Лаборатория слова

Поэт сразу включает нас в ситуацию диалога. Наблюдатель почему-то знает, в чём нуждается тот, кто встретился ему на пути. В отраде. Она помогает человеку отвести душу, облегчает бремя, скорбь. Ищи отраду в молитве – учит нас пословица. Святые отцы замечали, что Господь не освобождает от скорбей, несчастий, но даёт силы их переносить. Наблюдатель свою отраду уже нашёл – он молится, но не за себя. Он просит Господа о путнике.

...Опасное состояние – поэт. Мировой звук, таинственный гул слышит поэт. Что на самом деле слышится ему? Действительно ли звуки мира или их отзвуки в его сердце? Поэт способен создавать настроение – особый строй души, созвучный состоянию природы, событию, мечте и молитве. Там, где философу требуется тысячи и тысячи слов, поэт созвучием десятка их добьётся удивительного и убедительного впечатления, найдя всего лишь – образ – отзвук описываемого философом явления. Не случайно первые мыслители прибегали к поэтическому языку, оформляя умозаключения в напевный говор, по сути, в стихи.

А вот у Фета слово – орел, хватающий на лету и чувство и мысль, и делающий их реальными, зримыми и осязаемыми, дающий им телесную жизнь. «Лишь у тебя, поэт, крылатый слова звук /Хватает на лету и закрепляет вдруг /И темный бред души и трав неясный запах». У Фета слово всемогуще, оно – Бог.

Завет поэзии всегда нов, его пишут четыре евангелиста: огонь, вода, земля, воздух. И пять пророков: зрение, слух, вкус, осязание, обоняние. Ее язык рожден свирелью Пана и дудочкой Леля – младенческий лепет первых лет на этой земле. Язык – потребность духа. Поэт – интуиция языка. То, что мы называем словами – это на самом деле не слова. Мы не видим в словах – слова. Настоящие слова – шум леса, сгустки тумана, жалобы ветра, голоса гор и пустынь, гул водопадов. Настоящее слово бессловесно. Оставить лист бумаги чистым и вместе с ветром петь – проявить великую доблесть.

Поток воображения импровизатора сродни видеотексту, в потоке которого находится Сочинитель, он же – Сочиняемый, что знаменует Воскрешение автора.

Псевдоним этот – символ. Богдан и Божидар, собственно, одно и то же имя. Богдан: богом данный. Все еще жива вера в то, что имя имеет магическую силу и может влиять на судьбу человека. Имя – миссия. Взять себе имя – взять на себя его миссию, посвятить себя его духовной сущности.

При попытке популяризовать Письмо Китая я все время сталкиваюсь с тем, что от меня домогаются значения знака. Когда же я возражаю, что дело не в значении, это встречается в штыки. Знак признают в качестве такового без труда, признают все и признают, склоняясь перед ним. Но склоняются в некоей надежде на вознаграждение… Литература, играя как раз этой надеждой, запускает машину иронии, которая обращается на мир в его целом: как на привычный нам, так и на мир пришельцев или лилипутов.

В последнее время в новых поэтических стратегиях Эвридикой оказывается сам язык. Он опережает Орфея, заслоняет, затеняет и упраздняет его. Орфей беспомощно озирается, но не видит Эвридику. Орфей опять мертв, но иной смертью.

«В лучшее время жизни сердце, ещё не охлаждённое опытом, доступно для прекрасного. Оно легковерно и нежно. Мало по малу вечные противуречия существенности рождают в нём сомнения, чувство (мучительное, но) непродолжительное. Оно исчезает, уничтожив навсегда лучшие надежды и поэтические предрассудки души». А.С. Пушкин

...Достоевский первым из русских писателей задумался над проблемой реального времени. В его черновых рукописях мы находим такую запись: «Что такое время? Время не существует, время есть цифры, время есть отношение бытия к небытию…»

Исследование романа «Отчаяние» В. Набокова методом аналитического, философско-культурологического и структурно-семантического анализа.

А в текст Паустовского ни единого матерного словечка не вставишь. Ни в «Облака» с их шпиёнами, ни в «Романтиков» с их войной. Кое-куда вроде бы лезут, но следующее предложение непременно вышибает их на противоходе: пробкой от шампанского.