Проза

В конце мая 2003 года автор прибыл из Тюмени в Грозный и пробыл там некоторое время. Играл на гитаре, пел песни, знакомился с местными, выпивал, закусывая апельсинами. Знакомился и с девушками — то есть, вел себя, как истинный уроженец пламенных пустынь, песчаных пляжей и донских степей. Невеселые впечатления, однако, привёз автор из Чечни. Предлагаю фрагменты книги с рабочим названием «Кавказский хаос, или Приключения барда в Чечне» вниманию просвещенных и не очень читателей и глядетелей «Топоса». Вот он стоит, злодей, за спиной моей, зам. главного редактора, (поправил — какой, нахер, зам! Бери выше — сам главный!!!) и подзуживает — «мировая слава, Сорбонна, Уимблдон, Диснейленд...», на что я, как Пиросмани, отвечаю: что мне Сычуань, когда меня знают на Катаяме в Грозном!

Анвар Исмагилов

Фрагменты будущей книги

Фото автора

Катаяма, десятая линия, улица Короленко. Где это?

То яма, то канава.

В салоне маршрутки за моей спиной было тихо, но когда Саид-Ахмед
сказал, что вот, мол, район Катаямы, и снова извинился — а я
стал вспоминать адрес — то со всех сторон посыпались советы и
указания. Самое ценное из них, как я теперь понимаю, звучало
так: не морочить мозги, а ехать до Центрального рынка и
оттуда попробовать найти моих знакомых по этому странному
адресу: КАТАЯМА, 10 ЛИНИЯ.

— Молодой человек,— говорил мне дедушка-пассажир,— вот у этой
женщины на Катаяме живет родственница, и вам нужно знать, какая
там еще улица, Пушкина, Салтыкова-Щедрина, и так далее, она
должна быть перпендикулярна линии.

Так ничего и не поняв, я собрал свои сумки и беспечно простился с
Саид-Ахмедом и пассажирами.

Тихое утро. Свежий воздух, ни комара, ни мошек. В полиэтиленовых
пакетах гостинцы: вяленый лещ из Ростова, саблевидная чехонь,
истекающая жиром, оттуда же, но самое главное — две вакуумные
упаковки щекура, двоюродного брата муксуна, из Тюмени!

Объявление в Нефтяном институте

А в громадной черной сумке — концертный костюм, несколько смен
белья, несессер, летние туфли, сумка с аппаратурой: диктофон,
фотоаппарат, пленки те и другие, батарейки, мини-пассатижи,
отверточка, нож-бритва со штопором и прочими дорожными
хитростями, скотч и всякие другие полезные железяки.

Я, было, побрел вверх по горной тропе мимо огородов. Но
почувствовал, что двигаюсь явно не туда. Навстречу выскочила очередная
белая «Газель». Я за это время успел найти в сумке конверт,
на котором Руслан Ахмаев, мой будущий грозненский друг,
написал обратный адрес:

«Грозный-43, Катаяма, 10 линия, № такой-то, ул. Короленко, №
такой-то». Тут до меня дошло, что ничего странного в этих письменах
нет. Старопромысловский район, точнее, та его часть, что в
основном занята пятиэтажками и частными кирпичными
усадьбами, носит диковинное название — район Катаямы, в честь
японского коммуниста. Громадный жилой массив, в середине которого
мне показывали бывшее убежище Масхадова, меньше пострадал от
обстрелов и бомбежек, чем другие районы. По краям массива,
например, вверху и слева над остановкой «Начало Катаямы»,
уступами стоят разбитые вдребезги пятиэтажки улучшенной
планировки. А через пустырь, заросший дикой травой, тянутся линии
газопровода. Живут люди, по трассе внизу мимо БП-24 носятся
ПАЗики, УАЗики, ГАЗели и древние, как легенда об СССР,
РАФики.

***

ГАЗель не хотела останавливаться, но все же передумала. Два
здоровенных мужика внимательно выслушали меня, подозрительно
оглядывая с ног до головы, и решительно сказали:

— Это Вы совершенно не туда попали! Нужно отсюда ехать на
Центральный рынок, там садиться на четверку, ехать до начала Катаямы,
оттуда наверх, а там спросите.

Я ничего не понял, кроме того, что крупно влип. ГАЗель отъехала от
меня с космической скоростью. По трассе неслись какие-то
машины, и как их ловить, по совету местных, я не представлял.

Но ростовская закалка взяла свое. Прямо рядом со скелетом столба
электропередачи я бросил сумки и начал бодро махать руками,
пытаясь поймать неведомое мне такси. Но все водители шарахались
в сторону, перескакивая через лежачего полицейского, и
прибавляли газу.

Боец, неподвижно стоявший у входа в бетонные недра блок-поста,
пошевелился, размялся, неотрывно наблюдая мои наивные махания,
осмотрелся по сторонам, что-то сказал внутрь, своим товарищам,
и двинулся в мою сторону. В зеленой каске, зеленом
камуфляже, пыльных сапогах, толстый от бронежилета и разгрузника, он
был похож на лешего-террориста из сказочных ирландских
лесов.

