Лаборатория слова

(Мотив подведения итогов  в  стихотворении  А.А.Ахматовой «Есть три эпохи у воспоминаний»)

Анна Ахматова. Комарово. 1962 г.

Из северных элегий

Шестая

Есть три эпохи у воспоминаний.
И первая – как бы вчерашний день.
Душа под сводом их благословенным,
И тело в их блаженствует тени.
Еще не замер смех, струятся слезы,
Пятно чернил не стерто со стола  −
И, как печать на сердце, поцелуй,
Единственный, прощальный, незабвенный...
Но это продолжается недолго...
Уже не свод над головой, а где-то
В глухом предместье дом уединенный,
Где холодно зимой, а летом жарко,
Где есть паук и пыль на всем лежит,
Где истлевают пламенные письма,
Исподтишка меняются портреты,
Куда как на могилу ходят люди,
А возвратившись, моют руки мылом,
И стряхивают беглую слезинку
С усталых век – и тяжело вздыхают...
Но тикают часы, весна сменяет
Одна другую, розовеет небо,
Меняются названья городов,
И нет уже свидетелей событий,
И не с кем плакать, не с кем вспоминать.
И медленно от нас уходят тени,
Которых мы уже не призываем,
Возврат которых был бы страшен нам.
И, раз проснувшись, видим, что забыли
Мы даже путь в тот дом уединенный,
И, задыхаясь от стыда и гнева,
Бежим туда, но (как во сне бывает)
Там все другое: люди, вещи, стены,
И нас никто не знает – мы чужие.
Мы не туда попали... Боже мой!
И вот когда горчайшее приходит:
Мы сознаем, что не могли б вместить
То прошлое в границы нашей жизни,
И нам оно почти что так же чуждо,
Как нашему соседу по квартире,
Что тех, кто умер, мы бы не узнали,
А те, с кем нам разлуку бог послал,
Прекрасно обошлись без нас – и даже
Всё к лучшему...

А. Ахматова 1943-1953 [1].

Воспоминания. Все мы рано или поздно попадаем в их сети, иногда сладостные для нас, а порой − горькие. И чем дольше живёт человек, тем чаще он обращается к своим воспоминаниям. Лаконично это сформулировал Ф. И.Тютчев: «Тут не одно воспоминанье, Тут жизнь заговорила вновь…» [2]. Об этом же высказался и английский писатель Джером  К. Джером: «Музыка жизни умолкнет, если оборвать струны воспоминаний». О природе образов, оставшихся по непонятным причинам в памяти человека, размышляет  в стихотворении «Есть три эпохи у воспоминаний…» А. А. Ахматова [1]. Стихотворение входит в цикл «Северных элегий». Жанр поэтом выбран неслучайно. Основное настроение элегии – печаль, задумчивая грусть. В элегии  мы увидим и глубокие размышления, и отражение личных переживаний и чувств лирической героини. В «Листке из дневника» Ахматова писала: « И кто бы поверил, что я задумана так надолго…Память обострилась невероятно. Прошлое обступает меня и требует чего-то. Чего? Милые тени отдалённого прошлого почти говорят со мной. Может быть, это для них последний случай, когда блаженство, которое люди зовут забвеньем, может миновать их» [3]. Наивысшее духовное наслаждение, блаженство  соотнесено  Ахматовой с утратой  памяти, забытьём. А она сама последняя надежда ушедших избежать забвения.

Стихотворение начинается с утверждения:

 Есть три эпохи у воспоминаний…

 Инверсией выделен жизнеутверждающий глагол «есть». Его начальная форма позволяет говорить о неком универсальном законе. Об этом же свидетельствует и символика тройки, характерная для русских народных сказок, религиозной мысли, мифологии вообще. Три − число совершенное, доступный чувствам образ божества (Троица). Этому числу присвоено слово «всё» [4]. Мы знаем древнюю примету: «третий – удачный». А в народных сказках у героев обычно три желания. Для их исполнения  надо выдержать испытания. Герой трижды должен их преодолеть.

