Литературная критика

«Демоническое начало»  в  Андрее Болконском  и в русской классической традиции: Пушкин − Гоголь − Достоевский

Есть произведения в нашей жизни, которые у всех на слуху. Они нам вроде бы известны, всё  в них изучено, кажется, вдоль и поперёк! Но! Вдруг так хорошо нам известное поворачивается новой гранью, встраиваясь в некий неожиданный ряд, обогащаясь не предусмотренными  ранее значениями. А что может быть важнее открытия «смыслов»?! Как говорил Шпенглер: «Культура умирает не тогда, когда физически уничтожается, а когда люди перестают понимать её смысл».

Итак, обратимся к любимому многими читателями роману-эпопее Л.Н.Толстого «Война и мир». Наше внимание будет обращено к I тому, части III, главе ХII. В ней Андрей Болконский никак не может проявить себя на военном совете, возглавляемом Кутузовым,  а затем мечтает о предстоящем сражении. « Военный совет, на котором Андрею не удалось высказать своего мнения, как он надеялся… »[1]. Толстой использует безличное предложение, что позволяет передать действие некой силы, как бы противостоящей  герою.  Военный совет вызывает в князе Андрее «неясное и тревожное впечатление». Мы видим противоречивое состояние Болконского. С одной стороны, желание войти в число тех штабных, от которых зависит жизнь многих обычных людей. С другой стороны, осознание уникальности собственной  и  вообще человеческой жизни: « Неужели это не может  делаться иначе?  Неужели из-за придворных и личных соображений должно рисковать десятками тысяч и моей, моей жизнью?»− думал он [1]. Анафорой «неужели»  Толстой подчёркивает  удивление и сомнение героя, обычно сухого и сдержанного на эмоции. «Должно рисковать» − безличное предложение, фиксирующее присутствие некой неназванной силы, влияющей на людей. А лексический повтор «моей» и выделение этого местоимения курсивом акцентирует внимание читателя на гордости  и сосредоточенности князя Андрея на себе самом. Он осознаёт уникальность своей жизни. Впрочем, эта мысль понятна и справедлива, каждый уникален! Болконский говорит о риске «десятками тысяч и моей, моей жизнью», что воспринимается как противопоставление. « Моя жизнь» оказывается всё же важнее. «Да, очень может быть, завтра убьют, −подумал он.  И вдруг при этой  мысли о смерти, целый ряд воспоминаний, самых далёких  и самых задушевных, восстал в его воображении; он вспомнил последнее прощание с отцом и женою; он вспомнил первые времена своей любви к ней; вспомнил о её беременности, и ему стало жалко и её  и себя, и он в нервично-размягчённом  и взволнованном  состоянии вышел из избы, в которой он стоял с Несвицким, и стал ходить перед домом»[1]. Вновь во внутреннем монологе  героя мы можем увидеть совмещение-противостояние личного, то есть действий князя Андрея, и нечеловеческого, безличного, отражающего деяния неких роковых сил. Действия Болконского (вспомнил, вышел, стоял) − роковых сил (убьют, стало жалко). « Нервично-размягчённое и взволнованное состояние» словно выносит  князя  Андрея из дома на простор. Интересно, что дом − символ центра мира и одновременно прообраз самого человека, «на психическом плане фасад (а князь Андрей «стал ходить перед домом») олицетворяет  persona, роль, социальную функцию или маску, принятую в повседневной жизни»[2].Какое же пространство становится созвучным герою в его состоянии? Рассмотрим его внимательнее.

« Ночь была туманная, и сквозь туман таинственно пробивался лунный свет»[1]. В этом пространстве всё символично: и ночь, и туман, и лунный свет, обманывающий, всё искажающий. Ночь – символ зарождения, потенциальных возможностей, невежества, темноты – источника всего сущего[ 2].Туман символизирует неясность, путаницу, неопределённость[2]. «Луна является воплощением анимы, женского материнского  начала, пассивного, олицетворяющего потёмки бессознательного, ошибки, допущенные до прихода к свету сознания, чьим воплощением служит Солнце»[2]. Всё не так, как кажется… Вспоминается Гоголь: «Всё обман, всё мечта, всё не то, чем кажется» («Невский проспект») [3].