Это было бы смешно, если бы не красноречивое помахивание автоматом.
И главное — деваться некуда! Я стою в своем кургузом черном
пиджачке в полосочку из чистой шерсти, потею, зажимаю ногами
свои сумки, будто пытаясь защитить частную собственность, и
отчаянно трушу.

А корабль (т. е. сержант),— идет!

Машины все быстрее проскакивают мимо, а я, как кролик, смотрю на то,
как вояка пересекает свою колючку и, в свою очередь,
начинает призывно махать мне: подойди, мол, поздороваемся! На что
я не менее сердечно прикладываю руку к груди и невербально,
хотя и шевелю в этот момент губами, отказываюсь от
приглашения.

Восстановление Нефтяного института, где автор пел

Через асфальтовую полуколбаску «лежачего полицейского» лихо
перепрыгивает зеленый, и даже пятнистый, бортовой УАЗ-452. За рулем
сидит некий джентльмен в не менее зеленой униформе, в
пятнистой кепке, в резком наклоне открывает правую дверь кабины, и
кричит оттуда:

— Прыгай!!!

— Здравствуйте,— начинаю лепетать я,— дело в том, что я приехал из
Сибири, из Тюмени, и явно вышел не...

— Прыгай! — оглядываясь влево на застывшего в десяти метрах от нас
часового, кричит пятнистый,— ты что, не понял?!

Я что-то понял. Все же впервые в Чечне. Забросил свою уродливую
сумку внутрь, забрался и сам, подтащил к ногам духовитый пакет с
рыбой и продуктами, уселся... и обнаружил, что мы уже
несемся во весь опор по прямому шоссе.

Чему-то радостно смеясь, больше глядя на мое озабоченное лицо, чем
на дорогу, пятнистый вновь вопросил в изумлении:

— Вы откуда такой ?!

— Из Сибири, из Тюмени. Мне нужно,— и я достал потрепанный конверт,
нашел адрес и прочел привычно: Катаяма, и т. д.

— Ёкарный бабай, вам повезло,— воскликнул мой новый знакомый,— дело
в том, что я еду с дежурства домой на обед, на 10 линию. Вас
как зовут? Анвар? А меня Хасан. А по нации кто?

— Наполовину башкир, наполовину лезгин.

— Так как вы на дорогу попали?

— Да вот, вышел из маршрутки с Малгобека, люди просто не знали, где
именно Короленко...

— Слушай, брат, я тебе честно говорю,— наклонился ко мне из-за руля
пятнистый,— тебе сильно повезло. Ты просто не понимаешь,
куда попал. Я работаю в милиции, много насмотрелся, но таких,
как ты, не видел! Ведь тебя могли сейчас, как минимум,
арестовать, или похитить, или наши бандиты, или федералы, убить —
это как в парке. Запомни — так нельзя, это опасное дело.

Я насупился. А УАЗик мчится вперед. Мы долетели до начала Катаямы
(это я уже задним числом знаю), повернули направо, мимо
полуразрушенных многоквартирных домов, и поползли вверх. Здесь и
начиналась 10 линия.

Не ждали

Поднявшись в гору, мы свернули направо в тихую, патриархальную улицу
Короленко. Все увиденное живо напомнило мне родную Гудауту
и двоюродный Ростов: широкая дорога, крепкие, добротные
кирпичные дома с высокими заборами, резные (из кирпича),
инициалы владельцев.

Центр косметологии, ул. Мира

Вот и дом нашего Руслана, 1968 год, МСЛ. Большие ворота, распахнутые
настежь, двор заасфальтирован и резко уходит вниз, ко
второму дому, именуемому обычно «летней кухней». Хасан, словно к
себе домой, забегает внутрь, я вытаскиваю сумки,
оборачиваюсь и вижу, что снизу поднимается молодая красивая женщина.
Хасан перекидывается с ней словами на чеченском, и по тону
разговора я понимаю, что, кажется, не туда попал.

Обернувшись ко мне, Хасан радостно кричит:

— А Вас тут не ждали! Я сказал, что вы из Сибири, но она ничего не знает.

«Вот те на», подумал я, уже изрядно подустав таскаться с сумками и
мечтая хоть немного передохнуть и умыться.

Женщина подошла поближе, я же все никак не мог придумать, что
сказать. Промямлил все-таки:

— Извините, Руслан здесь живет?

— Нет,— сказала женщина.

«Вот те на», еще раз подумал я.

— Он внизу живет, на 10 линии,— заулыбавшись, успокоила меня
красавица,— вчера приходила жена его, Марина.

Я перевел дух.

— А писатель Александр Иванович здесь, у вас?

— Нет, он тоже внизу живет, на квартире. Вы проходите, я вспомнила,
что от вас была телеграмма, и Руслан с Александром
Ивановичем ждут вторую.

