщением, в защиту отца, чей призрак к нему является в самом начале, против матери. Мечется между двумя на первый взгляд полярными чувствами, «слабостью воли» и «чувством долга».

Сильви Мате отмечает, что «позиция» Стайрона при написании романа «Выбор Софи» была чётко изложена в его современных интервью и эссе. Стайрон настаивает на том, что Освенцим следует рассматривать в общих или универсалистских терминах, как смертельную угрозу для «человечества» или «всего человеческого рода». Выбор между тем, какую из дочерей казнить, равносилен правилам первобытного общества, не имеющего ничего схожего с Христианством или Иудаизмом. Отношение Американского Юга к чернокожим выглядит даже хорошо. Мате подкрепляет вывод Розенфельда цитатой самого Стайрона, который заявил в своем эссе "Ад пересмотрен", что "титанические и зловещие силы, действующие в истории и в современной жизни ... угрожают всем людям, не только евреям".

Считается, что сюжет пришел к автору во сне. Софи – образ женщины, которая пережила Холокост, привиделась автору. Он узнал ее по татуировке на запястье. Есть также свидетельство о том, что центральный элемент сюжета романа – личный катастрофический выбор, упомянутый в названии. Автор был вдохновлен историей женщины-цыганки, которой нацисты приказали выбрать, кто из ее детей должен быть убит.

Если рассматривать данную мифологему, хотелось бы упомянуть нейронные сети. В отношении нейронных сетей и ИИ следует отметить, что, естественно, машины запрограммированы всегда человеком. Бесчеловечные, жесточайшие практики исключаются из алгоритма. Их исключает сам человек, то есть разработчик. Тем не менее, поднятая американским писателем проблематика – вопрос этики, с одной стороны, этики высочайшего уровня, а, с другой стороны, это этика совершенно нормального, здравого, здорового человека. Подмена ценностей, попытка подменить библейские (то есть общечеловеческие ценности) – не просто приводит к болезненным выводам, но не позволяет грамотно сформулировать вопрос, в чем, собственно, аномалия. Если подобная ситуация возникает – она и есть аномальная. Если человека ставят перед выбором Софи – это не просто жестокость, это безумие, потому что только в состоянии безумия у матери узнают, кого из детей она готова или может отдать на смерть.

Было бы наивно считать, тем не менее, что человека перед этим выбором не ставят никогда. На метафорическом уровне, по крайней мере, сколько угодно. Французский философ Мишель Фуко подробно описывает в своей книге «История безумия в классическую эпоху» факт определения категории «безумия». Философ подчеркивает, что для этого определения нужен вовсе не диагноз. Диагноз создает или уничтожает «объект знания».  Медицинский дискурс безумия создает на протяжении столетий образ сумасшедшего, или наоборот – стирает его. Имеется в виду, что для истинного определения статуса безумия нужен, по Мишелю Фуко, юридический фактор, который и будет «контролировать» семантическое значение.  Соответственно, преступность и аномальность ситуации с выбором Софи естественным образом закрепляется законодательно, поэтому его не может и не должно быть в природе.

И снова не все так просто, ведь огромное количество ситуаций, напоминающих своим паттерном «выбор Софи» является непрямыми, не эксплицитными, не ярко выраженными случаями подобного выбора, который по какой-то причине нужно делать. Именно поэтому художники и режиссеры создают огромное количество вариантов демонстрации, репрезентации или косвенной симуляции этого выбора. Такие фильмы как «Дом, который построил Джек» фон Триера, где показан маньяк-убийца не просто обостряют ситуацию преступления, но подробно воссоздают цепочку травм и их описаний (в знаковом эквиваленте это может быть репрезентация или реферирование, индексальная, иконическая, символическая референция). Имеется в виду, что показаны травмы, которые приводят человека к монотонному уничтожению другого человека (в случае «Дом, который построил Джек» фон Триера, это кусачки, которыми герой отрезает лапки у птенца постепенно, в случае «Молода и прекрасна» Озона травма реферирует к первому опыту близости главной героини, с последующим раскрытием последствий). В случае с фон Триером режиссер нарочито утрирует ситуация, доводя ее до гротеска, и называя главного героя архитектором. Подобная метафора искусства дана для того, чтобы в прямом смысле отяготить картину, подробно высветить все нюансы поведения, всю жестокость и низость происходящего. В случае Озона, это сериальность, и яркая контрастность между внешней красотой героини и ее внутреннего состояния, которая и создает эффект ужаса.

Можно ли смеяться и иронизировать над проблематикой выбора Софи? Можно. Музыка, недавно сочиненная нейронной сетью о выборе Софи, была на редкость интересной. Авторы, комментируя процесс создания, пишут, что добавили в промт, что не нужно "доигрывать лицом", и что песню хорошо бы сделать убийственно спокойной. Второй вариант (вариация) сделанной музыки заканчивалась любопытной находкой, как пишут авторы. Фраза «кому жить, а кому – пад» меняла значение. Слушателям вдруг услышалось «пат», что, наверное, как констатируют авторы, и к лучшему.
Текст нейросети везде делала сама. Упоминаний концлагеря и газовой камеры нейронная сеть избегала во всех вариантах.

Данный пример создания музыки нейросетью не демонстрирует бесчувственность разработчиков. А, наоборот, вослед фон Триеру или Озону, авторы пытаются достучаться, заставить зрителей и читателей заново прожить какую-то ситуацию, чтобы она не повторялась в реальной жизни.

Вывод о дегуманизации напрашивается слишком явно. И, мне кажется, не следует так рьяно критиковать психоанализ. Для того, чтобы избежать жестокости хоть немного, человека нужно увидеть во всей его глубине, а не только поверхностно (как следствие девиз «все равны и одинаковы», и не будет никаких последствий, если навязывать те или иные паттерны поведения).

Как жизнь и смерть, есть вещи, которые человек не должен выбирать. Такой выбор уничтожает самого человека. Ужаснувшись от сюжета фильма и хода событий, м. б. можно будет что-то изменить в каждодневной жизненной ситуации?