Проза

Рисунок к рассказу Дмитрия Никитина

В один из дней на небе вместо привычного солнца, имеющего вид однородной желтой сферы, взошло солнце-распятие.

Оно было гораздо больше обыкновенного и заполняло весь небосвод, который, как неожиданно выяснилось, имел как раз подходящую для этого форму.

Сначала, когда темнота только схлынула и синеватые и лиловые сгустки еще виднелись в воздухе, из-за горизонта появилась верхушка креста, окруженного золотистым сиянием. Он был таким огромным, что просматривались все детали доски: она выглядела свежеобструганной, как будто обработанной совсем недавно.

Ее поверхность была неровной, шершавой. Можно было различить разводы на дереве, мелкие отслаивающиеся щепки, древесные волокна. По бокам доски сохранились куски коры – сухой, черно-бурой, потрескавшейся.

Затем появилась голова с длинными спутанными волосами и бородой.

Поперечная перекладина креста горизонтально разделила небо, как будто даже распирая, растягивая его, словно с трудом вмещалась в отведенные ей рамки.

Ее возвышение было беззвучным, но продолжалось с трудом, в этом движении чувствовалось мощное усилие. Казалось, будто небосвод готов треснуть по швам и лопнуть – но он сохранял свою целостность.

Затем поднялось тело распятого и оставшаяся часть креста. После этого движение остановилось. Небосвод был заполнен, солнце-распятие словно бы соединилось с ним.

Во всем мироздании теперь ощущалась законченность и статичность, которой ему недоставало прежде.

Небо было занято древесиной и плотью. На участках, где они были соединены металлическими гвоздями, виднелись кровоподтеки. Вся картина, вместе с тем, была смягчена, размыта и выдержана в желтых и золотистых тонах.

И крест, и распятый на нем человек были как бы заполнены и окутаны светлым сиянием.

Кожа распятого, грубая и темная, была изборождена морщинами, складками и царапинами.

Низ креста практически сливался с землей; на небольшой высоте над ней вертикально поднимались ступни.

Все тело, худое и костистое, казалось вывернутым, словно туго скрученный жгут. Оно, причудливо изгибаясь, нависало над землей. Торчащие костяные углы формировали ломаные линии.

Распятый был неподвижен, но из-за его странного расположения казалось, что он извивается на кресте.

Его застывшее лицо своей сложной геометрией напоминало поверхность скалы.

Рот был плотно сжат, выражая высокую степень нервного напряжения.

В глазах распятого человека отражался мир во всем его пространственном и временном протяжении – сумма всего существовавшего и существующего.

Посмотрев в них, можно было увидеть самого себя; за отражениями стояла темная масса прошлого и тени умерших.

Для каждого человека, однако, существовало лишь две возможности: увидеть себя в правом или левом глазу. Так были разделены праведники и грешники, однако оставалось неизвестным, какой именно глаз несет спасение, а какой – муки.

Когда солнце-распятие завершило свое восхождение, заняло небосвод, и каждый встретился взглядом с самим собой, распятый моргнул – и люди поменялись местами с отражениями. Все оказались распределены по двум глазам, двум сторонам целого. Контуры же, оставшиеся на земле, скоро растаяли в лучах солнца-распятия.

Таким образом, люди вернулись к той общности, из которой произошли.