Лаборатория слова

                                                                            К 130-летию со дня рождения

Божидар, он же Богдан Гордеев, в поэзии русского футуризма занимает свое особое место.  

Этот загадочный поэт – одна из разбитых надежд русской литературы. Смерть в 20 лет, скудное творческое наследие: 12 стихотворений, юношеская поэма, фрагменты прозы, стиховедческий трактат. Вот всё. Поместится в тощей книжице. Но эта книжица на суде Глагола томов премногих тяжелей.

Божидар – старославянское имя. Это имя и сейчас носят болгары, сербы, хорваты, черногорцы, словены. Означает: божий дар. Это имя Богдан Гордеев взял себе псевдонимом. Псевдоним этот – символ. Богдан и Божидар, собственно, одно и то же имя. Богдан: богом данный. Все еще жива вера в то, что имя имеет магическую силу и может влиять на судьбу человека. Имя – миссия. Взять себе имя – взять на себя его миссию, посвятить себя его духовной сущности. Хлебников, взяв себе славянское имя Велимир взамен данного ему при рождении Виктор, тоже взял на себя миссию этого имени: велий – великий, повелевать миром. Юный поэт Богдан Гордеев, увлеченный творчеством Хлебникова, идеей славянства, последовал примеру своего учителя. С именем Божидар сопряжен древнерусский Дажьбог. В «Слове о полку Игореве» русичи названы дажьбожьими внуками. Дажьбог – податель блага, богатства, бог солнца.

Чрезвычайно скудны и биографические сведения о  Божидаре. Богдан Петрович Гордеев родился 21 июня (3 июля) 1894 года в Харькове. Отец – профессор Харьковского Ветеринарного Института, мать –  школьная учительница словесности. Прадед по отцу – потомок казаков из Умани, прабабка, урожденная Бакаева, – из знатного татарского рода.

В 1904 – 1913 гг. учился в 3-й харьковской гимназии 95 вместе с Григорием Петниковым. Занимался языками, в том числе санскритом, музыкой, живописью. Живописи учился в студии художника Е. А. Агафонова «Голубая лилия», вместе со старшим братом Д.П. Гордеевым и М.М. Синяковой. Увлекался старонемецкой гравюрой,  Дюрером. Тогда же начал писать. Влияние Эдгара По и Ницше. Эти ранние произведения, (кроме поэмы «Мария», посвященной Марии Синяковой), были Божидаром уничтожены. Не сохранился и юношеский роман «Эгоист». Мечтал, подобно Рембо, Гогену, Торо, порвать с миром цивилизации и всеобщим утилитаризмом.  В 1913 г. окончил с золотой медалью гимназию и поступил в Харьковский университет на историко-филологический факультет, для изучения сравнительного языковедения и санскритологии. Но внезапно забрал документы, порвал с семьей и тайно уехал в Смоленск, где жил более полугода, зарабатывая частным преподаванием. В марте 1914 г. в Москве сблизился с Сергеем Бобровым и другими участниками футуристической группы“Центрифуга”, Асеевым, Петниковым, Пастернаком. В апреле 1914 г. вернулся в Харьков. С Петниковым, Асеевым и Марией Синяковой создает литературно-издательскую группу “Лирень”. В том же году вышла единственная книга стихов Божидара – «Бубен» (в правописании автора «Byben», смешенная графика латиницы и кириллицы). В ночь на 7(20) сентября 1914 года повесился в лесу около селения Бабки под Харьковом. Причина самоубийства неясна, предполагают: слом психики из-за начала Первой мировой войны. Другая версия – любовная драма. Был увлечен Марией Синяковой. Покончил с собой, после того как она вышла замуж за художника Арсения Уречина. Мария Синякова иллюстрировала книги авторов «Лиреня», в том числе книгу Божидара «Бубен». В 1916  г. вышло посмертное 2-е издание «Бубна», дополненное тремя стихотворениями.  В 1919 г. Петников опубликовал в журнале “Пути творчества” прозаические фрагменты Божидара, посвящённые ему и Марии Синяковой “Острова синих озёр”, написанные в 1913 г.  