 В стихотворении рассматривается по отдельности каждая из «эпох» воспоминаний (метафора). Эпоха −длительный период времени, выделяемый по характерным явлениям или событиям. Попытаемся выделить и рассмотреть эти особенности  каждого из трёх периодов. Ахматова серьёзно исследует воспоминания, столь тонкую и непростую сферу человеческой жизни. Она берёт эпиграф ко всему циклу элегий из Пушкина «Всё в жертву памяти твоей» [1]. Эпиграф  настраивает нас на то, что память, воспоминания о близком человеке – самые значимые ценности поэта.

Итак, эпоха первая − «как бы вчерашний день». Перед нами совсем свежие воспоминания. Лирического героя нет. Есть душа и тело, по-своему проживающие воспоминания и находящиеся в разных пространствах. Общее − им хорошо. Душа «под сводом их (воспоминаний) благословенным». «Свод» произошло от  сводить, соединять. Это своего рода  арка, дуга. Символ небесного свода. Прохождение через арку в обрядах означало новое рождение после полного отказа от своей старой природы. Дуга − символическая граница между живыми и душами умерших. Кроме того, проход под аркой давал защиту высших сил. Эпитет «благословенным» («сводом их») – приносящий благо, благодатный подчёркивает это. «И тело в их блаженствует тени». Тело в теневом, низком отражённом пространстве испытывает наслаждение, счастье. Тени – то, что осталось от умерших. Очевидны лексические переклички с дневниковыми записями Ахматовой: «милые тени», «блаженствуют». То, что составляет блаженство для ушедших в мир иной, для живущих – забвенье.

Особенность первой эпохи передаёт антитеза «Еще не замер смех, струятся слёзы», позволяющая отразить крайние  проявления  человеческих эмоций. Инверсия выделяет в олицетворении «не замер (смех)», отражая  живость воспоминаний, недавних событий текущей жизни.

 Ещё один знак «первой эпохи»: «Пятно чернил не стёрто со стола –/ И, как печать на сердце, поцелуй, / Единственный, прощальный, незабвенный». Это  соединение  «пятна чернил» и «поцелуя» может показаться неожиданным. Что же их связывает? «Пятно чернил  не стёрто со стола» − знак принадлежности  кого-то  к  творчеству,  поэзии, писательскому труду. Здесь уместно вспомнить надпись на  латыни на  самом знаменитом «Автопортрете» 1500 года великого Дюрера:  «Я, Альбрехт Дюрер, 28 лет от роду, написал нетленными чернилами свой портрет»[ 5].  Очевидны лексические переклички: «нетленными»−«истлевают»; «чернилами», «портрет». У Дюрера  эпитет «нетленные чернила» отражает систему ценностей великого художника. Творчество, искусство бессмертно. Ахматова как бы мимоходом  замечает: «Пятно чернил не стёрто со стола». Для неё это обстоятельства  бытовой  жизни. Одновременно «пятно чернил»  − отсылка к фразеологизму «чернила ещё не высохли», то есть не прошло достаточно времени, чтобы затевать что-то новое.

 «И, как печать на сердце, поцелуй,» − сравнение  требует пояснения. «Печать» этимологически от  «печь − жечь», буквально «выжженный знак». Соотнесение  пятна чернил, не стёртого со стола, и поцелуя, запечатавшего сердце,− интересно. Пятно чернил − поцелуй; стол − сердце. Эти «сближения» дают нам понять, что перед нами воспоминания пишущего человека, для которого стол не просто предмет мебели, а нечто сакральное. Лучше, чем сформулировала М. И. Цветаева в стихотворении, так и названном «Стол», не скажешь: «Спасибо за то, что блюл/и гнул. У невечных благ/Меня отбивал…» [6].

При лаконизме избранных средств мы видим, как подробно, тремя (снова три) эпитетами Ахматова описывает поцелуй. «Единственный, прощальный, незабвенный», выделяя эпитеты  ещё и инверсией. Обратим внимание на то, что поэт использует трижды однокоренные слова с корнем «един/один», имеющим символическое значение. Один – знак уникальности, символ Бога, первопричины, неповторимости. Каждый раз  этот корень используется Ахматовой в ключевых для стихотворения словах: «поцелуй единственный», «дом уединённый», «весна сменяет одна другую».

