Лаборатория слова

 

Иосиф Александрович Бродский

 

 

     Стансы 1962

 

           Е. В.,  А. Д.

 

Мотив возвращения является ведущим в стихотворениях О. Э. Мандельштама « Ленинград» *2  и И. А. Бродского «Стансы». У каждого из поэтов он заявлен по-своему. Мотив возвращения позволяет  рассмотреть знаки судьбы, возникающие в жизни человека. Возвращение часто несёт обретение нового сакрального знания после его утраты.  Данный мотив даёт нам возможность за обычными приметами жизни увидеть «вечные» мифологические сюжеты, проникнуть в смысловые глубины текста.

Возвращение лирического героя  О. Мандельштама  необычно, но он «вернулся в мой город, знакомый до слёз». Лирический герой И. Бродского, отказываясь от выбора страны или погоста, уверен, что «на Васильевский остров придёт умирать». Мандельштам описывает уже произошедшие события, Бродский – ещё не состоявшиеся. В стихотворении О. Мандельштама «Ленинград» герой, вернувшись в родной город, движется из детства («Я вернулся в мой город, знакомый… до детских припухлых желез») к смерти («я ещё не хочу умирать»). В «Стансах» И. Бродского движение происходит от смерти («На Васильевский остров я приду умирать») к детству («машут мальчику вслед»).

Обратимся к началу стихотворения «Стансы»: «Ни страны, ни погоста не хочу выбирать». Употребляя союз «ни-ни», Бродский уравнивает в наших глазах страну и погост. Погост − «кладбище», слово произведено от глагола «(по)гостити» –побывать в гостях, восходящего к существительному «гость». ^*3. Что общего между походом в гости и местом захоронения? Первое, что приходит на ум, все мы на Земле в гостях и гостим столько, сколько длится наша жизнь. Кроме того, погостом изначально называли постоялый двор, куда заезжали гости (купцы), где они гостили. Затем место, где останавливался князь, выезжая за сбором дани. Потом так называли церковь – центр округа, вокруг которого протекала жизнь. Позже – церковь с кладбищем при нём, а затем и само кладбище. Таким образом, у нас выстраивается любопытный смысловой ряд: страна, постоялый двор (временное пристанище), место пребывания власти (князя), снова временное; место духовного притяжения людей − церковь и, наконец, место последнего успокоения. Герой отказывается выбирать страну или погост, потому, вероятно, что оба понятия связаны с корнями человека, с его Родиной, которую, как известно, не выбирают. О жизни героя в стихотворении речь не идёт, перед нами – место смерти. «На Васильевский остров я приду умирать».

 И. Бродский посвятил стихотворение «Стансы» Елене Валихан и Але Друзиной, студенткам филологического факультета тогда Ленинградского университета. Елена Валихан проживала на Васильевском острове: Среднегаванский проспект, дом 1. Находясь у неё в гостях, И. Бродский записал стихотворение «Стансы» в её альбом.^*4 Но, думается, это не вполне объясняет важность Васильевского острова. Известно, что роковая любовь, муза Бродского Марина Басманова и сейчас проживает на улице Глинки, 15. Совсем недалеко от указанного острова. Известно так же, как любили влюблённые гулять вместе по городу. Слово «остров» напоминает нам и о мифическом «острове блаженных». В кельтских мифах на нём проживали женщины. Этот потусторонний мир помещался на далёких «Западных островах». Называли эти острова Землёй женщин, Жизни, Великой землёй. Времени на них нет, зато царят изобилие и молодость. ^*5 В некоторых мифах остров выступает в роли родительницы и связан с началом творения. Любопытно, что и реальный Васильевский остров, и мифический связан с женщинами.

 Оказавшись на Васильевском острове, поэт ищет какой-то дом: «твой фасад тёмно-синий я впотьмах не найду». «Твой фасад» − это и фасад конкретного дома, и проявление архитектурного облика города в целом. Но слово «дом» Бродский опускает. Думается, это символично. Дома у лирического героя нет, в этом он похож на героя Мандельштама, живущего на чёрной лестнице. В стихотворении Мандельштама также нет упоминания дома. Вероятно, он утрачен навсегда. Оба героя возвращаются в трагическую пустоту. Дом − символ оседлого человека, его внутреннего мира, души, тайны существования. Дом – это ещё и защищённое пространство. Но у лирического героя стихотворения «Ленинград» всё неблагополучно: «Я на лестнице чёрной живу, и в висок \ Ударяет мне вырванный с мясом звонок». Непорядок с жилищем и его обитателями – знак того, что неприятности коснутся самого важного и жизненно необходимого. В жизни героя место дома занимают «чёрная лестница», номера телефонов и адреса мертвецов. У Бродского от дома остался лишь тёмно-синий фасад, стена. Стена подчёркивает мотив безысходности, безвыходности в жизни героя. Фасад – это вертикальная проекция объекта. Вертикаль символически связана с лучом, образом Бога. Это активный, действующий элемент творения. Вертикали символизируют власть, мужскую силу и мужское поведение: некий призыв не сдаваться. Тёмно-синий фасад, как магнит, притягивает к себе лирического героя, но найти он его «впотьмах» не может. Тёмно-синий оттенок связан с цветовой гаммой Петербурга. Активным и позитивным началом в тексте Бродского оказывается город и высшие силы, стоящие за ним. Они формируют реальность героя.