Есть еще отрывок из воспоминаний харьковского художника Б.В.Косарева (1897-1994) в передаче писателя Владимира Яськова. Косарев утверждает, что стихи Хлебникова “Падают брянские, растут у Манташева, /Нет уже юноши, нет уже нашего” — о Божидаре. Божидар был голубоглазым, а у Хлебникова сказано: “Черноглазого короля беседы за ужином”. Косарев объясняет это противоречие тем, что глаза у Божидара темнели от возбуждения, когда он — действительно король беседы — начинал говорить и невозможно было слушать его без волнения. Хлебников ревновал к рассказчикам, но перед Божидаром склонял голову. Он и назвал Божидара «Черноглазым королем беседы за ужином».

В Божидара были влюблены все пять сестёр Синяковых, – Надежда, Ксения, Вера, Зинаида и Мария, отчаянно ревновали его друг к другу и бывали счастливы, когда он посещал их. Усадьба Синяковых находилась под Харьковым на хуторе Красная поляна. Божидар был всесторонне одарен, занимался европейскими и восточными языками, в том числе санскритом, профессионально рисовал, блестяще играл на фортепьяно.  Сам он любил Марию Синякову. Посвятил ей свое стихотворение «Воспоминание». В нее были влюблены и посвящали ей свои стихи Хлебников, Давид Бурлюк, Петровский.

Еще Божидар упоминается в воспоминаниях Тихона Чурилина: «… учеба у Хлебникова, который дал много жизни для моего творчества, много движения и ввел меня в Единство песенного размера, то есть в то русло, откуда вытекли такие реки, как: Маяковский, Асеев, Пастернак, Петников, Божидар и наконец – и я … Вся эта стая певчих и боевых птиц побывала в великом гнезде Велимира. … «Распевное единство». Это гениальное исследование Хлебниковского начала поэзии замечательного, рано погибшего юноши Земного шара, Богдана Божидара (Гордеева). Советую всем интересующимся Хлебниковским началом поэзии внимательно не только прочитать – а проштудировать эту книжку».

Чурилин сокрушается о пропаже этой книги Божидара, которая была для него главным теоретическим пособием по Хлебникову и которую он всегда держал при себе.

Вот, собственно, и всё.

Хлебников высоко ценил своего последователя и так откликнулся на его смерть:

«Огонь, зажженный на далеком словесном стане, освященный именем Божидара, других лучей, чем Север. «Леторей» и «Ой конин» — ледоход Дона. От Божидара, который продолжает быть спутником двух или трех людей к Земному Шару, осталась редко прекрасная речь о «едином познавательном снаряде» и «соборе внечувственных добыч». Он разбился, летя, о стены прозрачной судьбы. Вот птица падает, и кровь капает из клюва. «В нас неотвязно маячит образ снаряда», «легкими летчиками (к познанию) крылим мы, все единя, для единого покрывала всеведения» — вот его прекрасные слова. Мы постигаем Божидара через отраженное колебание в сердцах, знавших его...». 

Хлебников посмертно включил Божидара в «Общество председателей земного шара».  Его имя в числе прочих он поставил под манифестом «Труба марсиан» в 1916 году. Условно была поставлена подпись Божидара.

Из воспоминаний Петникова: «Насчет имени Божидара, как память о нем, которого стихи и образ которого дорог по нашим с Асеевым ему (Хлебникову) рассказам: это наше с Хлебниковым общее, совместное решение, чтобы под «Трубой» стояла подпись – имя Богдана, Божидара».

В этом манифесте стоят семь подписей: Виктор Хлебников, Мария Синякова, Божидар, Григорий Петников, Николай Асеев. Текст манифеста написан самим Хлебниковым.

«Нас семеро. Мы хотим меча из чистого железа юношей. … Пусть Млечный путь расколется на Млечный путь изобретателей и Млечный путь приобретателей».

