Искусство

 

 

 

Ментальность эпохи

Насыщенный экономическими, политическими и социокультурными событиями период мировой истории между двумя мировыми войнами (1918–1939) – Interbellum — короток и контрастен. По выражению Скотта Фицджеральда, ар-деко был сформирован «всей нервной энергией, накопленной и растраченной в войне». Десятилетия вместили в себя революционные катаклизмы, крах империй и образование новых государств в Европе, выдающиеся открытия и достижения в различных областях человеческой деятельности, бурный экономический и культурный рост в странах-победительницах и тяжелейший кризис в стане побежденных. Специфический политический контекст двадцатых годов: выход из войны и возвращение к порядку, всестороннее творчество и распространение новых медиа. Элементы — фон для этих творений модных девушек[1].

Фрэнсис Скотт Фицджеральд и Зельда Сейр

 

Годы запомнились коллективной памятью как мифические, посвященные в более широком смысле контурам «движения». Отмеченная Великой войной своеобразная смесь беспорядка, бунта и легкомыслия[2]. Поддерживаемые беспрецедентным развитием транспорта и средств массовой информации, похвальбой скорости и «прекрасным машинным оптимизмом», они распространяются паролями. Под знаком джаза мифология «Безумных лет» выковывается в «Быке на крыше» Жана Кокто, в то время как Фантомас и Шарло, «Мальчик» Виктора Маргариты и Коко Шанель, «Лулу» Пабста и Альбан Берг, «Надя» Андре Бретона, протягивают зеркала неопределенности времени зрителям. Настроения легкомыслия и респектабельности причудливо перемешивали подтексты и смыслы, порождали эмоциональную открытость и известный демократизм ар деко.

В эрмитажной «экспозиции-воспоминании» речь идет открыто о «соблазнении», но здесь, как и на балу, соблазнение требует серьезных аргументов[3].

 

Истоки

Истоки ар-деко лежат в смелых геометрических формах Венского сецессиона и кубизма. На ар-деко повлияли крики цвета фовизма и Русского балета, экзотические стили искусства Китая, Японии, Индии, Персии, Древнего Египта и майя. Его называли другими именами (современный стиль, модерн, модернистский или современный стиль), и он не был признан отдельным и однородным стилем, скорее, «стилем коктейлей».

Один из самых популярных в мире, из-за отсутствия точного определения, он продолжает вызывать интерес, очертания которого остаются изменчивыми. 

Если вы хотите описать литературную эпоху с помощью лексики кутюрье и антикваров, то придется распознать в текстах писателей атмосферу времени, тайно связывающую их с формой прически, покроем одежды, аперитивом или моделью автомобиля. Для наблюдателей культурного ландшафта 1925 года, ясно, что авангарду противостояла мощная воля к эстетической реставрации: в возрождении греко-латинских мифологий в поэзии и театре, в настойчивости приглашений Кокто вдохновиться французским народным искусством, поступить в высшую школу мюзик-холла в Париже и Цирк, образцам резкости и порядка, в постоянном обращении к дорическому образцу в манифестах Ле Корбюзье, в протесте современного классицизма Поля Валери против «эстетики шока» и авангардизма[4].

Дух «Ревущих двадцатых» характеризовался всеобщим ощущением новизны и разрывом с традициями, благодаря автомобилям, кино и радио. Формальные декоративные элементы вытесняются практичностью в повседневной жизни и архитектуре. Популярность джаза и танцев росла, поэтому этот период часто называют эпохой джаза – «коллективного исполнения наших самых сокровенных желаний». Влечение остается прежде всего возвращением к себе, к своим страхам, надеждам и искушениям.

Охарактеризовать дух Interbellum^,а как в искусстве, так и в литературе, выявить хрупкое равновесие его тенденций и противоречий в образе жизни и психологии, поставить под сомнение в его противоречиях призыв к новому порядку — амбиции настоящей работы. Конечно, в ней предсознательные импульсы, лежащие в основе очарованности историей.