 «Поцелуй, единственный, прощальный, незабвенный»− тот, который не забыть, памятный. Вновь «перекличка»: не стёрто (пятно чернил)− незабвенный (поцелуй). Общее между ними то, что сохраняется. Это поэтическое призвание и любовь – самые значимые ценности для героини. Противительный союз «но», отражает противоречие сказанному: «Но это продолжается недолго…». Нет, с точки зрения героини, нестираемого и незабвенного?! Многоточие  оставляет место для осмысления этого парадокса человеческой природы.

Мы попадаем во вторую эпоху воспоминаний. Здесь хочется обратиться к стихотворению А. С. Пушкина «Воспоминание».  В нём поэт пишет: «Воспоминание безмолвно предо мной / Свой длинный развивает свиток» [7]. Этот свиток и читает лирическая героиня Ахматовой. «Уже не свод над головой, а где-то / В  глухом предместье дом уединённый…» «Уже»− указание на окончание действия, на произошедшую перемену. Что изменилось? Вместо «свода», дающего защиту и блаженство, – «где-то / В глухом предместье дом уединённый». Это новое пространство − свидетельство того, что воспоминания отодвинулись от потока жизни более глубоко в прошлое. Дом уникальный и единственный в своём роде и в то же время обособленный, одиноко стоящий, безлюдный. Находится он «где-то/в глухом предместье», что подчёркивает  неопределённость пространства. Предместье где-то  за чертой города, вдали от цивилизации. Эпитет «глухой»  говорит о  тёмном месте, тихом, без проявления жизни. Глухой − лишённый слуха, способности к взаимопониманию, безразличный, неотзывчивый, затаённый.

Дом − символ космической оси, центра мира. Он связан с идеей священного места, за порогом дома простирается мирское пространство реального мира. Одновременно дом− символически прообраз самого человека [8].

Образ «дома уединённого» для Ахматовой так важен, что она  даёт его подробную характеристику, оформляя её группой придаточных предложений и соединяя их анафорой: «Где холодно зимой, а летом жарко, / Где есть паук и пыль на всём лежит, / Где истлевают пламенные письма, / Исподтишка меняются портреты…» Рассмотрим эти характеристики подробнее.

 «Где холодно зимой, а летом жарко» − дом явно не предназначен для проживания, то есть своих прямых функций не выполняет. Ахматова использует антитезы: «зимой −летом», «холодно – жарко». Каждое время года в этом пространстве максимально некомфортно для человека. Дом не спасает от погодных невзгод. Возникает ощущение, что других времён года в этом доме нет − только зима и лето. Опять подчёркивается странность этого места − в нём «встречается» то, что в природе не совмещается.             

 Ещё одна  характеристика дома: «Где есть паук и пыль на всём лежит », − требует более подробного разбора. Глагол «есть», выделенный инверсией, утверждает наличие иной реальности в «доме уединённом». Тёмной реальности с пауком и пылью. Образ паука, ткущего свою паутину, а после окончания работы обрывающего нить, близок богиням древнеримской мифологии − Паркам, управляющим человеческой судьбой. В такой трактовке этому хищнику приписывается роковая сила, а паутина символизирует Космос и сокровенные основы Бытия [8]. В христианстве паук связан с образом дьявола, завлекающего грешников в свою паутину. Здесь уместно вспомнить о  диалоге  героев  Ф.М.Достоевского, Раскольникова  и  Свидригайлова,  из романа «Преступление и наказание» [9]. «−А прежде, до этого, вы никогда привидений не видывали? − «Н…нет, видел, один только раз в жизни, шесть лет тому, Филька, человек дворовый у меня был; только что его похоронили… Привидения – это, так сказать, клочки и отрывки других миров, их начало. Здоровому человеку, разумеется, их незачем видеть, потому что здоровый человек есть наиболее земной человек, а стало быть, должен жить одною здешнею жизнью, для полноты  и порядка. Ну, а чуть заболел, чуть нарушился нормальный земной порядок в организме, тотчас и начинает сказываться возможность другого мира , и чем больше болен, тем и соприкосновений с другим миром больше, так что, когда умрёт совсем человек, то прямо и перейдёт в другой мир»… Если в будущую жизнь верите, то и этому рассуждению можно поверить.

−Я не верю в будущую жизнь, − сказал Раскольников.

Свидригайлов сидел в задумчивости.