Чистое железо юноши Божидара и посмертно участвовало в объявленной Хлебниковым войне изобретателей против приобретателей.

Откликнулся на смерть Божидара и Асеев в своем послесловии к посмертному переизданию сборника стихотворений Божидара в 1916 году:

««Бубен» может быть первый звук удара подросшего человечества – в неизбежное.

Звук этот верно очень слабый, еле слышный чужому уху: ведь сомлевшая во сне роста рука еще не изловчилась, не приноровилась. Вы его наверное и не услышите. Вы ведь землею беспутной лежите под несущейся в схватку первою сотней. …

Бубенщик выбит из седла на скаку: из рук его вылетел Бубен, покатился, покатился и обернулся маленьким веночком на могилу.

В этот год, когда редко у кого нет счета со смертью можно ли спокойно говорить о ценности стихов с ней воевавших? Нет – они бесценны!

Потому, что о них нельзя уже торговаться.

За них только можно купить немного ВЕЧНОЙ ВЕСНЫ, остановившейся в своей походке: Божидар умер 20-ти лет.

Он был всегда немного сумрачный, но веселый, очень любил солнце, упрямый в труде, верный в словах и был очень, страшно добрый.

Доброту нельзя убить ни отчаяньем, ни насмешкой. Её может опрокинуть только сзади подкравшаяся смерть.

Мы её и проклинаем за него.

Бубен же, ставший веночком, мы красиво украшаем и кладем на книжные полки – пыльные кладбища человеческих мыслей, чтоб его свежестью, отомстить ей, показать ей как мы её ненавидим.

Тем же, кто нескоро еще прибудут из будущего и победив её, сделают полезным домашним животным – мы говорим: «Был среди нас юноша расшибшийся на всем скаку в начале великой битвы со смертью». Сверкающие сабли нашей закаленной ненависти поднялись как волосы от ее близости, когда он уронил свой «Бубен»».

Асеев также посвятил Божидару стихотворение:

В том же 1916 году Сергей Бобров в издательстве «Центрифуга» опубликовал заметку о первом сборнике стихов Божидара:

 «Автор этой маленькой брошюрки, почти мальчик только что еще с гимназической скамьи – недавно скончался. Знавши его лично, мы позволим себе предложить читателям здесь не обычную критику «первой книги», а попробуем указать на то какие очень существенные надежды похоронили мы с молодым поэтом. – В «Бубне» очень немного стихотворений (восемь), кроме них в печати было только одно стихотворение Божидара – такое количество совершенно не позволяет судить о том – поэт ли их создатель. Но нам пришлось видеть достаточно стихов Божидара в рукописях и, хотя все они страдали довольно обычным для начинающого худосочием, нам довелось в них заметить энергичную волю, крепкую хватку на слово, очень тонкое понимание технических задач современного стихотворства, и внимательный читатель, конечно, заметит эти особенности и в стихах «Бубна», особливо в первых двух, открывающих книгу, – «Бодрость» и «Пресс-папье». Во втором из этих стихотворений поэт для изложения и описания своего душевного состояния воспользовался прекрасным образом Т.Гофмана, образом студента Ансельма, заключенного в стекло. Эта тяга к исключительным по силе, остроте, неожиданности образам, подобным образу Гофмана была характерной для Божидара. Его жажду открытия искусства в мире не удовлетворяли обычайные образы, сплошь покоящиеся на антропоморфизации примитивно (условно и нарочито) воспринятого мира. Эта черта его интеллекта направляла всю его работу. Так, и работая над теорией стихосложения, он искал исключительных положений в исследуемых стихах, справедливо полагая, что лишь умело подобранные «исключения из правил» старого могут заложить фундамент для создания нового канона. – Эти исследования его были чрезвычайно интересны. … Стихи его были мало замечательны по внутреннему своему существу, но нет никаких сомнений, что с такими знаниями, стремлениями и любовью к поэзии Божидар достиг бы очень многого».

