Проза

 

 

1. Они были маленькими

 

Ранним субботним утром на автобусной остановке возле сельского магазина было многолюдно. Народ собирался в город — кто за покупками, кто поторговать на рынке. Было ясно, что автобус будет битком набит, и большей части людей придется стоять в духоте два- три часа. Тут же вертелась детвора. Оно и понятно — развлечений в селе никаких, а здесь кто-то что-то скажет, расскажет что-нибудь интересное, кто-то отпустит шутку или чем-нибудь проявит себя. Магазин уже работал. Кое-кто из мужиков подался туда: ясно, за водкой или пивом.

На бревне, уложенном вдоль забора, специально для сидения пассажиров, вместе с ожидающими автобус сидели два приятеля лет четырнадцати: Кеша Круглов и Саша Уралов. Они пришли, как и остальные ребятишки, просто так, поглазеть. В селе они были на хорошем счету, поскольку хорошо учились и вели себя довольно неплохо. Круглов был беленьким и ушастым мальчиком с синими задумчивыми глазами. Уралов, напротив, был смуглый с вечно раскрытым улыбающимся ртом. Они о чем-то оживленно спорили.

К ним подошла нечесаная девчонка лет шести-семи. Она была в дырявом платье, и сопли то и дело выскакивали из носа. Но она проворно шмыгала носом, и сопли исчезали.

— А ну-ка, отойди отсюда, Нинка,— сделал предупредительное замечание Круглов.

Та непонимающе продолжала стоять.

— Нинка-корзинка, на пузе барабан, пушки стреляют по всем городам,— Уралов гордился, что сам сочинил это стихотворение еще в третьем классе. А главное — оно оказалось универсальным, подойдет и к Зинке, и к Маринке, и к блондинке. Поэтому долгое время боялись его одноклассницы, к несчастью имеющие подобные реквизиты. А более младшие девчонки и до сих пор боятся его придирок.

Нинка заревела, а когда ревешь, шмыгать носом, поверьте, совершенно невозможно, и большая предательская сопля резво выскочила из носа и свесилась аж у нижней губы. Все засмеялись, даже находившиеся рядом взрослые, кроме тетки Дарьи, сидевшей рядом и молча наблюдающей все это.

— Вот за такими потом будете бегать, из-за таких-то будете драться потом, вот увидите.

— Дерутся, потом убивают,— вмешался в разговор местный дурачок Фофан.

— Да ладно тебе, тетка Дарья,— огрызнулся Круглов,— не обращая внимания на замечание общепризнанного деревенского дурачка.— Тоже мне, нашла красавицу. А ты, Нинка, иди отсюда, сама прилезла, а теперь хлюздишь.

Вдруг кто-то расхохотался. Все вытянули шеи: что-то произошло серьезное, но смешное. Действительно, на крыльце магазина какой-то мужик в позе рака что-то слизывал с пола. Ясно, что. Вынося бутылку водки, купленную, по-видимому, на последние деньги, мужик обронил ее, а теперь слизывал ее остатки с грязного пола.

Уралов тоже чуть было не расхохотался, но вдруг побледнел: это был его отец! Он тихо, стараясь быть незаметным, сначала начал пятиться, а потом из всех ног бросился прочь.

«Папа, папочка, что же ты нас позоришь,— Саша уже не сдерживал слез.— Ведь ты такой хороший». Уралов-старший когда-то работал инженером на шахте. Работа была тяжелая, но высокооплачиваемая. И он привык каждый вечер принимать с товарищами «на грудь». Известно, один может так прожить всю жизнь, и про него не даже скажут, что он пьяница, а так, любитель выпить. А вот Уралову-старшему не повезло, он стал алкоголиком. На работе его не стали держать, в их городке была только одна шахта, и он не мог работать по специальности. В других городах он не мог устроиться из-за проблемы с жильем, да и он сам понимал, что долго не сможет проработать по специальности. Вот и решил податься в родное село, где устроился механиком и стал незаменимым специалистом. Оказалось, он в совершенстве владел техникой, за считанные минуты определял неисправности в машинах и механизмах, сам мог изготовить любую деталь на любом станке. Вот его и держали в совхозе, несмотря на его недельные запои.

К Саше отец относился не просто тепло. Даже будучи пьян, он проверял дневник, домашние задания, задавал заковыристые задачки и никогда не поднимал руку на сына. И за все это Саша любил отца.

Кеша Круглов рос в учительской семье. После приезда в их село семьи Ураловых Кеша подружился с их сыном, Сашей. Оба учились хорошо, любили читать. К тому же у Ураловых оказалась неплохая библиотека, которую не успел пропить их отец. Ребята заводили дискуссии и могли спорить часами, пока дело не доходило чуть ли не до драки. День-два они дулись друг на друга, но потом неожиданно забывали неприятное, и опять начиналось все сначала.

Шло время. Ребята окончили школу, оба без единой тройки. Кеша Круглов поступил в медицинский институт, а вот Уралову не повезло. При поступлении в политехнический какой-то антисемит срезал его по математике, любимому предмету Саши. Что же, за все надо платить: и за смуглое лицо, и за горбоносость, но не за горноуральское происхождение. Ничего, и с такой внешностью берут не только в армию, но и во флот. И уже через три с половиной года Саша Уралов опять дома, в родном селе.