−А что, если там одни пауки или что-нибудь в этом роде, − сказал он вдруг… Нам вот всё представляется вечность как идея, которую понять нельзя, что-то огромное, огромное! Да почему же непременно огромное? И вдруг, вместо всего этого, представьте себе, будет там одна комнатка, эдак вроде деревенской бани, закоптелая, а по всем углам пауки, и вот и вся вечность» [9]. Вот в такую «баньку вечности с пауками» мы, вероятно, и попали…

Дом, как мы понимаем, потустороннее тёмное место, где, кроме паука, «пыль на всём лежит ». Пыль, так же, как прах, пепел, связана со смертью, скорбью [8]. Валяться в пыли − знак унижения. Кроме того, прах, как и дым, символизирует всё эфемерное, кратковременное, непрочное и связан с энергиями упадка и разрушения. Разрушение и упадок касается всего находящегося  в  «доме уединённом». «Всё» символически соотносится с энергиями трёх, Троицы (смотри выше). Это позволяет предположить, что «дом уединённый»  не  только место изгнания, но и пространство, предусмотренное  Свыше. Оно, несмотря на свои характеристики, необходимая часть всеобщей гармонии. Вспомним, «я часть той силы, что вечно хочет  зла и вечно совершает благо», − И.-В. Гёте «Фауст».

Во второй эпохе воспоминаний вновь возникают личные, ценные именно для лирической героини детали. В первой – «пятно чернил» и «поцелуй, / Единственный, прощальный, незабвенный». Во второй – «Где истлевают пламенные письма, / Исподтишка меняются портреты». Инверсией акцентируется мотив разрушения («истлевают»). Эпитет «пламенные» подчёркивает, что и стихия огня бессильна перед «бегом времени». Действительно, универсальное подсознательное управляет нашим письмом [8]. Письма, несмотря на то, что символически они обозначают некий священный, божественный акт, не спасти от распада и разрушения. Когда-то письмом владели только священнослужители. Это позволяет говорить об особенности, избранности  героини.

Ещё одна характеристика, связанная с анафорой «где»: «исподтишка меняются портреты…» Эпитет «исподтишка», то есть скрытно, незаметно; внезапно. Время действует незаметно. «Прошедшие дни мало-помалу прикрывают  те, которые им предшествовали и которые сами погребены под теми, что следуют за ними.[10] Один день похож на другой, и вроде бы они неотличимы друг от друга. Но в какой-то момент срабатывает космический закон перехода  количества в качество – и вот «меняются портреты». Инверсией подчёркивается сквозной для элегии мотив перемен.

Хотелось бы обратить внимание на активное использование Ахматовой вопросительных слов: «где», «куда»,− фиксирующих взгляд читателя на пространственной характеристике ключевого образа «дома уединённого». Замена «где»  на «куда» − сигнал не только уточнения места: «в какую сторону» происходит движение, но и смены лица. Вместо личных воспоминаний – появление людей, которые ходят в «дом уединённый» как на могилу. «Куда как на могилу ходят люди». Образ дома оказывается связанным не только с личными воспоминаниями героини, но «перерастает»  индивидуальную память и становится частью коллективного бессознательного многих людей. Кроме того, он место упокоения ушедших близких, ведь люди приходят в него как на могилу. Это своего рода место паломничества для многих. Инверсией выделен глагол «ходят», то есть регулярно посещают. «А возвратившись, моют руки мылом». Из «уединённого дома» люди возвращаются в обычную реальность, и как знак этого «моют руки мылом».  Во-первых, потому что «в доме уединённом есть паук и пыль на всём лежит», люди смывают её с рук, смывают разрушающееся, прошлое. Во-вторых, это отсылка к библейскому выражению: «я умываю руки». То есть устраняюсь от участия в каком-либо деле, понимая, что сделал всё, что было в моих силах. «И стряхивают беглую слезинку/ С усталых век – и тяжело вздыхают…» Вместо «струения слёз» из первой эпохи воспоминаний – «беглая слезинка», отражающая иссякающие эмоции, которые люди  стыдятся проявлять («стряхивают»). Эпитет «беглую» привносит в текст значения: убежавший и поверхностный. Капли эмоций всё-таки ещё пробиваются наружу. Но очевидно желание людей забыть, избавиться от прошлого(«моют», «стряхивают»).  Многоточие и эпитет «тяжело вздыхают» фиксируют финал второго этапа воспоминаний, второй эпохи.