Посмертно был опубликован трактат Божидара по стиховедению «Распевочное единство размеров». В нем утверждается музыкальный подход к стиху, отражающий реальную поэтическую практику: метры («размеры») объединяются общим ритмом («распевом»). Сергей Бобров в предисловии (его же обширные комментарии) пишет об этом произведении Божидара: «Анализ общих положений и самые тезы, зачастую неожиданно-оригинальные и весьма меткие – тонки, правильны и изящны. Уже заглавие книги: «Распевочное единство всех размеров» вскрывает основную чрезвычайно важную мысль Божидара – о ритмическом равенстве всех размеров русских. Это положение…. должно стать краеугольным камнем мощного здания – экспериментальной эстетики русской, русского стиховедения. … «Распевочное единство» должно сочтено быть образцом отменнейшей прозы новой».

Вот образец этой прозы Божидара: «Всякий стих есть некая цельность, особо в общем токе духовного двига речи; в силу своей особенности он должен в себе таить рубежи, отрезающие его от общей черты распева в статный ломоть. … Для стихотворения нет более ямба или хорея, но есть в стихе размер, распевно претерпевающий оборотни и постани в задаче создания стихотворения одного всеобщего устава. … Ведь кажущаяся легкость творить стихи без заданного размера, наоборот, становится тяготой, от которой радостно хочет уклониться душа в привычное волнение размеров старинных. Тяжко рождать так стихи, ведь каждое мгновение стих готов провалиться в говор, стать обычной речью и велико искусство творца, минувшего грозящие ему пасти».

Божидаром поставлена дата: «Окончено 24 Серпеня 14 г. Серпень – старославянское название  августа, месяц жатвы.

Этот трактат нашел последователей у приверженцев декламационной теории стиха: М.П. Малишевский, А.П.Квятковский. Книга Малишевского «Метротоника» (1925). Его стиховедческая теория ориентирована на произнесение (долгота произнесения слогов). Малишевский из своих предшественников выделяет «Распевочное единство» Божидара. Созвучна идее Божидара и тактометрическая теория стиха Квятковского.

Еще есть рецензия Божидара на сборник стихов Сергея Боброва «Вертоградари над Лозами».   Текст этот, как и трактат «Распевочное единство», отягощен необычными речениями, терминологией и неологизмами:

  «Поэзия, как элемент живого познания, сочится во всех искусствах, зацветая мертвенными бессмертниками в живописи, каменея среди геометризмов архитектуры, угасая в ваянии, бледным призраком колеблясь в философических томах и умирая в музыке.

В слове, как в зеркале, опрокидываются реальности, получая в них новый порядок и новое бытие. Слово, совмещая в себе эхо феномена (иссущего) реальности-сочетание звуков и шумов с эхом ноумэна (всущего) реальности – его смыслом), становится само ирреальностью, вещью интеллигибельной вселенной ума, орудующего ею в небытии мышления».

Литературоведение не слишком жалует Божидара. Роман Якобсон назвал его трактат: «стиховедческие фантазии». Михаил Гаспаров увидел в творчестве Божидара всего лишь «систематическую до болезненности разработку» «мимолётных открытий» Хлебникова, хотя и признавал Божидара «самым ярким» из его последователей.

Американский славист Владимир Марков пишет о Божидаре в своей книге «История русского футуризма»:

«Что касается единственной поэтической книги Божидара «Бубен», то она довольно любопытна. Первое — литографированное — издание, выпущенное «Лирнем» в 1914 году, содержало всего девять стихотворений, написанных русскими буквами с примесью латинских. Темы стихов разнообразны: картины войны, языческие пляски, психологические наброски, навеянный Гофманом стихотворный гротеск. У Божидара обострённый интерес к неологизмам, необычной рифме (мало кто рифмует конец строки с началом следующей), консонансам, нестандартным строфам и перестановке ударений. В противоположность Асееву и Петникову он произвольным образом смешивает свои поэтические средства, из-за чего его стихотворения звучат совершенно абсурдно. С мальчишеской непринуждённостью устраивает он лексические и метрические “коктейли” и является, вероятно, единственным футуристом своего времени, чьи стихи предвосхищают поиски дадаистов. Именно в этом смысле он по-настоящему оригинален.