«Да, завтра, завтра! – думал он.− Завтра, может быть, всё будет кончено для меня, всех этих воспоминаний не будет более, все эти воспоминания не будут иметь для меня более никакого смысла. Завтра же, может быть, − даже наверное завтра, я это предчувствую, в первый раз мне придётся, наконец, показать всё то, что я могу сделать»[1]. Пять раз повторённое «завтра» передаёт  нетерпение князя Андрея, его устремлённость в будущее, в котором ему «придётся, наконец, показать всё то, что я могу сделать». Такое ощущение, что перед нами смотрины. Кому показать? Кто будет смотреть на князя Андрея?  Что это?  Эгоцентризм Болконского? Или  князь Андрей бессознательно ощущает  внимание к себе некой силы? «Показать всё то, что я могу сделать» − герой готов отдать всего себя на этом смотре. Он в предвкушении яркого будущего. Рождения нового себя…  Наверное, поэтому он перебирает в памяти «самые задушевные» для себя воспоминания, словно подводя  некий итог. Как бы ни сложилось завтрашнее  сражение, будет ли Болконский убит или останется жив, добившись вершин Славы, в любом случае это будет уже другой князь Андрей, не прежний. Эта ночь под Луной – прощание с самим собой…  

«И ему представилось сражение, потеря его, сосредоточение боя на одном пункте и замешательство всех начальствующих лиц. И вот та счастливая минута, тот Тулон, который так долго ждал он, наконец представляется ему. Он твёрдо и ясно говорит своё мнение и Кутузову, и Вейротеру, и императорам. Все  поражены верностью его соображения, но никто не берётся исполнить его, и вот он берёт полк, дивизию, выговаривает условие, чтоб уже никто не вмешивался в его распоряжения, и ведёт свою дивизию к решительному пункту, и один одерживает победу»[1]. Интересно обыгрывание Толстым глагола «представилось». В одном случае глагол передаёт погружение  в воображение героя. В другом,− судьба представляет Болконскому шанс изменить свою жизнь. Толстой даёт нам возможность погрузиться во внутренний мир героя. Хочется обратить внимание на вновь повторяющийся мотив «смотрин». Андрей как бы постоянно смотрит на себя со стороны глазами других людей: «Все поражены верностью его соображения, но никто не берётся исполнить его… »[1]. Становится очевидным эгоцентризм героя. Реальность искажается – и нелогичность рассуждения, так несвойственная умному князю Андрею, им уже не замечается: «он берёт полк, дивизию…  и ведёт свою дивизию к решительному пункту, и один одерживает победу»[1]. Почему один? А как же полк, дивизия?