 

Диспозитивы

Это нечто, что охватывает или даже «захватывает» человека и побуждает вести себя определённым образом: коллективный ритуал, система социальных статусов и государственной власти, потоки рекламы и массовой информации, религия как единство представлений о мире, норм поведения, символов, социальных позиций[5]. Принципы порядка и строгости, статистические законы, математическая эффективность ежедневно встречаются публикой на рабочих местах, в спорте, в организации городской жизни, отождествляются с современностью[6], перенявшей геометрические формы, введенные в моду кубизмом; колониальных товаров и экзотическим воображением, не без привношения намеков на стиль реставрации или ампир[7] . Противоречия, пронизывающие стиль (между орнаментом и функцией, декором и архитектурой, автономией искусства и подчинением техническому разуму) выходят за рамки одного лишь вопроса декора. Философия ар-деко заключалась в компромиссе и адаптации к требованиям современности[8]. Основные принципы:

• Стремление к гармонизации: ар-деко пытался смягчить резкие контрасты эпохи новаций, создать уравновешенный и постоянный стиль. Увлечение возможностями промышленного производства соседствовало с любовью к тонко сделанным деталям. Сталь встречалась с золотом. Любовь к современности — с заимствованиями узоров и мотивов древних цивилизаций. Внутренняя интенция ар-деко — упорядочение впечатлений, смягчение контрастов.
• Учёт потребностей массовой культуры: стиль призван отвечать на запросы аудитории, подстраиваться под её уровень восприятия
• Освоение технического прогресса: стремился эстетически использовать механизмы, его сопровождающие. Париж — храм стремительности, движения и соблазнения тел в действии, которые, в ином регистре содержат «предметы Пьера де Кубертена под гигиеническим контролем физического воспитания».
•  Обращение к традиции, искусству «примитива» или национальным культурам. Вспоминаются браслеты до плеча Нэнси Клары Кунард. Каждое танго — исполненная ностальгии дистанцированность от «аутентичного» мира прошлого.

Некоторые особенности философии ар-деко в образе жизни:

• Призыв наслаждаться жизнью здесь и сейчас сопровождается ускоренным темпом жизни, активностью и динамичностью. В литературе празднование скорости и практической эффективности является постоянной чертой ар-деко, «когда нетерпение, быстрота исполнения, резкие вариации техники требуют открытия и когда условие новизны требуется уже столетие от всех постановок во всех жанрах» (Поль Валери). Хороший тон в Двадцатые годы — не задерживаться. Для спешащего человека 1925 года ожидание не усиливает желания, а превращает его в скуку. В свободных вещах, расшитых жемчугом, стеклярусом, стразами, бисером, танцуют новые бойкие танцы — фокстрот, чарльстон, танго. «Фотограф схватил ее за ногу в воздухе, как пьяную марионетку».

• Эклектика. Обстановку ар-деко наполняют содержанием африканские орнаменты, египетские пирамиды, мифология и древние символы. Любопытный аспект: «Показывая события социально-политической и художественной жизни 1920–1930-х годов через моду, выставка «Упакованные грезы» затрагивает важный вопрос о рождении иллюзий в жизни целых поколений и отдельной личности». XX век, действительно, мир новой мифологии, и период «ревущих двадцатых» — не исключение. Вспомним привязку ар деко к конкретному 1925 году! Отражение культурных изменений в одежде, смешение стилей и отсутствие стабильности. Путешествия. Экзотические сувениры, привезённые из африканских и азиатских стран, становились частью домашней обстановки. Вспоминаются фильмы о Пуаро.
• Технически симметричные орнаменты, состоящие из кругов, квадратов и лучей, продиктованы развитием автомобилей и механизмов. Широкий ассортимент угловатых шевронов и плавных дуг, стилизация, кубистический рисунок или футуристически обтекаемые формы. Эффект трафарета, отдающего предпочтение плоскостности, а не глубине, и новой заботы о симметрии и пуристическом порядке: лабиринт превращается в успокаивающую, спокойную плоскостность. С 1930 года подходить к живописи Александры Экстер стало сложно. Десять лет спустя она стала неузнаваемой.
•  Использование дорогих, редких материалов. Дизайн должен подчёркивать высокий статус хозяина, поэтому доминировала роскошь и богатство. «Великий Гэтсби» — символическая медитация на тему «эпохи джаза» в американской литературе.

• Театральность и праздничность, контраст с последующим периодом. Блеск — металлические акценты, обилие зеркал, витражных стёкол смелых расцветок и блестящих поверхностей. В мире музыки, как и в мирах моды и танца, телодвижения и их эффекты (а именно, игра на музыкальных инструментах и пение) ассоциируются с гладкой поверхностью. Зеркальные эффекты — зеркала в ажурных рамах и как вставки в предметах мебели. Много света — огромные светильники разных сочетаний форм. Зеркала изменили самовосприятие людей: сформировалось ясное представление о силуэте и движениях тела, выработалась новая манера разглядывать себя в зеркале. Эта «квир-позиция», тесно связанная с изобретением и театрализацией себя, хорошо вписывается в мир искусства.