Особое пристрастие питал Божидар к метрической организации стиха. … В стихотворениях Божидара есть особые знаки для пауз, „триолей” и тому подобного, причём он подробно обсуждает их в теоретическом труде о неправильных стихотворных размерах «Распевочное единство», изданном «Центрифугой» в 1916 году, после смерти поэта. В книге есть несколько верных наблюдений, но в целом она устарела и выглядит довольно дилетантской. …

Если Асееву и Петникову в определённой степени удалось сплавить элементы своей поэзии (первому — в энергичный поэтический поток, второму — в статический рисунок), то поэзия Божидара состоит из очень разнородных элементов и выглядит весьма нелепо». 

Борис Пастернак высказывает свое по сути отрицательное отношение к Божидару в письме брату Божидара Д.П.Гордееву в ответ на его просьбу написать предисловие к посмертному сборнику сочинений Божидара:

«Глубокоуважаемый Дмитрий Петрович!

Меня чрезвычайно тронуло Ваше предложение. Я искренне Вам благодарен за то, что выбор свой Вы остановили на мне, но выбора этого не одобряю и не могу понять.

Вы, наверное, не знаете, какого невысокого мнения я обо всем том, что происходило и происходит в русской литературе и поэзии за последние десятилетия и в наши дни. Работы Вашего покойного брата ничем не хуже и не лучше всего остального в этом роде. Они оригинальны постольку и оригинальны в том, в чем и поскольку оригинальны все явления этой бедной неплодной эпохи, не исключая, разумеется, и моих собственных блужданий и заблуждений в этой области.

Вы спросите, быть может, как согласовать мое участие в футуристических сборниках с этими убогими признаниями? О, этот вопрос завел бы меня с Вами слишком далеко, в область исследования характера случайности и случайностей характера. Последние года два мне не приходилось заниматься писательством серьезно – были другие дела. А такое полусерьезное отношение и позволило мне мириться со многим таким во мне самом и в окружающих, что вообще в замкнутой системе творчески правдивого и живого организма существовать не может.

Я отказываюсь от Вашего предложения. Я отказываюсь потому, что все сделанное нами пока – ничтожно, и потому, что оставаться верным этому духу ничтожества я не в состоянии. …». 16 декабря 1915.

Старший брат Божидара Дмитрий Петрович Гордеев, археолог, историк, искусствовед, византинист, художник (1889 – 1968).

Такое отношение Пастернака к футуризму в целом и связанным с ним чисто формальным экспериментам, а также своему участию в футуристическом движении выражено и в «Охранной грамоте»: «Нарождение «Центрифуги» сопровождалось всю зиму нескончаемыми скандалами. Всю зиму я только и знал, что играл в групповую дисциплину, только и делал, что жертвовал ей вкусом и совестью».

Геннадий Айги о Божидаре: «… я в очередной раз перестрадал судьбу этого необычного юноши… Все в нем необычайно: и ранняя творческая зрелость (в этом он напоминает замечательного французского поэта и романиста Реймона Радиге, умершего тоже в возрасте 20 лет), и широта его интересов: был прекрасным рисовальщиком, серьезным лингвистом, – перед смертью завершил высококвалифицированный труд по стиховедению «Распевочное единство» (издано посмертно в 1916 году), получивший горячее одобрение Велимира Хлебникова.