Думается, этот фрагмент внутреннего монолога героя – реминисценция на сцену вранья в комедии Н.В.Гоголя «Ревизор». В ней Хлестаков говорит: «Один раз я даже управлял департаментом…  Многие из  генералов находились охотники и брались, но подойдут, бывало, − нет, мудрено… После видят, нечего делать, − ко мне…  «Извольте, господа, я принимаю должность, я принимаю, говорю, так и быть, говорю, я принимаю, только уж у меня: ни, ни, ни!..Уж у меня ухо востро! Уж я… О, я шутить не люблю… Я такой! Я не посмотрю ни на кого… я говорю всем: «Я сам себя знаю, сам». Я везде, везде… Меня завтра же произведут  в фельмарш…  (Поскальзывается  и чуть – чуть не шлёпается на пол)»[4]. Н.В. Гоголь замечал в «Отрывке из письма»: «Всякий хоть на минуту, если не на несколько минут, делался или делается Хлестаковым» [5]. Не избежал этого и Андрей Болконский. Очевидны переклички между Гоголем и Толстым. Повторение «завтра», ситуация «замешательства  всех начальствующих лиц». Сходство героев, принимающих высокую должность и оговаривающих  свои условия. Болконский,  «чтоб  уже никто не вмешивался в его распоряжения», и Хлестаков, грозящий: «уж у меня: ни, ни, ни!.. Уж  у меня ухо востро!» Оба героя предельно сосредоточены на своей персоне. У Гоголя это выражается множественным повтором личного местоимения «я»: «Я такой! Я не посмотрю… я  говорю: «Я сам себя знаю, сам». Я везде, везде… »[4]. Но Хлестаков врёт спьяну. Князь Андрей опьянён горделивой  мечтой прославиться. Толстой  навязчиво повторяет «один». Князь Андрей «один одерживает  победу… Диспозиция следующего сражения делается им одним. Он носит звание дежурного по армии при Кутузове, но делает всё он один. Следующее сражение выиграно им одним. Кутузов сменяется, назначается он… » [1]. Интересна ещё одна перекличка – намёк. У Гоголя: «А один раз меня приняли даже за главнокомандующего… »[4]. Хлестаков  в своей пьяной фантазии взлетает до фельдмаршала, главнокомандующего. Лавры  Михаила Илларионовича Кутузова  не дают ему покоя. Об этом же мечтает и Андрей Болконский: «Кутузов сменяется, назначается он… » Толстой использует возвратные глаголы,  обозначающие действия, направленные на субъект. Дело не в  человеке − замешаны высшие силы, влияющие на людей. Юрий Манн, обращаясь к образу Хлестакова, замечал, что некие «силы, … управляют его судьбой… Гротескна миражная жизнь. В судьбе Хлестакова только сильнее выразилась игра этих сил. Он, по слову Гоголя, −«лживый, олицетворённый обман»[6]» [7]. Лживый, лукавый своего рода синонимы дьявола. Невольно через  речь героя это демоническое начало прорывается наружу, «проговаривается» : « Я везде, везде». Хлестаков управляем  им.  

О «миражной  жизни» у Гоголя писал Аполлон Григорьев: «внешность интересов и, стало быть, пустота их, − узкие цели деятельности… всё это гордящееся чем-то, к чему-то стремящееся, толкающее по пути другое, толкающее без сердца и жалости»[8]. Создание лживой, миражной  реальности – одна из любимых забав дьявольских сил. Элементы этой «миражной жизни» можно обнаружить и  в устремлениях Андрея Болконского в ночь перед Аустерлицем. Если Хлестаков сам превращается в «олицетворённый обман», то князь Андрей подпадает под власть «этой таинственной силы… , которая вот тут надо мной носится в этом тумане!»

Влияние роковых сил и далее просматривается во внутреннем монологе князя Андрея. «А смерть и страдания? – говорил другой голос. Но князь Андрей не отвечает этому голосу и продолжает свои успехи… Ну, а потом?− говорит  опять другой голос, а потом, ежели ты десять раз прежде  этого не будешь ранен, убит или обманут; ну а потом что ж?»[1]. Толстой использует  страдательные причастия, передающие, что герой испытывает на себе воздействие какой-то силы.