«Но тикают часы, весна сменяет / Одна другую, розовеет небо, / Меняются названья городов…» Инверсией выделяется глагол «тикают», мы почти слышим звук истекающих минут. Это реминисценция на  А. С. Пушкина: «Звучно стрелка часовая /Мерный круг свой совершит…» [7] («Зимняя дорога»). Минуты, переходящие в часы, сменяют времена года: «весна сменяет одна другую, розовеет небо, /Меняются названья городов…» Повтор однокоренных слов, думается, неслучаен. Изменения  происходят и в мире природном, и в социальном (весна − названья городов). Мир текуч и изменчив. Как  утверждал Марсель Пруст: «Мир не создан раз и навсегда для каждого из нас. Он дополняется на протяжении нашей жизни событиями, о которых  мы даже не подозреваем».[10]

Кроме того, инверсией выделяется «розовеет небо». Глагол – своего рода отсылка  к  «Шестому  чувству» Николая Гумилёва: «Но что нам делать с розовой зарёй /  Над холодеющими небесами, / Где тишина и неземной покой, /Что делать нам с бессмертными стихами?/Ни съесть, ни выпить, ни поцеловать. /Мгновение бежит неудержимо…»[11]. С одной стороны, на фоне сиюминутных изменений мы видим нечто вечное, неизменное, символом чего является небо, как бы наблюдающее сверху за человеческой суетой. «Холодеющие небеса, /Где тишина и неземной покой» ; «бессмертные стихи» − всё это «высокие», вечные ценности, по Гумилёву. У Ахматовой, как мы выяснили, ничего вечного, нестираемого, незабвенного всё-таки нет. Она последовательница  Г. Р. Державина: «Река времён в своём стремленьи / Уносит  все дела людей / И топит в пропасти забвенья /Народы, царства и царей. // А если что и остаётся / Чрез звуки лиры и трубы, // То вечности жерлом пожрётся / И общей не уйдёт судьбы»[12]. По Державину, даже то, что осталось «чрез звуки лиры и трубы», всё равно «вечности жерлом пожрётся».

С другой стороны, все три текста Пушкина, Гумилёва («Мгновение бежит неудержимо»), Ахматовой  отражают мотив уходящего времени. Как напишет Анна Андреевна: «Но кто нас защитит от ужаса, который / Был бегом времени когда-то наречён?» Магия неудержимости времени занимала и А.С.Пушкина: «Парки бабье лепетанье, / Спящей ночи трепетанье, /Жизни мышья  беготня…/Что тревожишь ты меня?» (Стихи, сочинённые ночью во время бессонницы,1830) [7]. Позже, в 1834, Пушкин вновь возвращается к мотиву неудержимости времени в стихотворении «Пора, мой друг, пора!» Поэт обыгрывает в ткани стиха саму текучесть времени: «Летят за днями дни, и каждый час уносит / Частичку бытия…» [7]. Движение во времени можно проследить ото дня → час →частичка→к  бытию. Вспомним начало элегии: «Есть три эпохи у воспоминаний. /И первая – как бы вчерашний день». Вновь движение во времени от эпохи  ко дню.

Далее Ахматова использует анафору с соединительным союзом «и»:

И нет уже свидетелей событий,
И не с кем плакать, не с кем вспоминать.
И медленно от нас уходят тени…