Еще доныне продолжает поражать его самоубийство, которому предшествовали загадочные, до сих пор не выясненные обстоятельства. … В связи с этой темой я хотел бы высказать свое твердое убеждение: самоубийства поэтов – любые – бывают, прежде всего, следствием или выражением их творческой самоисчерпанности, творческой катастрофы. Заново вчитываясь в произведения Божидара, я убедился: путь юного поэта оказался тупиковым. Хорошо знавший (для того времени) творчество Хлебникова, поддерживаемый Николаем Асеевым, Божидар рано задался целью – возродить древнеславянский звук в родном поэтическом мелосе. По его черновикам можно проследить, как обдуманно ковал он это странное архаичное звучание, видя свою новаторскую задачу в таком неимоверном труде. …

Божидар не смог разорвать «магический круг», созданный славянско-языческим звуком собственной поэзии, не смог выйти в универсально-русский поэтический простор. Но, по выражению Фолкнера, – «лучше блестящее поражение, чем рассчитанная победа». Самобытная языковая «русскость» Божидара видится сегодня, пожалуй, более глубокой, чем у того же Николая Асеева.

По-новому, весьма актуально воспринимается сегодня и главная мысль упомянутого «Распевочного единства», – в этом труде Божидар доказывает, что цельностью любого поэтического произведения управляет не заданный «метр», а «внутренний», «скрытый» единый перворитм, называемый им распевом (что это означает, хорошо знают поэты, занимающиеся верлибром)».

Айги посвятил памяти Божидара свое стихотворение, написанное в 1965 году: 

В этом стихотворении Айги аллюзия на строки Божидара:

Айги объясняет самоубийство Божидара творческой исчерпанностью и творческой катастрофой. Отчего же такая ранняя катастрофическая исчерпанность? Мог ли Божидар разорвать «магический круг» своего «славянско-языческого звука»? Такие тупики с исходом в самоубийстве (творческие в  сочетании с жизненными) не редки.  Возрасты  разные. Гоголь – в 43, Есенин – в 30, Виктор Гофман – в 27, Блок – в 40, Маяковский – в 37, Цветаева – в 49. Из поэтов, причастных футуризму – Всеволод Князев и Иван Игнатьев, – также самоубийство в раннем возрасте. Князев, как и Божидар, – в двадцать, Игнатьев – в 22. Рембо (мировой пример) – перестал писать еще раньше, в девятнадцать, но жил до тридцати семи, не помышляя о самоубийстве. Упомянутый Айги Реймон Радиге в том же ряду вундеркиндов, отмеченных ранней зрелостью и ранней смертью. И Чаттертон, Китс, Лотреамон, наши  Веневитинов, Коневской.

В русской поэзии примером подобной ранней исчерпанности можно назвать и Петра Ершова, автора знаменитого «Конька Горбунка, созданного им в 18 лет. Все, что писал Ершов после, совершенно несопоставимо с этой маленькой гениальной поэмой. Но Ершов не кончал самоубийством. А в случае с Божидаром вмешались роковые факторы.

 Все-таки хочется думать, что в нем было достаточно силы таланта и широты интересов, чтобы не замкнуться маниакально в  круге языческого славянства. Невозможно предсказать, на какие «универсально-русские просторы» творчества вышел бы этот поэт. Слишком рано оборвался блестяще начатый путь.

Божидару всецело присущ пафос футуризма: нацеленность на крайний эксперимент и беспредельное новаторство. Он смело экспериментировал, усложнял форму стиха. Язык резко архаизирован, перегружен славянизмами и словотворчеством, ударения причудливы, синтаксис радикально трансформирован. Сгущенная звукопись, заклинательная интонация, повышенная экспрессия образа, чрезвычайная энергетика всей стиховой плоти. Эта энергетика достигается и графическим расположением строк, и ритмическим рисунком стиха, и перенасыщенностью согласных. Дух его лирики угрюмый и страстный.

Все это придает его поэзии своеобычность, несмотря на очевидное влияние Хлебникова.