• Позитивный настрой. Ар-деко характеризовался верой в будущее, интересом к человеку и гуманизмом. Он призван поражать, удивлять и провоцировать на эмоции, оставаясь элегантным и комфортным для ежедневного пребывания. 

Философия ар-деко отразилась в искусстве того времени в следующих аспектах:

• Изменении способа изображения: подражание природе сменяется её переосмыслением, упрощением и абстракцией
• Популярность геометричности в орнаментах и изображениях, особенно треугольных и трапециевидных. Треугольники могут символизировать энергичность, динамику и лидерство. Три его стороны представляют изменение, конфликт или баланс. Две параллельные стороны трапеции символизируют стабильность, а одна или несколько наклонных — движение. 
• Использование ярких и насыщенных цветов: белый и чёрный, золотой и красный — характерны для стиля. Комментарий Блеза Сендрара: Цвет — чувственный элемент. Чувства — это реальность. Вот почему мир красочен. Чувства строят. Вот в чем суть. Цвета поют[9]

Стиль ар-деко связан с психологическими явлениями. Особенности проявляются в контексте влияния стиля на психику, а также в связи с некоторыми произведениями литературы, созданными под влиянием ар-деко:

• Создание иллюзии благополучия. Роман «Холостячка» Виктора Маргерита стал документом эпохи ар-деко, показывая особую культуру изнурительной экстатичности — стремление довести до предела любое удовольствие или впечатление. Теплота, изысканность и некоторая сентиментальность ар деко укрепили тенденции гедонизма в культурном бытии современного человека.
• Эмоциональное отстранение от индустриализации. Ар-деко позволял человеку создать уютный частный интерьер, несмотря на влияние прогресса.
• С точки зрения психиатрии стиль ар-деко сопоставим с несколькими душевными расстройствами: эмоциональными, расстройствами мышления и восприятия^[10]. Эмоциональные расстройства проявляются в виде депрессии, навязчивых страхов, тревоги и панических атак, «прерывистые вздохи обморока». С ними связан страх смерти или страстная одержимость любовью к смерти.
• Расстройства восприятия связаны с тем, что в стиле ар-деко подчеркнуты мистичность, нереальность, таинственность, что ассоциируется с шизофренией, для которой характерны галлюцинации и визуализация бредовых образов. Изображение тела следует логике двойного регистра любви, доминирующего в это время: с одной стороны, эйфорического, а с другой — дисфорического. в классической логике противостояния Эроса и Танатоса.
• «Совесть — это немедленное раздражение, в то время как идеалы — очаровательная прокрастинация», — написал будущий сценарист Бен Хект в своём дебютном романе «Эрик Дорн» (1921)[11]. В фильме «Я не ангел» (1933) Мэй Уэст сказала: «Когда я хороша, я очень хороша, но, когда я плоха, я ещё лучше».

Однако есть и другое мнение: ар-деко провозгласил устремлённость в будущее, желание лёгкости и радости жизни. Восприятие стиля ар-деко может быть субъективным и зависеть от точки зрения.

 

Компромиссы

Посетители выставки 1925 года восприняли ар-деко именно как стилистический компромисс[12], характерный для промежуточного положения, в котором находился вкус того времени. Компромисс в приспособлении строгих форм кубизма и абстрактного искусства к широкому распространению; между математическими законами, регулирующими промышленное производство, и сильными традициями ремесел, стремящихся к совершенству; между новыми материалами (пластик и алюминий) и старым стилистическим репертуаром.

Ассоциативные связи между телесной эстетикой и восприятием себя Примеры эмоциональных работ в стиле ар-деко. Поведение человека активно психологизируется, за счет чего выстраивается все больше ассоциативных связей между телесной эстетикой и восприятием себя.