Бродский в первой строфе использует два глагола в начальной форме: «выбирать», «умирать», звучащие как некий закон. «Умирать» звучит и у Мандельштама: «я ещё не хочу умирать» − герой не готов к смерти. У Бродского: «я приду умирать» − герой сознательно движется к смерти.

Ещё одно совпадение у поэтов в ситуации возвращения – тёмные пространства, в которых оказываются их герои. «Декабрьский денёк» со «зловещим дёгтем» (Мандельштам) − пространство, не сулящее ничего хорошего, тёмное. У Бродского − «Твой фасад тёмно-синий я впотьмах не найду».

Мотив поиска также объединяет двух героев. Герой Мандельштама ищет то, что найти невозможно, – «найду мертвецов голоса». Тёмно-синий фасад отсутствующего дома найти впотьмах также невозможно (Бродский). Герои словно попадают в заколдованное пространство, следуя известной сказочной формуле: «пойди туда, не знаю куда; найди то, не знаю что».

 Оба поэта описывают отношения своих героев с городом. Это отношения близких друзей. «Я вернулся в мой город» (взгляд героя) – «ты вернулся сюда» (взгляд города на своего уроженца) − у Мандельштама. Мандельштам возвращается в Петербург – город детских воспоминаний. Город – друг, к которому герой обращается, пытаясь уйти от смерти и понимая невозможность этого. Лирический герой, находясь в Ленинграде, мертвом, зловещем потустороннем пространстве, ещё жив. Токи живого, исходящие от него, идут к номерам телефонов (метонимия), то есть к жителям города, которого нет. Звонить герой может только в прошлое. Он несёт Петербургу жизнь, но город её не воспроизводит. Те адреса, которые остаются в жизни героя из прошлого, − адреса мертвецов. Движение героя по городу − пути в мир смерти. Город символизирует ещё и самого человека, его сложный внутренний мир. Поиски адресов – попытки найти самого себя. Как мы видим, они не увенчались успехом.

 Герою же Бродского город, даже ещё конкретнее – остров, необходим как место, где он планирует найти свой последний приют: «На Васильевский остров я приду умирать». Мир города представлен как геометрический и разграниченный, лишённый живого движения. Вертикали – «твой фасад» и горизонтали − «между выцветших линий на асфальт упаду». Всё то, что нисходит к человеку с небес, воспринимается как покровительство и защита. Низ – земное, обыденное пространство. Покровительства и защиты герой найти не может: «Твой фасад тёмно-синий я впотьмах не найду». Синекдоха «между выцветших линий» отражает особое название улиц (линий) на Васильевском острове и несёт символический смысл. Горизонтальная линия – древнейший знак земной поверхности. Знак пассивного (женского) начала и поведения, в отличие от вертикали (мужского). Женский тип поведения подразумевает требование сложить оружие, сдаться, лечь. Обычно это движение из прошлого в будущее. Наш герой приходит на линии Васильевского острова умирать. Пространство будущего для него – смерть. Он падает на асфальт. Предопределённость происходящего подчёркивается ещё и тем, как смерть настигает героя. Пространство его падения жёстко фиксировано − «между  линий», снизу на острове тоже всё жёстко. Под телом упавшего не живая земля, а серый асфальт. «Между выцветших линий» − эпитет, отражающий потерю первоначального цвета, яркости окраски, жизненных сил. Как и у Мандельштама, у Бродского возникает мотив мёртвого города. Разница в том, что жизненный ритм героя Мандельштама не совпадает с мёртвым городом. А герой Бродского придёт умирать на Васильевский остров, пытаясь совпасть с энергиями конкретного локуса города. Войти в нём в пространство смерти.

