Проза

Илл. к рассказу "Цирк-машина": Катя Берестова

Я шел по полю, вдоль кромки леса.

Был вечер теплого летнего дня. Над полем стоял тихий звон комаров, похожий на вибрацию дрожащего стекла.

Желтые цветы, похожие на маленькие колокольчики, и фиолетовые репьи слегка покачивались.

Цветки клевера в мягком освещении казались молочными.

Вдалеке на поле виднелся силуэт, похожий на корову – но он оставался неподвижным, и я думал, что, возможно, это темный фрагмент поваленного дерева.

Посреди поля торчала одинокая береза, прямая, с ровным стволом и несимметричной округлой кроной, по форме напоминающей головной мозг.

Дорога сворачивала к ней и затем направлялась к деревне, куда я и возвращался после прогулки.

Когда я достиг поворота, послышалось тарахтение машины. Оно постепенно выделилось из комариного жужжания, нарастая и набирая силу.

У меня не оставалось сомнений в том, что сзади приближается какое-то механическое транспортное средство, и я обернулся.

Ко мне ехала машина, покрытая кожей и имеющая большое количество лиц и морд. Они кружились; когда одни выступали на передний план, другие скрывались в общей гуще.

Машина при движении раскачивалась, ее сочленения поскрипывали, бока вздымались и опадали: видимо, в ней были заключены мощные легкие.

Перемещалась она на больших колесах, напоминая в этом колесницу. Они были также покрыты кожей и, видимо, состояли из кости.

«Не больно ли ей так ехать?» – подумал я, но затем решил, что ее кожа, вероятно, загрубела, как на человеческих ступнях после долгого хождения босиком.

Трудно было понять, что приводит машину в движение; судя по продолжающемуся  тарахтению, она могла иметь мотор.

Ее лица в своем мелькании чередовались: одни были плоскими и нарисованными, другие – выпуклыми и живыми, одни – человеческими, а другие принадлежали животным или неизвестным существам.

«Может быть, эта машина – гастролирующий цирк?» – подумал я.

Среди лиц были смеющиеся мальчики и девочки с блестящими глазами.

Попугай щелкал клювом и издавал отрывистые пронзительные крики.

Крокодил производил глухое гудение, напоминающее о трансформаторной будке.

Обезьянка кривлялась, подмигивала мне и показывала язык.

Слон трубил.

Клоуны визжали и свистели.

Некоторые лица имели форму музыкальных инструментов, которые играли сами на себе.

Время от времени из общей массы выскакивали лица и морды, нарисованные на картоне цветными фломастерами. Под ними были добавлены короткие надписи, например: «Ух!», «Ха-ха!», «Гоп-ля!» – и другие возгласы, имеющие отношение к цирку.

В этот момент я обратил внимание, что дорога постепенно углубляется и превратилась уже в колею с высокими бортами, похожую на русло высохшего ручья. Я забеспокоился, сумею ли при необходимости быстро выбраться из нее, – но все-таки не ощутил сильного испуга: уж очень машина выглядела весело, празднично. Не верилось, что она может причинить серьезный ущерб человеку, оказавшемуся на ее пути.

Она напоминала поезд, перевозящий детей в парках аттракционов. Казалось, что ее кружащиеся лица озорничают, паясничают, увлеклись какой-то игрой, в которой предлагают участвовать и мне.

Машина уморительно пыхтела и сопела на ходу, как паровоз, выбрасывала вправо и влево длинные руки, которые размахивали пестрыми флажками; на верху же ее качались два горба, похожих на верблюжьи.

Вместе с тем, диковинное устройство вовсе не замедлялось, а, напротив, даже разгонялось, стремительно приближаясь ко мне.

Я побежал, надеясь выбрать удачное место, чтобы выскочить из колеи – но она лишь делалась глубже и фактически превратилась в глинистую канаву. Я видел сочные стебли травы по ее краям – некоторые из них свешивались, скользя по моей голове – видел торчащие цветы клевера и ромашки; однако все это постепенно скрывалось бортами канавы.

Земляные стены становились выше и круче. Я попробовал вскарабкаться по одной из них, поскользнулся и съехал на дно.

Машина настигла меня, но я не почувствовал удара, а испытал лишь мягкое обволакивающее ощущение.

Кружащиеся лица вобрали меня в свою гущу, и я оказался среди них.

Они как будто решили дать для меня представление.

Один из клоунов открыл рот, из которого выскочил кролик.

Обезьянка скорчила странную гримасу, и из ее ушей выпали два банана.

Крокодил распался на стаю птиц, которые, описав круг, собрались в бегемота.

Акробат подпрыгнул и стремительно закружился; когда он остановился, оказалось, что его руки поменялись местами с ногами.

Одно из лиц сбросило с себя кожу, как обертку – под ней обнаружилась гигантская шоколадная конфета. Еще один из участников представления имел форму пушки, он выстрелил в воздух другой пушкой.

Некоторые разноцветные лица взлетали, как воздушные шары, и медленно приземлялись в новом порядке.

Руки и мохнатые лапы машины размахивали флажками, били в барабаны.

Дети смеялись и хлопали ушами по щекам – таким образом получались аплодисменты.

Все орали, визжали, свистели, фыркали и хрюкали.

Мой испуг прошел, общее веселье меня захватывало.

Поднявшись с земли, я засмеялся, зааплодировал, стал подпрыгивать, топать ногами – и почувствовал, что из зрителя превращаюсь в участника представления.

Машина втягивала меня в свою работу; мне показалось, что я, если не окажу сопротивления, сделаюсь ее частью.

«Но стоит ли противостоять? – подумал я. – Ведь в этом нет ничего страшного. Если прежде я существовал отдельно, то теперь сливаюсь с большей общностью и начинаю участвовать в ее деле. Выходит, что вхождение в состав цирка-машины – не конец, а начало действия, переход из зрительских рядов на сцену».

«Твой выход!» – крикнул мне кто-то из участников представления.

Я сделал шаг вперед и оказался в центре небольшой импровизированной арены, окружность которой формировали лица в своем хороводе.

Общий танец захватил меня, и я, кружась, засмеялся радостно и с облегчением.

Арена под общий гвалт, радостный визг и грохот барабанов постепенно сужалась – и наконец схлопнулась вокруг меня.

Машина продолжила свой путь, и в хороводе ее лиц теперь время от времени мелькало и мое лицо.