«... психоанализ, как известно, был одной из основных инициирующе-движущих сил так называемой сексуальной революции. Ее победа, ее углубление и распространение в значительной степени ослабили систему запретов в сфере официальных практик ограничения “пользования удовольствиями”»[13]. А. Сосланд

По словам Виктора Маргариты, мода на синкопированные излияния подобна музыке, которая их сопровождает и способствует. Автор «Мальчика» считает современный танец «непрерывным представлением полового акта, который требует нарушение правил нравов, в мюзик-холлах, на танцах, чаепитиях, в салонах и даже в ресторанах». У этого нового любовного приличия есть свои принципы: действовать быстро; прежде всего, воздерживаться от секса. Не взвешивать; меняться еще быстрее. Если «Двадцатые годы» и заслуживают своего названия, то в первую очередь из-за нарушения правил любовных нравов. Легкомыслие и неистовство, нетерпение и неуверенность, всевозможные эксперименты без запретов, скопление партнеров и разнообразие сценариев — все это способствует ослаблению любовных чувств в галантной Европе, как назвал ее Поль Моран в 1925 году[14]. Как любить, когда ты больше ни во что не веришь? Как любить, когда живешь как выживший? 

Что касается женской моды, то она, как и танец, задает свой ритм этой скорости любви: «Женщина 1890 года носила на себе двадцать два предмета одежды; женщина сегодняшнего лета носит три; одна раздевается за двадцать минут, другая — за двадцать секунд".

Предприимчивая Сюзанна Ленглен умела демонстрировать «обнадеживающую» женственность, чтобы ее приверженность системе мужских ценностей, таких, как сила или скорость, была принята. «Чувствуется, как папа Ленглен был бы счастлив превратить свою дочь в механика»[15]. Вдвойне символично для эпохи, когда скорость становится искусством жить. 

 

Декорация жизни — «капризная геометрия»

Ле Корбюзье призывал разделить эмоциональную функцию, относящуюся к собственно искусству, и утилитарную функцию, выполняемую промышленностью[16]. Выражался идеал объединения техники, искусств и ремесел для возрождения того, что Леандр Вайя назвал «декором жизни», понимаемым как искусство, применяемое для украшения повседневной жизни.

Выставка 1925 года стремится «ускорить рождение технического прогресса», приучая «глаза к большим пролетам, простым объемам, широким выступам»[17]. Комментарии критиков передали эстетическую теорию использования бетона, разделяемую, с одной стороны, привлекательностью упрощения форм вульгаты зданий, а с другой — возможностью переопределить декоративные традиции. Они превозносили характеристики железобетона, подчеркивая при этом трудности выражения, связанные с композитным материалом, в котором металл представляет собой скрытую силу, которая якобы не действует. В нем упоминался эмоциональный потенциал «его откровенных граней», «гармонии томов, открытых или обращенных к свету». 

 

Пароли и коды

Попытаюсь «выделить предметы, которые стали «знаменем» стиля, распространенные, растиражированные образы, формирующие представление о том или ином художественном явлении — направлении, стиле, манере.

90% книг, посвященных ар деко, используют именно этот визуальный ряд, чтобы сформировать устойчивый паттерн знания»[18]. К образцам стиля ар-деко можно отнести:

 

• Маскот «Духа ветра» Рене Лалика, 1928 года. «изысканность придает решающую контрастную нотку»[19]

 

• Эмпайр-стейт-билдинг в Нью-Йорке демонстрирует характерные черты ар-деко — вертикальные окна, сочетание промышленных и традиционных материалов, вестибюль украшен яркими позолоченными элементами.

• Здание Восточной Колумбии в Лос-Анджелесе. Фасад украшен геометрическими фигурами и зигзагами, а также фигурами животных и растений.

• Крайслер-билдинг в Нью-Йорке. Среди элементов ар-деко — треугольные окна, металлическая отделка, а также индустриальный орнамент, имитирующий автомобиль Chrysler.

 

Обрывки, осколки, лоскутки. Стиль одежды 1920-х годов

Одежда — это знаки, наполненные множеством интерпретаций. Это доспехи, защищающие от внешнего мира, или инструменты для «презентации себя в повседневной жизни», если цитировать Эрвинга Гоффмана

• Платья с короткими юбками, облегающим силуэтом и открытыми плечами, подчеркивающие фигуру. Мальчишество. В конце XIX века модифицируются критерии красоты: акцент перемещается на бедра, подчеркивается мобильность тела. Силуэт становится тоньше, линии одежды приближаются к анатомическим, в жестикуляции появляется спонтанность. Изгибы тела становятся различимы под одеждой, а в представления о красоте интегрируются очертанием передней поверхности бедер и таза. Тогда же проявилось эротическое влечение, которое человек способен испытывать к телу: «она умела улыбаться ногами и изъясняться туловищем».