Толстой использует приём «разных голосов». Вначале это голоса, звучащие внутри князя Андрея. В то время, пока Болконский в воображении «ведёт свою дивизию к решительному пункту и один одерживает победу», другой голос напоминает ему: « А смерть и страдания?» «Но князь Андрей не отвечает  этому голосу и продолжает свои успехи… Следующее сражение выиграно им одним. Кутузов сменяется, назначается он… »[1]. Но другой голос не унимается: «Ну а потом?... ежели ты десять раз прежде этого не будешь ранен, убит или обманут; ну а потом что ж?»[1]. Это раздвоение внутри героя, вероятно, необходимо Толстому по нескольким причинам. Во-первых, оно отражает сложный внутренний мир Андрея Болконского. Несмотря на всё упоение-мечту о славе, о Тулоне, о лаврах Кутузова, есть в герое нечто трезвое и рассуждающее здраво, несдающееся, рефлексирующее и напоминающее о реалиях настоящей жизни. Платой за славу может быть ранение или смерть. Кроме того путь наверх сопряжён с интригами и обманом, а в этом князь Андрей совсем не силён. Во-вторых, другой голос отметает все звучащие доводы, как будто допытываясь до главного и выводя Болконского на истинную причину его мечтаний о славе. Этот голос позволяет, наконец, князю Андрею отчётливо ответить самому себе на вопросы: что потом и зачем нужна слава? Болконский  наконец признаётся самому себе во всём, и звучит его откровение страшно. «Я не знаю, что будет потом, не хочу и не могу знать; но ежели хочу этого, хочу славы, хочу быть известным людям, хочу быть любимым ими, то ведь я не виноват, что я хочу этого, что одного этого я хочу, для одного этого я живу. Да, для одного этого! Я никогда никому не скажу этого, но, боже мой! что же мне делать, ежели я ничего не люблю, как только славу, любовь людскую. Смерть, раны, потеря семьи, ничто мне не страшно. И как ни дороги, ни милы мне многие люди − отец, сестра, жена, −самые дорогие мне люди, − но, как ни страшно и ни неестественно это кажется, я всех их отдам сейчас за минуту славы, торжества над людьми, за любовь к себе людей, которых я не знаю и не буду знать, за любовь вот этих людей»[1]. Болконский откровенно проговаривает, чего ждёт от будущего и какую цену готов за него заплатить. Безусловно, у этой сцены был ещё один первоисточник  в «Пиковой даме» А.С.Пушкина. Это фрагмент, в котором Германн уговаривает старую графиню открыть ему тайну трёх карт. «Ваши три карты для меня не пропадут… Если когда-нибудь, −сказал он,− сердце ваше знало чувство любви… если вы  хоть раз улыбнулись  при  плаче новорождённого сына,… умоляю вас чувствами супруги, любовницы, матери, − всем, что ни есть святого в жизни, − не откажите мне в моей просьбе! − откройте мне вашу тайну! − … Может быть, она сопряжена с ужасным грехом, с пагубою вечного блаженства, с дьявольским договором… я готов взять грех  ваш на свою душу»[9]. Очевидны переклички. Германн предлагает заплатить за тайну трёх карт собственной душой. Он готов взять «ужасный  грех, пагубу вечного блаженства» на свою душу, заключить договор с самим дьяволом. Это и произойдёт после похорон графини. Старуха, «скользнув, очутилась вдруг перед ним, − и Германн узнал графиню! – Я пришла к тебе против своей воли,− сказала она твёрдым голосом, − но мне велено исполнить твою просьбу»[9]. Сделка совершилась− Германн продал душу дьяволу и получил тайну трёх карт. Не забудем, что в финале «Пиковой дамы»  герой оказывается «в Обуховской больнице в 17-м нумере… и бормочет: «Тройка, семёрка, туз! Тройка, семёрка, дама!..»[9]. Германн сошёл с ума, а, как известно, если бог хочет наказать, он лишает человека разума. Герой обманут дьяволом, тайна трёх карт не принесла ему ни счастья, ни богатства, а душу свою он потерял. Князь Андрей тоже будет обманут: его кумир Наполеон восхитится им: «Volia une belle mort (Вот прекрасная смерть)» [1]. Но раненый Болконский воспримет эти слова как «жужжание мухи».

Как Германн увидит в гробу старую графиню, и ему покажется, «что мёртвая насмешливо взглянула на него, прищуривая одним глазом» [9], так Болконский  прочтёт на мертвом лице маленькой княгини вопрос: «Ах, что вы со мной сделали?»… , и князь Андрей почувствовал, что в душе его оторвалось что-то, что виноват он в вине, которую ему не поправить и не забыть»[1].