(Вторая телеграмма пришла через двое суток после моего приезда).

— Пойдемте вниз, в летнюю кухню,— сказала, как выяснилось, младшая
сестра Руслана, Роза.

Я попрощался с Хасаном, тогда еще толком не понимая, какой напасти
избежал с его помощью. Он лихо захлопнул дверцу, и УАЗик
покатил к нему домой. Мы уже выяснили, что средний брат из семьи
Руслана — его друг.

Мы спустились вниз и вошли в широкий прохладный холл. Справа в углу
хрипел телевизор. Прямо напротив двери сидел невеликого
росточка крепкий седой дедушка. Слева от него в кресле
возвышалась крупная, величественная мать семейства.

Они оба кивнули в ответ на мои сбивчивые объяснения и, по-моему,
ничего не поняли, но позволили пройти и поставить сумки. Мать
грозно спросила у меня:

— Вы русский?

— Нет, конечно,— и я снова стал рассказывать о своей этнической
принадлежности. Все последующие дни мне только этим и
приходилось заниматься.

Мать, услышав ответ, оживилась и громко приказала что-то
по-чеченски. Роза (так звали красавицу), тут же кинулась заваривать чай
и накрывать нехитрую еду на стол. Я, догадываясь о
материальном положении семьи в военном городе, отказался от всего,
кроме чая. Вымыл руки и впервые после туркменского детства
соприкоснулся с проблемой нехватки воды. Об этом писал еще
Юрий Шевчук, для которого командующий группировкой специально
выделил вагончик, бутылку водки, закуску и бидон воды, чтобы
рокер смог искупаться.

Продажа воды на Катаяме

После чая дедушка отправился вместе со мной вниз, на квартиру
старшего сына. На голове у него была аккуратная круглая хевсурка.
По дороге я узнал, что дом, в котором живет семья, он купил
после 10-летнего чабанства в астраханских степях. По его
просьбе я шел слева:

— После того, как бомба упала, я с левой стороны плохо вижу. Но зато
я дорогу знаю, и правый глаз видит хорошо. Так что ты
будешь за левый глаз отвечать.

Выяснилось, что после перехода чеченской войны во вторую стадию
дедушка попал под артобстрел в своем собственном доме. Сидели
они с соседом в летней кухне и, по одним сведениям, играли в
нарды, а по другим — в карты. В городе шел бой, на который,
согласно привычному фатализму, никто уже не обращал внимания.

Грохнул взрыв, и на стариков мягко легла снесенная ударом крыша.
Несколько часов их вытаскивали из-под обломков, и с тех пор
отец Руслана плохо видит. Да и у самого Руслана минус шесть!
Как он признавался, если бы не зрение, тоже пошел бы воевать.

Впрочем, война не обошла стороной мужская часть семьи. Их было
четыре брата, и один из них, судя по всему, был в стане боевиков.
И вот больше года назад по привычному сценарию подъехали
ночью, выломали ворота и забрали парня.

По этому и другим таким же поводам чеченцы говорят примерно
следующее: конечно, преступлений много, и с той, и с другой стороны.
Но если кто-то виноват, его нужно судить открыто, по
закону. А похищения и убийства — в основном молодых граждан
России,— приводят только к тому, что поток желающих рвануть фугас
увеличивается.

В квартире Руслана царил ремонтный кавардак. Посреди комнаты стояла
мебель, верещал маленький телевизор с мигающим экраном, в
колени деду кинулся маленький, крепенький внучек. На меня он
смотрел внимательно, однако без страха. Дед его кликал: Ися!
Ися!

Выяснилось, что ребенка зовут Ислам!

Руслан ушел в город, на какую-то конференцию. Через неделю я узнал,
что это был очередной объединительный съезд народов Чечни,
где собрались врачи, правозащитники, беженцы, благотворители,
об остальных уже не говорю. Но в этот момент я подумал:
что-то не идет у меня с первого раза! До сих пор нет никого,
кто бы ждал и приветствовал криками «Ура!». Жена Руслана —
крупная, красивая женщина со странным для чеченок именем
Марина. Оказалось, что сам Руслан — ворондоевец, то есть мать его
из казаков, а Марина — вообще немка. Долго не было детей, и
теперь Ислам — свет в окошке.

Делать нечего, отправился я с дедом на остановку маршрутки №4. По
дороге дед сетовал на то, что все его дети в разъезде, и
некому меня сопроводить. Я по своей глупой бесшабашности уверял
его, что все будет нормально. Дошли до остановки, и дед в
очередной раз (их было много потом, этих разов!), спросил меня:

— А Вы кто по нации?

— Башкир по паспорту,— уже привычно ответил я.

Дед приобнял меня, явно довольный результатами этнической переписи.
Подлетел белый РАФик, я сел в него, и вот тут-то, в самом
деле, начались мои приключения.

Памятник в селении Алды на Черной речке