Что же так важно поэту объединить и почему? Попытаемся понять это. «Свидетелей событий» нет. Во-первых, потому что нет прежних городов, их названья, а вместе с тем и суть изменились. Это напоминает возвращение в родной город героя  О. Э. Мандельштама, ощущающего, что он попал в чуждое для себя пространство [13]. Во-вторых, лирическая героиня Ахматовой одинока, ей «не с кем плакать, не с кем вспоминать». Вновь  перекличка с  Мандельштамом: «Петербург, у меня ещё есть адреса, / По которым найду мертвецов голоса» [13]. Не осталось людей, с которыми можно погрузиться в общее прошлое. В мире живых, кроме героини, свидетелей прежней жизни нет. Вспомним, как сама Ахматова удивлялась, что « задумана так надолго… Прошлое обступает меня и требует чего-то. Чего? Милые тени отдалённого прошлого почти говорят со мной». Говорить она может лишь с «милыми тенями отдалённого прошлого», но и они «медленно от  нас уходят». Героиня оказывается абсолютно одинокой: её оставили и свидетели из мира живых, и тени, души умерших. Уход «милых теней», вероятно, и влечёт за собой изменение портретов…Мир вокруг героини странный. В нём ходят люди как на могилу и одновременно «медленно …уходят тени». Этот мир совмещает в себе живых и мёртвых. Тени уходят, чтобы уже навсегда покинуть мир реальности, потому что мы «не могли б вместить то прошлое в границы нашей жизни». «Мир не имеет начала, его сотворение  происходит каждый день»[10] . Прошлое, отделившись от человека, зажило своей жизнью. «Границы нашей жизни» − метафора. Она  подчёркивает, что жизнь нечто изменчивое, текущее, но существующее  в определённых, заданных ей границах. А за ними  «то прошлое», которое человеку не дано «вместить» в жизнь. У него иное существование. Вне границ жизни. Хотя совсем недавно прошедшее было этой самой жизнью. Теперь оно создаёт иной, параллельный мир. Прошлое, бывшее частью жизни человека, больше ему не подвластно. Ахматова использует условное наклонение: « не могли б вместить», подчёркивая невозможность действия в реальности. Об этих уходящих тенях  Ахматова вновь высказывается подробно, используя группу придаточных предложений. Вспомним, также подробно она говорила о «доме уединённом».

Характеристика ушедших теней, «которых мы уже не призываем», фиксирует, что изменения происходят  и  в мире живых. Они перестают нуждаться в «ушедших тенях», «призывать» их в свою реальность. «Возврат которых  был  бы страшен нам». Почему? Жизнь изменилась, стала иной. Сменились не только «названья городов», но и всё вокруг. Жизнь не терпит пустоты. И хоть  Пушкин говорил, другие, «сменив, не заменили вас», но это касается внутреннего мира человека. В реальности смена произошла − место занято.

«И, раз проснувшись, видим, что забыли /Мы даже путь в тот дом уединённый» − в сознании человека произошёл качественный скачок. «Раз» − единственный момент преображения, «проснувшись», попав в настоящую, истинную реальность. Человек пробудился от иллюзий (сна), обрёл истинное зрение и поэтому увидел, «что забыли /Мы даже путь в тот дом уединённый». Преображение заставило забыть старые пути с тем, чтобы открылись новые.

«И, задыхаясь от стыда и гнева, / Бежим туда, но (как во сне бывает) / Там всё другое: люди, вещи, стены…»− ещё одна реминисценция  на «Воспоминание» Пушкина. «И с отвращением читая жизнь мою,/Я трепещу и проклинаю…» [7]. Человек неохотно разрывает свои связи с прошлым. Это процесс небыстрый и часто болезненный. Как говорил Козьма Прутков: «Новые сапоги всегда жмут». Мы пытаемся сколько возможно держаться за привычное, старое, может быть, обречённое, «бежим туда, задыхаясь от стыда и гнева». От стыда за своё отступничество, за то, что живы и вынуждены меняться, приспосабливаться к новому. Изменились и не уберегли прежнего. От гнева на себя за свои слабости живых, неспособность застыть в неизменности. Ведь жизнь – постоянное изменение! Но прежняя реальность ушла: «как во сне бывает», а мы, «раз проснувшись», стали другими и вернуться в прежнее состояние больше не можем. Как заметил Эйнштейн: «Разум, однажды расширивший свои границы, никогда не вернётся в прежние».

«И нас никто не знает – мы чужие». Всё стало другим: люди, вещи, стены, «названья городов». Все попытки «вернуться в свой город, знакомый до слёз, до прожилок, до детских припухлых желёз» [13] заканчиваются разочарованием. Прежнего мира нет: «сменились названья городов», «исподтишка изменились портреты», − «нас никто не знает −мы чужие» в этом трансформированном, новом мире. «Мы не туда попали…Боже мой!» Даже сознательные попытки вернуться в прошлое, восстановить былое не дают результата. Изменился и сам человек, вынужденный вписываться в новую реальность, и сама реальность стала мало узнаваемой – «мы не туда попали».