Вторая строфа «Стансов» описывает уже не живого героя, (он умер и остался лежать на асфальте одной из линий Васильевского острова), а путешествие его души. В этом отличие от Мандельштама, описывающего возвращение своего героя и «зависание» его между двумя мирами: «петербургским» «ленинградским» − в ожидании смерти.^*6

 

 В первой строфе поиски героя происходили  «впотьмах», во второй, «поспешая во тьму», движется душа героя. Тьма, вероятно, не земное физическое пространство. Эпитет, «неустанно поспешая во тьму», описывает особенности движения души, жилицы иного мира, вечной, не знающей ни времени, ни усталости. Одновременно с неземным пространством вновь возникает городской пейзаж: мосты «в петроградском  дыму, и апрельская морось, под затылком снежок». Душа героя описана в момент движения из земной реальности в иную. Мосты – отличительная черта Санкт-Петербурга. Кроме того, символ объединения, трудного  перехода между миром живых и мёртвых, трансформации из одного состояния в другое. Душа «промелькнёт над мостами в петроградском дыму», пересекая границу между миром живых и мёртвых. Дым Петрограда напоминает нам о пушкинском «дыме багровом», который «кругами всходит к небесам» на Полтавском поле боя. Так восходят «навстречу солнечным лучам» души погибших в сражении воинов.^*7 «Петроградский дым» оказывается также переходным пространством, через которое движутся души, покидая земную реальность.

Возвращение героев Мандельштама и Бродского происходит в один и тот же город. Но поэты используют разные его названия. Мандельштам − Петербург и Ленинград, Бродский – Петроград. Петербург − город детства лирического героя Мандельштама, город дворянской культуры, исчезнувший в пространстве. На его месте зарождается Ленинград. Новый город вождя Октябрьской революции. Герой находится в городе настоящего, отражённом, зловещем и запредельном, адском пространстве^*6. День в нём не отличить от ночи: «декабрьский денёк, где к зловещему дёгтю подмешан желток». Воздуха для полноценного дыхания не хватает, естественного света нет: «так глотай же скорей рыбий жир ленинградских речных фонарей». Мы попадаем в мир-перевёртыш. В нём светит своё Солнце (желток). «Декабрьский денёк» несёт в себе черты не только угасания, но и зарождения чего-то нового. Жизнь продолжается, но иная. Желток подмешан к «зловещему дёгтю». Это новая субстанция – творение иной реальности, не сулящей ничего хорошего. Если одной ложки дёгтя хватало, чтобы испортить бочку мёда, то «декабрьский денёк» − деготь, к которому подмешали  желток. Пространство ленинградское в жизни героя – более низкое, чем петербургское, более зловещее и чуждое. У Бродского – «петроградский дым» − отсылка к другой ипостаси города – Петрограду. Так в 1914 году переименовали Петербург: Россия воюет с Германией. Ленинградцы часто называли себя питерцами.  Бродский обращается к наименованию города, которое было близко обычным питерцам, но не связано с именем Ленина.

 «И апрельская морось, под затылком снежок» − назывные предложения создают новые картинки пространства. Морось, дождь – характерные черты питерской погоды, точнее непогоды. А весной дождь со снегом – самое обычное явление. Петроградский дым превращается в апрельскую морось, мелкую взвесь, висящую в воздухе. С усилением вещественности, «материальности», приближением к земному плану появляется и время: «апрельская морось». Одновременно дождь (морось) − символически нисхождение небесного блаженства и очищения на землю. Интересно, что у обоих поэтов упоминаются и названия конкретных месяцев: в стихотворении Мандельштама −декабрь, у Бродского – апрель. «Декабрьский денёк» напоминает всем жившим когда-нибудь в Ленинграде-Петербурге о коротком зимнем дне и умалении светлого пространства в мёртвом городе. Какую роль играет апрель в стихотворении Бродского? Обратимся к другому произведению поэта. В 19 главе «Петербургского романа» Бродский пишет:

 

Весна, апрель − начало нового цикла, подведение итогов. Герой «Стансов» также открывает для себя новый цикл: существование после смерти. В обоих текстах Бродского мы находимся где-то в вышине: «петроградский дымок», «апрельская морось» − «над Петропавловскою  башней». Мотив конца также повторяется. В «Петербургском романе» «смыкает время узкий круг»: нечто завершается. В «Стансах» уже не сам лирический герой (он лежит «между выцветших линий» на асфальте, и под его затылком уже скопился нетающий снежок), а, вероятно, его поспешающая во тьму душа слышит чей-то голос: «До свиданья, дружок». Земная жизнь героя завершилась, но его трансформация продолжается. Инверсия «и услышу я голос» фиксирует наше внимание не на том, кто воспринимает эти слова, а на самом процессе слушания. Кто прощается с героем? Чей голос он слышит? Бога Отца никто не видел, слышали лишь его голос. Человек умирает. Это процесс, растянутый во времени, словно замедлен для нас Бродским. Это не конец, впереди свидание. С кем?

