Проза

Ни одной потенциальной цивилизации не требуется сторонняя поддержка. В этом и есть вызов и правда развития! И посторонние будут не только мешать процессу, но и создают риск искажения эволюции и даже гибели такого юного разума! (...)
– Я тебе как космобиолог и космопсихолог говорю: такая ситуация требует своей, нелинейной оценки. Может мы им сможем улучшить стартовые условия – дадим огонь, язык, письменность…

Одна злободневочка мечтала произвести фурор. И столько она нафурорила, столько назлободневила, что образовалось, наконец, ответное показательное информационное облако плазмы, вызвавшее критическую массу кривотолков.

Что изменится оттого, что произнесёшь это слово? Люблю. Как будто дверца захлопнется. Это же просто звук, ничего больше. Важна суть, а не оболочка. Мне никогда не нужны были слова. Что они могут добавить к тому, что уже есть? ЭТО в воздухе стоит, я это кожей чувствую – любовь. Вот он просто посмотрит, что-то незначащее спросит, а я уже чувствую. Или не чувствую, сколько бы он соловьем ни разливался. Зачем все эти знаки – цветы, подарки, нежности, если нет главного? А если оно есть, то всё это само собой появится, автоматически: и слова из груди вырвутся, и последний грош на подарок потратишь, потому что хочется радости другого, как своей.

...все мое отличие от заурядного, обычного человека только в том и заключается, что обычный человек тешится грезой о том, что когда-нибудь на своем пути он достигнет конечной точки, за которой последует вечный покой, а уж я-то знаю, что нигде, как именно в могиле, вечного покоя нет и быть не может. Вот и тешу себя мыслью о том, что, сведя в могилу себя, вслед за собой и весь остальной мир сведу в могилу – пусть и не реально, а в одном только своем воображении, но хотя бы так произойдет мое торжество.

Но мифология всякого времени рождает своих кумиров. Возьмешь какое-нибудь издание специфически подобранное, прочитаешь вступление и удивишься. Вот, например, один философствующий филолог из Таллина (для особо поклоняющихся написанным там истинам Н в этом слове можно писать трижды) засандалила, во вступлении к изданию «дьяволиад» Булгакова, в абзаце о проф. Преображенском, вот что: «…лёгкость и изящество… роднит его с Воландом», «Оба они готовы творить благо, и обоим это не удаётся. Стоит Воланду покинуть Москву – и многоликое зло возвращается на круги своя». Какое время царит на дворе, такие и кумиры…

...Бухарбай ему пришлось по сердцу, и даже будучи многократно выдворенным с призывного пункта за непригодность, войну познал на фронте, оставаясь сказочником Бухарбаем. Вначале пристроился в медсамбат, а потом и до Берлина дотопал; домой вернулся с двумя орденами Красной Звезды, о войне рассказывать не любил.

…Она была в национальной, белого в основе цвета, с орнаментами красного и оттенков на груди и по краям на рукавах и воротнике. Несколько длинных бус органично дополняли образ. Но больше всего поразился я… юбкой из мешковины поверх первой, с дюжиной разноцветных заплат, с порванными кусками по низу, вся изрезанная и измахрённая. От удивления я не решился про такое спрашивать.

Шашка упала на шахматную доску и, запутавшись в правилах, объявила о начале революции, требуя равных прав для всех фигур.

Они отрабатывают карму – каждый свою: Петров и Егоров, хотя никогда бы не подумали об этом, живя в СССР, не зная, что страна обречена уже, и взрослая их жизнь пойдёт вне идеологии, которая внедрялась в умы столько лет.

Обычная история. Мама сказала: Мне б дожить, как в школу пойдёт.

...Стол, стул, кровать. Сюжет-людоед пожирает мои вечера. Гнать пером по листу стаи неукротимых фраз. Свирепость писательства. А чуть забрезжит в окне скучный городской рассвет... какое бессилие! какая опустошённость! Люди, машины. Город тревожен. Что там – в промежутках? Водосточные трубы, смесь шагов и шин, угроза наводнения, ночью хлестал дождь. Вот и сейчас... Уткнув перо в сентябре, я очнулся от пьянства чернил сереющим, как грифель, ноябрьским утром. На столе толстая рукопись. Что с ней делать?..