Но формотворчество у него – не самоцель. Ему важнее магическое воздействие слова. В его стихах есть что-то от шаманского транса. Недаром он назвал свой сборник – «Бубен». Это шаманский бубен. Бубен – один из древнейших музыкальных инструментов, это инструмент сакрального действа. В бубне заключена вся жизненная сила шамана, его дух, его сердце. Бубен – микрокосмос,  голос солнца, ось Мирового Древа, Центр Мира. Бубен издает очень глубокий мистический сердечный звук. Этим звуком поэт-шаман в сочетании с ритуальным танцем вводит в транс всю Вселенную. Божидар, видимо, так и понимал сущность поэзии, ее предназначение, ее древний корень. Недаром его обращение к санскриту, к Ведам. Такое понимание поэзии проявилось и в ритмизованной прозе Божидара «Острова синих озер».  Главный образ этой поэмы в прозе – древнегреческий бог природы Пан. Его музыкальный инструмент именно бубен. «Так обезумев, в бубен ударил – мировой, яростный, страшный и в неистовстве заплясал, все увлекая в роковой буйный пляс, бубном потрясая; Пан в буйный бубен забил… Сердце рьяного Пана… В неистовый от восторга забил бубен, затрясший безбрежное небытие»…

Так созданы и стихи Божидара, словно бы под мерные удары его бубна-сердца, так они и звучат  в ритме сакрального танца и ударов бубна стиха:

Божидар использует особый графический знак «II», означающий паузу.  Иностранное слово «пауза» он заменил русским «вымолчание».

Даже в стиховедческом трактате Божидара «Распевочное единство» применяются воинственные образы, например, оружейный снаряд:

«Познавательная сноровка: единый снаряд познавания обращать во множество познавательных орудий, дабы так познать предмет во всех его мелочах, – лежит в природных свойствах человека и, если вообще всякая жизнь есть уже познавание, или собирание внечувственных добыч опыта, то все окружающее нас бытие, без конца дробящееся, ведет рядом огромные примеры той же сноровки. … На деле мы всуществляем прообраз в любое из орудий, обращаем его так в образчик, к которому единством задачи действия сводим все иные; впрочем, для такого объединения необходимо бывает перекидывать наичудеснейшие мосты отправных точек.

Так действуя, мы якобы обедняем наш собор орудий, но – въявь: целостно многообразно обогащаем весь орудийный двиг. Тогда мы властны говорить о том, что не к постижению только идем мы, как будничные и досущие поискиватели, но и не на ходулях учености, – легкими летчиками к познанию крылим мы – все единя для единого покрывала ВСЕВЕДЕНИЯ…

Единый совершенный снаряд познавания есть только призрак… в нас неотвязно маячит образ снаряда, что и ободряет нас на дерзновеннейшие обобщения…».

И так далее. Образ снаряда неумолимо и мрачно преследует нас по всему тексту.

Этот трактат, как и стихи Божидара, написан специально созданным, необычным, трудным для чтения, архаизированным языком, сгущенным словом.

Агрессия этих образов и загадочная гибель в раннем возрасте, – возможно, есть тут какая-то связь.  Все опубликованное, и стихи и трактат (теория и практика стиха) написано Божидаром в одном 1914 году. Получается, что созданное им, главное, единственное и неповторимое, сосредоточилось в творческом всплеске одного года и в том же году и оборвалось. Цельность этого экстремального порыва как будто бы была предопределена обязательством смертельного конца. Плата поэта за его божий дар. Эту гибельность поэтического дара суеверно отметил Боратынский:

