Искусство

          Картины Юлия Юльевича Клевера (1850-1924) не относятся к первому ряду произведений русской живописи. И этому есть своё объяснение: русское искусство на протяжении последних столетий было тесно связано с борьбой идеологий в русском обществе. А Клевер от этой борьбы уклоняется. «Не иметь идеологии» – это тоже идеологическая позиция; но в российских реалиях её место – где-то на краю художественной  жизни.

          Неидеологическое искусство способно выступить у нас на первый план лишь в те короткие моменты, когда большие идеологии переживают кризисы и русское общество отдыхает от их присутствия, от чего, впрочем, жизнь этого общества лучше не становится.

          Клевер писал пейзажи: традиционные (без всяких эстетических новаций и экспериментов), в меру однотипные и, в то же время, обладающие большим потенциалом погружения. Художник создал множество мимолётных образов реальности, способных, при должном к себе отношении, стать частью внутреннего мира зрителя; эти образы входят в наше сознание и, одновременно, втягивают сознание в себя.

Ю.Ю. Клевер. Зима, 1914 год.

          Пейзаж, написанный Ю.Ю. Клевером в начале 1914 года, не является исключением в ряду других картин художника: обычная русская деревня, переживающая ещё одну зиму. В том году снега выпало много, но художник застал зиму в состоянии оттепели, – снег потемнел, что под ним – земля, и стал вязким. Воздух пропитан водой и полумраком. Утренняя сумеречность лишь усиливает это ощущение. 

          Деревня пребывает в состоянии полусна  – типичном для неё в это время года. В окнах коричневых изб – темнота. Единственный знак жизни – фигурка женщины, пробирающейся сквозь снежное месиво к одному из домов.

          Образы одиноких путников щедро разбросаны по пейзажам Клевера. Они привносят в композиционные решения элемент стандартности, но, в то же время, наделяют пейзаж человеческим измерением: дома, деревья, дороги, сугробы начинают соотносится с человеком, и картина обретает дополнительную реалистичность.

          Ощущения вязкости и липкости, присутствующие здесь, способствуют возникновению сомнамбулического состояния; образ деревни похож на сновидение – для современного русского восприятия такие сны архетипичны, отражают уже не индивидуальный, а родовой опыт. Но, в то же время, такое переживание отсылает к детству, к его самым  ранним периодам. Зрелые воспоминания о том времени жизни подобны снам. В итоге, образы родовой памяти переплетаются с индивидуальными, глубинными ощущениями. Родовое воспринимается не как нечто чуждое, внешнее, отстранённое, а как часть собственной жизни, той, что была когда-то, но прошла и никогда не вернётся...

          Смысловые оттенки художественного произведения всегда зависят от контекстов – от обстоятельств места и времени, при которых мы это произведение воспринимаем. И сегодняшний взгляд на этот пейзаж открывает в нём смыслы, для его современников скрытые.

          Обращает на себя внимание дата написания картины: 1914 год. Это последняя спокойная зима накануне масштабных социальных потрясений, в результате которых жизнь резко изменится. И русскую деревню эти потрясения затронут очень непосредственно, напрямую.

          Мы можем только догадываться, как об этой зиме будут вспоминать те жители деревни, которым придётся встретить следующую зиму в окопах Первой мировой... А далее, год за годом, время будет лишь стремительно увеличивать количество похоронок и число трагических историй. Жизнь – внезапно и очень быстро – пойдёт по совсем непредсказуемым траекториям, между старым и новым возникнет непреодолимый разрыв... Но сейчас, в январе-феврале 1914-го ни жители деревни, ни сам художник об этом ничего ещё не знают. Для них эта оттепель – всего лишь ещё одна в череде обычных, будничных событий. И лишь позже зима того года станет восприниматься как часть старого, традиционного мира, который в тот момент уже находился на самом краю своей жизни. Всего через несколько месяцев всё поменяется. 

          Под знаком грядущих событий русская зима 1914 года как последняя предвоенная зима, как всё, что оказывается последним, – уникальна; всё уникальное – хрупко.

          Хрупкость – это черта любого существования. Но события, произошедшие накануне чего-то большого, эту хрупкость делают особенно заметной. А осознаём мы это лишь post factum. И нас можно понять: тяжело осознавать и непредсказуемость будущего, и кратковременность настоящего... А жизнь, тем не менее, стремительно несётся к тому, что будущее осознает как край, конец чего-то, что призвано остаться в прошлом, – как нечто, что по своей сути является прощанием.