 

 

Душа лирического героя не только слышит чей-то голос, но и видит «две жизни далеко за рекой». Река – граница между мирами, отделяющая «живое» от «неживого». С высоты птичьего полёта «далеко» просматриваются «две жизни из непрожитых лет». Непрожитое – потенциально возможное, но не реализованное в земном плане. Это и то, что человек мог, но не сумел прожить, и пространства «до-рождения» и «по-смертия». «И увижу две жизни далеко за рекой (одно пространство), к равнодушной отчизне прижимаясь щекой» (другое пространство). Как можно находиться одновременно в двух разных точках пространства? В земной реальности это невозможно! Совмещение двух разных точек пространства позволяет передать происходящее в сознании умирающего человека. Остановимся на втором пространстве: «к равнодушной отчизне прижимаясь щекой». Это положение головы героя должно напомнить нам икону Элеуса или Умиления. «Элеуса» переводится с греческого языка как милостивая или милующая; сострадание или сочувствие. Богородица на этой иконе изображена с младенцем Христом, сидящим на Её руке и прижимающимся щекой к Её щеке. Между Марией (символом и идеалом рода человеческого) и Богом-Сыном нет расстояния, их любовь безгранична. За образом лирического героя начинает мерцать фигура младенца Христа, вернувшегося к своей Матери. И. Бродский использует вместо слова «Родина» − «отчизна». Фигура Родины обретает более мужественную окраску (отчизна – отче − отец), что позволяет поэту употребить эпитет «равнодушной». Равнодушие сродни духовной смерти, обрекающей человека на автоматическое существование и забвение; это последнее состояние перед уходом. Мать, видя смерть сына, умирает вместе с ним, поскольку ее сердце «уходит» вместе с ее ребёнком. Но, несмотря на равнодушие отчизны, лирический герой Бродского прижимается к ней щекой, возвращается. Этот возврат к матери-отчизне напоминает нам об ещё одном возвращении. Блудного сына к своему Отцу. Вспомним: «и услышу я голос: − До свиданья, дружок».

 Одновременно мы находимся ещё в одном пространстве − «далеко за рекой». Река – граница, отделяющая «живое» от «неживого» (не только мёртвое входит в это пространство, но и непрожитое). Именно из «непрожитого» выбегают на остров «девочки-сёстры». Это те две жизни, которые герой увидит «далеко за рекой». Сравнение «две жизни, словно девочки-сёстры», напоминает о ярком образе из стихотворения Б.Л.Пастернака «Сестра моя – жизнь…»: «Сестра моя — жизнь и сегодня в разливе Расшиблась весенним дождем обо всех…»^*9. Жизни «из непрожитых лет»− те годы, которые могли бы быть прожиты, но так и не осуществились? Тогда понятен и ещё один намёк на Пастернака: «Сестра моя –жизнь…Расшиблась весенним дождём обо всех». То, что не состоялось в судьбе героя, но потенциально было в неё заложено, не оставляет. Жизнь закончилась, «расшиблась», осталось ощущение незавершённости и «непрожитости». Интересно, что совпадает не только образ сестры-жизни, но и время года – весна. У Пастернака «жизнь… расшиблась весенним дождем», у Бродского − «апрельская морось» и голос: «До свиданья, дружок». С весной у обоих поэтов связан момент трансформации: прежняя жизнь приходит к своему финалу, начинается следующая фаза в существовании героев. Теперь она совершенно иная. Две жизни, «словно девочки-сёстры из непрожитых лет, выбегая на остров, машут мальчику вслед». Мальчик – это новая ипостась нашего героя, упавшего на асфальт линий Васильевского острова. Он уже не проживший целую жизнь мужчина, вернувшийся на Родину, Васильевский остров, умирать, а мальчик. Перевоплощение произошло.