Болконский опьянён  мечтой о невероятной славе, это его сверхценность, то, что важнее всего на свете. Заплатить за мечту князь Андрей готов не только своими ранами и смертью, но и жизнями самых дорогих людей: отца, сестры и жены,− «как ни страшно и ни неестественно это кажется, я всех их отдам сейчас за минуту славы, торжества над людьми»[1]. Чем имеет право расплатиться человек за свои  желания, идеи? Князь Андрей готов платить собой и другими. Разочаровавшись в славе и своём кумире, вернувшись после плена домой, Болконский переживёт смерть жены во время родов и будет считать себя виновным в этом…

Собой и другими готов платить за свой эксперимент и Родион Раскольников из «Преступления и наказания» Ф.М.Достоевского. Очевидна «перекличка» образов главных героев у писателей – современников. Раскольников, желая доказать себе действенность придуманной им теории о «право имеющих и тварях дрожащих», платит собой и убитой им старухой – ростовщицей Алёной  Ивановной, никому  не нужной и вредной. Но вместе со старшей сестрой гибнет невинная и поминутно беременная юродивая Лизавета. От страшного открытия об убийстве сына умирает и мать Родиона Пульхерия Александровна. Так Родион Раскольников возомнил себя новым Иисусом, пожелавшим отменить одну из его важнейших заповедей: «Не убий!». Раскольников уверен  в том, что можно совершить преступление и не раскаяться, убить-то убил, но «право имеющим» не стал – измучился совершённым смертоубийством. И Родионом  Раскольниковым, и Андреем Болконским владеет желание стать над толпой, решать судьбы людские.

Но вернёмся к монологу Андрея Болконского в ночь перед Аустерлицким сражением. В отличие от Германна, впрямую  вступающего в сделку  с дьяволом, князь Андрей взывает: «Боже мой! что же мне делать, ежели я ничего не люблю, как только славу, любовь людскую. Смерть, раны, потеря семьи, ничто мне не страшно. И как ни дороги, ни милы мне многие люди − отец, сестра, жена, − самые дорогие мне люди, − но, как ни страшно и ни неестественно это кажется, я всех их отдам сейчас за минуту славы, торжества над людьми… »[1]. «Боже мой» не просто междометие, это ещё и фразеологизм. Так призывали  Всевышнего, чтобы разделить с ним свои чувства. Возглас «боже мой!», звучащий из уст пока  не верующего князя Андрея, можно рассматривать как обращение к личному высшему началу, возможно, ангелу, гению, который, по представлениям древних греков, есть у каждого. Гений мог быть как светлым, так и тёмным ангелом. Князь Андрей интуитивно даже формулирует собственные тёмные энергии, движущие им в эту минуту: «как ни страшно и ни неестественно это кажется…». Подобное, как известно, притягивает подобное. Вероятно, такие мысли Болконского могли  привлечь к нему лишь тёмные силы…

Вновь в князе Андрее автор фиксирует раздвоенность сознания: «как ни страшно и ни неестественно это кажется, я всех их отдам сейчас за минуту славы, торжества над людьми, за любовь к себе людей, которых я не знаю и не буду знать, за любовь вот этих людей»[1]. С одной стороны, Болконский мечтает о «славе, торжестве над людьми», с другой, о «любви к себе людей», которых не знает. Как это совместить? Любовь обычных людей и желание быть их кумиром? Подняться над ними?  

На мучающие Болконского вопросы  звучат голоса – «ответы» из внешнего мира: «На дворе Кутузова слышались голоса  укладывающихся денщиков; один голос, вероятно кучера, дразнившего старого кутузовского повара,  которого знал князь Андрей и которого звали Титом, говорил: « Тит, а Тит?»

−Ну,− отвечал старик.

−Тит, ступай молотить, – говорил шутник.

− Тьфу, ну те к чёрту, − раздавался голос, покрываемый хохотом денщиков и слуг»[1]. Внутреннему монологу героя противостоит «говор на дворе Кутузова». Кутузов в романе – выразитель народного сознания, главнокомандующий русской армией.  Мудрец, не мешающий проявлению «скрытой теплоты патриотизма» своими умствованиями и приказами. Ответ Болконскому −  голос простого мужика, кучера, дразнившего знакомого Андрею кутузовского повара: «Тит, а Тит?» Интересно, что имя «Тит» переводится с латыни как «честь, почёт». Именно об этом и мечтает втайне князь Андрей.