А, может быть,  дело в том, что попытка вернуть поэзии древнюю магическую силу голоса на этот раз таила неотвратимую отместку? Может быть, нельзя безнаказанно окликать гору  времени и спящих идолов окаменелых веков? Буйный воинственный пляс пращуров-яричей и мерный, заклинательный звук стихового бубна словно бы резонансом вызвал обвальный грохот вскоре разразившейся, неслыханной в истории, мировой бойни. Вместо поэзии заговорил «собор орудий» и произвел в мире свой «орудийный двиг». Как будто бы вера в силу слова обернулась  возвратным ударом (перуном-молнией) в приверженца этой веры. Разбиться о любовную драму или о прозрачные стены судьбы – не важно. Нужна эта жертва. Металлу или Глаголу.  Священная жертва, приносимая на алтарь поэзии. Ведь и по Хлебникову: поэзия живет смертью своих любимейших певцов – поэтов. Сердце, червонный витязь, – готово ли ты? Витязь на перепутье: всегда выбирает сторону – где убиту быть. Поэзия катастрофична. Поэзия – это взрывчатый переход внутреннего во внешнее, молния гибельности на границе двух миров. Как писала Цветаева: «Душевный строй поэта предрасполагает к катастрофе». И ты истинный только в этой экстремальной точке себя, и только там – поэзия, и ты – поэзия. Это перелом и перевоплощение. Суть катастрофична, и для сознания она возникает как катастрофа и в свете катастрофы. «Грянь, грянь, гром! Обрушь Небо, гром!.. Ах, но смертью засияли последние молнии!..».

И творца будущих знаков, взявшего на себя  миссию имени «Божидар» уже ждал в лесу под Харьковым сук старого векового дуба.

Знаменательно, что до Богдана Гордеева в русской поэзии был еще один поэт с тем же псевдонимом «Божидар» – это Бернер Николай Федорович (1890 – после 1965). Учился в гимназии в Киеве вместе с Вертинским. Своим литературным учителем считал Валерия Брюсова. Узник Соловков. Последние годы жил во Франции. Издал три сборника стихов. Этот Божидар менее известен. Как литературное явление он несопоставим с Богданом Гордеевым, но судьба его не без трагизма. Он как бы предтеча такого чрезмерно обязывающего псевдонима.

Древняя вера в магию имени, в то, что имя влияет на судьбу человека, все еще сохраняется у поэтов. У истинных поэтов, у тех, кто, несмотря на прошедшие тысячелетия, остается при том же древнем чувствовании и является новым воплощением Амфиона, Орфея и нашего вещего Бояна. Но энергия имени может и убить своего носителя. Для хрупкой, незащищенной психики вера в силу имени может оказаться губительной. Имя – либо благо, либо несчастье. У всех религий всех времен и народов существовала эта вера в магию имени. А.Ф.Лосев в своей книге «Философия имени» пишет: «Природа имени магична. Имя есть энергия сущности предмета. И нет границ жизни имени, нет меры для его могущества, именем и словами создан и держится мир». Об этом же у Павла Флоренского: «Магия действия есть магия слов. Имя есть сама мистическая личность человека. Имя – новый высший род слова. Имя – тончайшая плоть, посредством которой объявляется духовная сущность». («Метафизика имен в историческом освещении»). А народная мудрость гласит: «С именем – Иван, без имени – болван».

Под Харьковом и сейчас есть село под названием Большая Бабка. И лес с двух сторон села. И это село и этот лес  осенены скорбной памятью о необычайном, столь рано погибшем поэте со звучным именем Божидар, ставшим романтической легендой русского футуризма.

Мария Синякова-Уречина, фото, 1920-е годы

И не здесь ли написано самое лиричное его стихотворение «Воспоминание», посвященное Марии Синяковой, в которую он был влюблен.

        ВОСПОМИНАНИЕ

                        М.М.Синяковой

Когда Госпожа скитается
И в памяти — скверные скверы
И чадный качается плащ —
Два маленьких китайца

Взбрасывают чаще и чаще
В просторы смерклого веера
За тростью тонкую трость —
Роняясь из древней феерии,

Из колоса помыслов кидается,
Вонзается в мозг мой ость.
Синеющий веер сползается
Гуденьем взветренной сферы

Зов памяти странно молящ,
Китайцы в малахаях из зайца
Взвивают круг трубок звенящий,
И вон она верная взвеяла,

Как грудь моя, хрупкая Грусть.
И в сердце склоняется верие,
Но сердце — опять ломается,
Роняя грустную хрусть.

22 апреля 1914