 

Стиль 1920-х.

 

• Акцент на архитектурных формах в одежде, использование различных тканей и переплетений.
•  Обувь на высоких каблуках, предназначенная для танцев и активного образа жизни. Много обуви. Поразительно разнообразная коллекция. Все на каблучках. Все, для того чтобы быстро танцевать чарльстон и шимми, чтобы кружить на бакелитовых каблуках.
• Империя эфемерности. Кутюрье взяли в качестве моделей чемпионок спорта, и начали распространять спортивную одежду.

Насурьмлённые глаза, очень ярко выделенные, закрытый лоб. Короткие стрижки, маленькие головки, длинные шеи. Облегающие платья. Фигура египетского мальчика. Ощущение, что эта закулисье варьете, булгаковского извода. Сколько умений ушло на эти платье, столько фантазии? При этом удивительное повторение архитектурных форм. А ведь делали их, шили, создавали девушки без художественного образования. Высокий уровень общей культуры?

Шинуазри и японизм, конечно, с асимметричной композицией, рамками вокруг основного изображения, флоральными орнаментами; локальные цвета и нарочитая бессюжетность. «Перпендикулярные крики цветов падают на бёдра» Б.Сандрар. Шутка в устах Орфея. «Увлечение эпохи распутством», прославляемое живописью, по-видимому, вызвано представлением о женском желании, которое «излучает эту восточную притягательность»[20]. Все эти тончайшие переплетения в тканях, в то же время полетность коротких юбок, стремительность. Побег. В этом есть что-то такое жаркое, не остывающее, поэтому руки и спины обнажены. Сильно вырезаны подмышки. Декольтированная спина платьев. Для того, чтобы скользнуть с усталых плеч? Красота, конечно. Необыкновенная сейчас. Сложно представить место, куда можно было пойти в таком платье или так вырядиться. Сразу подумала о своих шляпках, вуалетках. Вряд ли я бы их сюда надела, потому что слишком, too match, в быстром темпе мы живем. Некогда остановиться и побродить.

 

 

Платья «от Фортуни» (1922)

 

Начинается экспозиция выставка с плиссировок Фортуни, знаменитое платье, почти реформ. Отсутствие выделенной груди. В основном акцент на шее, плечах и ещё спине. Эти модели можно найти на портретах Киса Ван Донгена, на гуашах, представленных Домом Lanvin на выставке декоративно-прикладного искусства, или в романе Андре Моруа «Климат» (1928), где герой Филипп Марсена, пишущий Изабель, заявляет, что ему нравятся ее спортивные платья и что он не любит напротив, «все, что нарушает линию»: «беспрецедентная элегантность, исполненная спортивной энергии и непринужденности, заменяет легкий шик блузки» [21]. Чем меньше слоев ткани покрывает фигуру, тем пристальнее за ней следят. Сложился рынок красоты. Начиная с 1890 года, упоминания различных диет становятся частыми и вездесущими. Зеркало проникает в личное пространство. Разглядывание себя имеет решающее значение. Избыточный ассортимент товаров для эстетического усовершенствования тела становится нормой.

Да, жизнь зажженная, с обоих концов. Социальное заявление, отход от жёсткого викторианского образа жизни.

Хотя, конечно, это очень театральная жизнь. Очень праздничная. Ощущение вполне передаёт выставка. Удивительно, как много это поколение дало пьяниц. Мальчики, вернувшиеся с войны. Пили, пили, пили. Дело не в том, что это потерянное поколение да ревущее время. Будда во время джаза, «прирученной катастрофы», но это ещё и угар? Передышка перед Второй Мировой войной. Что с этим делать, трудно сказать.

История ничему не научает, но возвращается в виде фарса. А мы здесь на чужом празднике жизни, который, когда-то случился, когда-то приносил удивительные плоды. А может быть и раскаяние.

Крайне интересно смотрится работа тогдашних художников. Множество иллюстраторов. Наверное, ни одно время не давало столько. Столько художников иллюстраторов, настолько самобытных, настолько интересных.