Всем известную прибаутку: « −Тит, иди молотить. – Брюхо болит. −Тит, иди кисель есть. – А где моя большая ложка?» Толстой использует не в качестве диалога  лентяя  и труженика, а иначе, меняя её смысл. Толстой сохраняет от прибаутки лишь нужное ему: «− Тит, ступай молотить. − Тьфу, ну те к чёрту». Глагол «молотить» неслучаен и  имеет два значения. Одно связано с крестьянским трудом − извлекать семена из колосьев; другое – бить, колотить, ударять, напоминающее о предстоящем сражении. Просторечное «тьфу»  отражает  звук плевка  и презрение. «Ну те к чёрту» − пожелание уйти прочь, обращённое к надоевшему человеку.  Кроме того это ещё и упоминание мелкого беса. Всё это снижает высоту  устремлений героя и предсказывает, вероятно, его разочарование  в славе и почёте. Возможно, это ещё одно указание на то, с какими силами связан Болконский.  Автор словами простых людей  как будто даёт ответ князю Андрею. Но Болконский  с его  высокими устремлениями, желанием славы, любви к себе людей, с его уверенностью в собственной миссии и неповторимости  личного пути  голос «простого и земного»  не услышал.

Толстой  заканчивает  главу мыслями князя Андрея: «И всё-таки я люблю и дорожу только торжеством над всеми ими, дорожу этой таинственной силой и славой, которая вот тут надо мной носится в этом тумане!» [1]. Герой подпал под власть этой «таинственной силы», сулящей ему торжество и славу, сбился  в тумане с пути. Князь  Андрей сделал свой окончательный выбор. Происхождение силы, с которой вступает во взаимодействие герой, теперь уже не оставляет у читателя никаких сомнений. Известно, что демоническое начало обладает способностью целиком подчинять себе личность. Оно может быть как созидательным, так и разрушительным, а чаще всего объединяет в себе то и другое. Когда какой-то элемент узурпирует власть над всей личностью, мы говорим об «одержимости демоном». Именно это и происходит с князем Андреем. Демоническое – это стремление каждого существа к самоутверждению, умножению себя и увековечению. Болконский признаётся, что «любит  и дорожит  только торжеством над всеми». Демоническое становится злом, когда оно подчиняет себе Я человека и перестаёт признавать уникальность других существ. Тогда оно проявляется как чрезмерная враждебность и жестокость. Князь Андрей признаёт это тёмное начало в себе: «как ни страшно и ни неестественно  это кажется, я всех их отдам сейчас за минуту славы, торжества над людьми… » Но именно  это демоническое начало даёт возможность человеку быть абсолютно  уверенным  в себе, придаёт ему творческие силы. Платон уверял, что творческую личность (поэта, художника, религиозного лидера, влюблённого или гениального полководца) охватывает экстаз, «божественное безумие». Толстой дал нам возможность понаблюдать  этот божественный  экстаз в Андрее  Болконском и исследовать его. Мы увидели, как  сложно, а подчас невозможно отделить  неординарную  личность  от безумца.

                     Список литературы

1.Л. Н.Толстой «Война и мир» в двух книгах, книга 1, т.1 ч.3 гл.12, М., «Художественная литература», 1970, стр.309-311, 342, 386

2. «Словарь символов» Надя Жюльен, «Урал LTD».−С.107-108, 227, 267, 427

3.https://rvb.ru/gogol/01text/vol_03/01povesti/0043.htm

4. Н. В. Гоголь  «Избранные сочинения», М., «Художественная литература», 1987, стр.278-279

5.https://rvb.ru/gogol/01text/vol_04/02_annex/0086.htm

6. https://rvb.ru/gogol/01text/vol_04/02_annex/0089.htm

7. http://sobolev.franklang.ru/index.php/pushkin-i-ego-vremya/127-mann-yu-k...

8. Н. В. Гоголь Материалы и исследования, Т.1.С.251,253.

9. А. С. Пушкин Сочинения в 3-х томах. Т.3. Проза, М., «Художественная литература», 1986, стр. 202,207, 211