 Ахматова активно использует указательные  слова: «забыли мы даже путь в тот дом уединённый», «бежим туда…Мы не туда попали». «Бежим туда», куда «забыли …даже путь»,− возникает сказочный мотив: поди туда, не знаю куда. Мы попадаем в особое измерение, о чём свидетельствует и вставная конструкция «как во сне бывает». Это не сон, а изменённое состояние сознания. Мы бежали туда, путь куда забыли, но прибежали…И обнаружили, что «там всё другое», не такое, иное. Мы оказались  в чуждом нам мире: « И нас никто не знает…Мы не туда попали». Вновь обнаруживаются странности выморочного пространства: «нас никто не знает». Никто − ни один человек. Есть ли в этом пространстве живые люди? А потом обнаруживается, что и попали мы «не туда», куда бежали. Отсюда, вероятно, и восклицание «Боже мой!», выражающее тревогу, огорчение.

«И вот когда горчайшее приходит…». Вновь реминисценция на «Воспоминание» Пушкина: «И с отвращением читая жизнь мою, /Я трепещу и проклинаю, /И горько жалуюсь, и горько слёзы лью, /Но строк печальных не смываю» [7]. Во второй эпохе воспоминаний люди ходили  как на могилу в дом уединённый. В третьей, последней эпохе воспоминаний «приходит горчайшее», людей нет. Олицетворение «горчайшее приходит» раскрывает, что особенно тяжело для героини и не только для неё, вновь Ахматова использует обобщённое «мы». «Свиток» памяти  так далеко протянулся в прошлое, что мы не можем воспоминание «вместить в границы нашей жизни», «что нам оно почти что так же чуждо, как нашему соседу по квартире». Мы, живые, оказываемся чужими в мире призраков. Они  ушли  далеко в свой мир. Тени медленно ушли от нас,  а мы, бежавшие в дом уединённый, как к могиле, добежав, не туда попали. «Там всё другое»: «тех, кто умер, мы бы не узнали». «А те, с кем нам разлуку бог послал», пусть живы, но в другом, также неизвестном для нас, чуждом пространстве. Рядом нет ни умерших, ни живых, с кем когда-то расстался. И как мы были вынуждены обойтись без умерших, так и те, кому «разлуку бог послал, прекрасно обошлись без нас…» На тех, кто «прекрасно обошлись без  нас», обижаться бессмысленно. Это решение не людей: «нам разлуку бог послал». Человек обречён принимать любой жребий, ниспосланный ему Свыше, будь то смерть или расставание. Всё дело в нашем восприятии  ситуации. Поэтому и умершие, которых мы больше никогда не увидим, и расставшиеся с нами, с которыми мы также больше не встретимся, в нашей реальности одинаково не проявлены. Как замечал Марсель Пруст: «Связи между кем-либо и нами существуют только в нашем воображении. Память, слабея, теряет их и, несмотря на сознательный самообман, с помощью которого мы, по велению любви, дружбы, из вежливости, из уважения, из чувства долга, обманываем других, в конце концов мы остаёмся одни. Человек – существо, которое не может отрешиться  от себя, которое знает других людей только преломлёнными сквозь него…»[10]  

Мы увидели, как « неожиданно Ахматова расправилась с Памятью и разоблачила Воспоминания  в жуткой трезвости её отношения к духовным категориям, могуществом которых так поразительно полнится …её творчество» [3].  Ахматова пишет обо всех нас, касается таких вещей, осознания  которых мы обычно стараемся избегать. В которых не хотим, боимся себе признаться. В одном из неоконченных стихотворений Ахматова вновь обращается к этим размышлениям, оценивая прожитое как бы со стороны: «…И ей эта жизнь показалась / И незаслуженно долгой, /И очень заслуженно – горькой, / И будто чужою. Увы!..» [3]. Героиня смиренно признаёт заслуженность собственной горькой жизни, в отличие от многих из нас об этом не задумывающихся. Она спокойно принимает промысел Божий и неисповедимость путей Господних: «И даже всё к лучшему». Прожив долгую жизнь, оказавшись в её финале, Ахматова в отличие от многих  имела возможность понять и воочию увидеть, как пути Господни сошлись в некий законченный  и по-своему гармоничный  рисунок жизни, предначертанный Свыше и принятый ею.