А еще и вот эти вращающиеся зеркала, которые все время меняют ракурс. Тоже об этом. Как если бы не было ничего стабильного. Гламур, важнейшим средством выразительности которого является блеск, представляет западную «эстетику света», опираясь на «роскошные» стили прошлого — барокко, рококо, ар-деко. Придать телу блеск и облачить его в тесную одежду — способ продемонстрировать себя, оставив остальным роль зрителей. К такому телу можно испытывать притяжение, не сопровождаемое желанием проникнуть в него: сияющее тело, отражая свет, отталкивает взгляды и интерпретации, стремящиеся найти в нем глубинный смысл и удовлетворение эротических желаний. Акт, объективирующий тело и тем самым устанавливающий дистанцию между телом и сознанием. Тело-поверхность не способно ничего выражать, не способно служить знаком того, что происходит в сознании[22].«[Тело] мы больше не населяем, оно становится нам чужим»[23].

И если прохожий встречает женщин – прохожих, – они в основном заняты собой: «Женщины смотрят друг на друга здесь больше, чем где-либо еще, что является источником определенной красоты, присущей парижанкам. Еще до того, как мужчина смотрит на них, они десять раз видят себя раздвоенными зеркалами. ... Даже глаза прохожих [sic, в общем мужском роде] подобны зеркалам за занавеской»[24]. Где красота не жанр, а способ существования тех, кто ищет себя в другом больше, чем стремится увидеть другого.

 

Женщина

… мне нравится монументальность Лемпицки, мода, эстетика этого времени... Раньше обожала модерн, сейчас арт-деко, как слом времени, как жажду перемен, скорости (героини Лоуренса живут так, у англичан это особенно заметно). Есть хорошая книга Гумбрехта 1926 г. Научное эссе, очень по сути.

 

Общество менялось по мере того, как ослабевали запреты, а молодёжь требовала новых впечатлений и большей свободы от старых ограничений. Значение компаньонок уменьшилось, а лозунг «всё дозволено» — девиз молодёжи, взявшей под контроль свою субкультуру. Родилась новая женщина — «хлопушечница», которая танцевала, пила, курила и голосовала, пронизанная очень сложным чувством бунтарства и легкомыслия, колеблющимся между эмансипацией и беспорядками. Сексуальная привлекательность становится важной данностью. Новая женщина стригла волосы, красилась и ходила на вечеринки. Она была известна своей склонностью к риску. Женщины получили право голоса в большинстве стран. Для одиноких женщин открылись новые карьерные возможности в офисах и школах, а зарплаты помогли им стать более независимыми. С их стремлением к свободе пришли перемены в моде. Одним из наиболее драматичных послевоенных изменений в моде стал силуэт женщины: длина платьев изменилась с длины до пола на длину до щиколотки и колена, став более смелой и соблазнительной. Новый дресс-код подчёркивал молодость: корсеты остались в прошлом, а одежда стала более свободной, с более естественными лаконичными линиями. «Мои глаза — это килограммы, которые взвешивают женскую чувственность», — пишет Блез Сандрар. Фигура «песочные часы» больше не была популярна, и более стройное, мальчишеское телосложение считалось привлекательным. Флэпперы известны своим приподнятым настроением, флиртом и безрассудством в поисках веселья и острых ощущений.

 

Что в дамской сумочке?

Такие практики не отправляют в долгий путь к дельфийскому храму «познать самого себя»[25]. Итак. Сигареты, конечно; платок, пудренница, помада. Неизменный спутник всех преподавателей — шарф или шелковый платок — на всякий случай: а вдруг путешествие на яхте или в открытом автомобиле. Гимн предмету, куску вещества, что вбирает в себя целый век — век витрин, рекламы, желания и потребления.

Рисунок железных балок галереи, а также пунктирное ночное освещение привносили визуальные вибрации. Большие пролеты, которые служили опорой для витражного искусства. Магне утверждал, что «красота обнаженных натур сама по себе придает украшенным частям полную ценность»[26] 

Манекены на постаментах. Внизу бурые тени. Что-то инфернальное. Бесформенные фигуры, прячутся за хламом тряпья. Лица закрыты бейсболками. Утрачены признаки пола. Знаки жизни? Хтонический характер этого места. 

В ар деко показушная жизнь. Здесь тлеющая. Нетерпимая к проявлениям особенностей, своеобразия. Густая масса. Лава. Редкие выразительные лица. Вздохи восхищения: «Нам бы...» Некуда. Не те лица. Отсутствие праздника. Третья мировая. И что здесь о декоре, декорациях декларировать?!

Жизнь упростилась. Не до украшений. Эстетика быта нищенская, унифицированная. Пластик и синтетика. Искусственность, без всякой толики искусства. Даже искус упростился. Не во что играть?
Доигрались.