 Круг замкнулся. Местом встречи необычных «девочек» и «мальчика» оказывается остров. На него выбегают «из непрожитых лет» две жизни – «девочки-сёстры» и «машут мальчику вслед». На него придёт умирать лирический герой, превратившийся в мальчика. Таким образом, остров – это пространство, куда можно попасть «из непрожитых лет» и с которым связана трансформация человека после смерти. Мальчик − освободившаяся от тела душа. Он на острове не остаётся, а лишь пересекает его границы где-то в вышине. Мальчик – развоплотившаяся душа с багажом жизни за спиной. Ему на этом острове места нет. Интересно, что души в этом пространстве имеют пол. Вероятно, кроме земного багажа, мужской пол также не позволяет задержаться мальчику на этом острове. Его душа движется из пространства по-смертия в пространство «тьмы». По представлениям древних греков, вход в царство мёртвых находился за рекой Океан, омывающей землю. (Сравни: «И увижу две жизни далеко за рекой»). Возможно, перед нами тот самый мифический остров блаженных, остров Женщин, где нет времени. Это объясняет и появление на нём девочек-сестёр. Как мальчик, так и девочки – это некие души. Только девочки-души, ещё не воплотившиеся. Остров − место встречи тех, кто уходит из этого мира, и тех, кто ещё не родился. «Девочки-сёстры» выбежали на остров «из непрожитых лет», невоплощённых жизней (из будущего), чтобы проводить душу мальчика, близкого им, в пространство тьмы. Выбегать – кратковременное действие. На этом острове могут находиться лишь ещё не воплотившиеся души.  Интересно, что жизнь и душа на этом острове – одно и то же: две жизни, «словно девочки-сёстры из непрожитых лет, выбегая на остров, машут…». Данное сравнение подтверждает это. В самом деле, пока душа не воплотилась в тело в земной реальности, жизнь не началась, рождение человека ещё не состоялось. «Девочки-сёстры из непрожитых лет, выбегая на остров, машут мальчику вслед». Они встречаются, пересекаются ненадолго.  Дальше пути героев расходятся. Девочки, выбежавшие на остров из «непрожитых лет», вероятно, туда и вернутся или воплотятся на землю. А мальчик, развоплотившаяся душа, продолжит поспешать во тьму. Встреча близких душ, пусть мимолётная, состоялась…

 Куда же возвращается, приходит лирический герой Бродского? Это возвращение на Родину. Это понятие в тексте Бродского разрастается, но движемся мы от большего к меньшему. От конкретного городского локуса – Васильевский остров− до дома, от которого остался лишь фасад. Город− мёртвый, геометрический мир с заданными не героем реалиями. В этом мире «между линий» остаётся тело героя, а развоплотившаяся душа, мальчик, слышит прощальные слова: «До свиданья, дружок». Они свидетельство того, что ещё какое-то возвращение ожидает теперь уже душу героя. Покидая земной план, душа к «равнодушной отчизне» прижимается щекой. Это кратковременное, последнее возвращение к Матери. Затем, проходя мир посмертия, душа мальчика поспешает во тьму, встречая на своём пути остров блаженных, мир ещё не воплотившихся душ. Встреча с близкими душами-сёстрами мимолётна, но состоялась. Путь мальчика продолжается во тьму. К новой встрече…

 Бродский, в отличие от Мандельштама, также обратившегося к мотиву возвращения и остановившегося на границе между двумя мёртвыми мирами, двигается дальше. Он преодолевает границу, отделяющую живое от неживого, и движется в мир трансцендентный. Мотив возвращения позволяет Бродскому приобщить нас к сакральному знанию. «Возвратившийся хранит память о посещении мира смерти или чудесной земли»^*10. Умирая со своим героем, поэт вернулся к нам поведать о пережитом. «М. Элиаде ситуацию возвращения понимает как универсальную повторяемость в космизованном бытии… индивид становится причастным к космосу… Цель возвращения - утверждение высших ценностей в земном мире»^*10.

__________________________________________________________________

*1 – https://libking.ru/books/poetry-/poetry/66421-35-iosif-brodskiy-sobranie-sochineniy.html#book

*2−Русские поэты «серебряного века». Том второй. Акмеисты. Ленинград, Издательство Ленинградского университета, 1991, стр.179

*3− Этимологический словарь русского языка.− СПб: ООО «Виктория плюс».Крылов Г.А.:2004

*4−Журнал «Нева» 2010, N5, А.Ф. Измайлов «Я сын фотографа»

*5 – Мифологический словарь  под ред. Е.М.Мелетинского, М., Научное издательство «Большая Российская Энциклопедия» «Лада - Маком», 1992, стр.9

*6−подробнее об этом смотри: https://www.topos.ru/article/laboratoriya-slova/intertekstualnyy-lokus-g...

*7 − А.С.Пушкин Сочинения в 3-х т.Т.2. Поэмы. Евгений Онегин. Драматические произведения, М., «Художественная литература», 1986, стр.118

*8 − https://libking.ru/books/poetry-/poetry/66421-10-iosif-brodskiy-sobranie-sochineniy.html#book

*9− Борис Пастернак «Стихотворения и поэмы», М., «Художественная литература»,1988, стр. 58

*10− http://philology.ru/literature2/rybalchenko-07.htm