Как-то видела инсталляции с бесконечно вращающимися прутьями на подставках. Металлический дождь из шомполов. Движение неостановимое, хаотическое. Порядок беспомощного беспорядка. Полное ощущение ада.
Явно этот праздник даже не для нас, зрителей. Блики света кажутся осыпающимся бисером с платьев. Коверкание мелодии джазом каракулями инвалида. «Джаз опирается скорее на вещество, на первичные, материальные качества звука, чем на выражение формы. Потому-то он и становится надеждой культуры, оплакивающей утрату твердой почвы».

 

 

Показалось, что манекены асексуальны. Сексуальность наигранная. Подростковая. Коллекция кажется усыпальницей неизвестной любви или кенотафом во славу ушедшей страсти. Если, конечно, не считать, что этот расцвет жизней, посвященных любви, был направлен на то, чтобы вызвать у читателя 1925 года еще одну страсть — любопытство. Под влиянием любопытства стремление к разнообразию смешивается с соблазнами экзотики, стремление к приключениям — с удовольствиями эклектики, дух открытости — с прелестями коллекции. Эта новая Ева, потрясающая полученными образами, приобретает черты мальчика, спортсменки или авантюристки: «От Мадлен пахнет духами-брюле, симпатическими чернилами и плохим кинематографом. У нее голова забита кровавыми песнями, в котором есть разные факты и эпопея. Она любит русские романы и хирургические инструменты. Нити его чувств свисают с ее тела, как настоящие, те, что в официальном телеграфе, тянутся к берегу после шторма» [27]. Любопытство — это беспокойная страсть, на которую указывает страх перед лишением собственности

В этой спрямленности мало извивов, хотя, конечно, тела извивались в танце под тонкой материей.

Как у барокко была своя «сухая ветка» в виде рококо, так и у модерна есть его «сухая ветвь» – арт-деко. Свидетелей «безумных лет», успокоившимися после травм Первой мировой войны в лощеном ар-деко и неоклассицизмах разных изводов, на перспективу куда более трагических событий.

Как вообще культура отражается в одежде? — Ну, да понятно, что эта одежда создана для очень активного образа жизни, для подвижности, для того, что жарко, быстро и торопливо. В то же время в этом есть удивительное естество, даже я бы сказала, снобизм в том, как преподносить себя, как выставлять себя на подиуме времени. Сейчас мы скорее прячемся в наши коконы. Сейчас смотрю на публику, в основном в темных тонах, бурых. Ярких цветов практически нет, а ими «можно сыграть определенную пьесу». Никто специально не собирался на выставку. Бежевый теперь — новый черный. Только туфли на некоторых дамах, каким-то образом подчеркивают своеобразие момента. А мужчины вообще только в каких-то нелепых худи и майках. Хорошо одетых людей, я не увидела. Была одна женщина, с такой круглой спиной, что как-то попадала в формат стиля этого времени. А в основном нет. Даже не очень уверена, что вот эти выпрямленные спины манекенов, вполне соответствуют времени. Скорее, это изогнутая спина, как в танцах Жозефин Беккер. Это о том, что все извивается, все топорщится, все, каким-то образом, боится остаться в покое на какое-то время. Как у Гоголя на Невском проспекте. Да, такие перемены.

 

А начиналось с более чем недвусмысленного «Фавна» Вацлава Нижинского, защищающего альтер-эго, которое было трудно принять в ту эпоху: животную природу (несомненно, восточного происхождения), заключённую в каждом человеке. Дикость и первобытность прорываются в движениях, считающихся непристойными. Каждый жест, каждая поза взывают к публике. Насилие над интимностью, жестокость в сексуальных представлениях — лишь отголоски потаённых фантазий, которые тайно желаются и публично осуждаются. Что такое истина о сексе, если не дискурсивные модели в социально-исторических контекстах, которые их организуют и придают им смысл?

Декоративность, это ещё о том, что мы пытаемся украсить свою жизнь, как будто то, что есть, нас не устраивает. В арт деко, декоративность, некая театральность присутствует.

Что такое должно болеть, чтобы прикрываться этими изощренными прихотливыми узорами? Когда все пошло не так?

Сентиментальность и чувственная осязаемость этого стиля причудливо сталкивается с функциональным ритмико-динамическим единством, а возникающий при этом эмоциональный диссонанс образует особую эстетическую притягательность этого «тотального» стиля.