А за это время много воды утекло. Отец у Саши умер, и теперь предстояло ему не учиться, а кормить мать и двух младших сестер. А вот Кругов женился на той самой Нинке! Вот вам и беседа на лавочке с теткой Дарьей.

 

 

 

 

2. Горькая участь провинциалки

 

 

Теперь подробнее о том, как Кеша женился на Нине. К тому времени Нина успела окончить школу и поступить в университет. Поселили ее в комнату со старшекурсницами. Казалось бы, повезло. Есть, у кого спросить совета, все расскажут о привычках и повадках преподавателей, помогут с учебниками или с конспектами, одним словом, передадут свой непосредственный опыт, которого сам набираешься с шишками на лбу. А было чему поучиться у подруг. По вечерам к подругам приходили парни, приносили спиртное, и начиналось приятное времяпрепровождение. Нину, разумеется, тоже приглашали к столу, и куда там, разве возможно отказаться. Все равно заставят. И так продолжалось каждый вечер. Парни оставались у подруг до утра. Пытались и к ней приставать, но она грубо, по-деревенски отшивала потенциальных приятелей. И все же она засыпала с трудом, под утро. И потом с красными глазами шла на лекции. Каково учить в таких условиях математику? Поневоле задумаешься о хуе. После первой сессии Нину исключили из университета из-за неуспеваемости. Ей удалось устроиться на работу, на шоколадную фабрику. Дали место в рабочем общежитии. И опять началось то же самое. Вечером парни, потом ночевка, вечные приставания, а в результате хроническое недосыпание, красные глаза, заторможенные движения.

Большинство деревенских девчонок смиряется с такой участью, проходят школу любви, становятся проститутками или матерями-одиночками. Даже если удастся выйти в замуж, то потом окажется, что муж — наркоман или бессребреник, квартиры нет, денег нет, появился ребенок, а будущего тоже нет. Вот и заполняет нашу страну нищая безотцовщина, пополняя уголовный мир.

И Нине грозила эта типичная судьба. Обычно масса проблем у человека возникает при переходе из одной социальной среды в другую. И тут человек рано или поздно терпит, как говорят, фиаско. Если бы человек придерживался религиозной морали, то нашел бы общину на новом месте жительства, а та, в свою очередь, поддержала бы его, позволила бы адаптироваться к новой среде. Но безбожие губит народ. С другой стороны, не каждому суждено проникнуться и всей душой воспринять то, что две тысячи лет не подвергалось никакому сомнению.

Кеша Круглов случайно встретил Нину на улице и удивился ее осунувшемуся лицу и красным глазам. Как земляк, он приветливо начал расспрашивать ее о жизни, о знакомых. И вдруг Нина на людном месте с ревом бросилась к нему на шею.

— Кеша, я больше не учусь в университете,— она заливалась слезами,— только не говори никому из наших.

— В чем дело, Нина? Кто-нибудь тебя обидел?

— Да не в обидах дело, Кеша. Будь проклят этот город, будь проклят,— на нее, похоже, нашла истерика.

— Господи, что с тобой, Нина? Успокойся, пойдем, пойдем сейчас же ко мне, я живу недалеко отсюда, мне дали комнату.

И она пошла с ним. Он угощал ее чаем, а она со слезами рассказывала все, не стесняясь, как сестра своему всемогущему и всемилостивому старшему брату. Кеша Круглов был незлобивым парнем, и искренне пожалел Нину. Ничего дурного на селе про нее не говорили. В школе она была отличницей. Он внимательно вглядывался в ее лицо. Да, оно было осунувшимся, а теперь к тому же и красным от слез. Но все же она, как открыл для себя Кеша, была довольно симпатичной. Разве узнаешь в этой рослой голубоглазой девушке ту зачуханную сопливую девчонку, подслушивающую чужие разговоры на автобусной остановке!

Нина осталась у него. Вечером он пригласил ее на танцы в бар, находящийся на первом этаже их общежития. Такие танцы потом остаются на всю жизнь в вашем сознании, и вы не сможете избавиться от первоначальных воспоминаний. Жизнь продолжается, а ты помнишь об этом танце потом всю жизнь: с кем танцевал, какая была у нее реакция, и ведь помнишь всю жизнь. Ох, эта молодость, теперь бы мне ее. Разве я совершил бы столько ошибок?

Он обнял ее одной рукой, а второй взял за талию и почувствовал в Нине мелкую дрожь. Как медик, он с облегчением вздохнул. Она казалась ему прекрасной. Этой ночью она осталась у него. Тем же летом она поступила в медицинский институт. Круглов был доволен,— куда как неплохо иметь коллегу-жену.

Долгое время они жили в студенческом общежитии, потом, не без помощи родителей, они приобрели однокомнатную квартиру-хрущевку. Времена менялись, началась перестройка, и многим стало не до роскоши.

 

 

 

 

3. Утраченные иллюзии коммерсанта

 

 

Вернемся теперь к Уралову. Как мы знаем, после армии он, из-за материальных причин, не мог учиться. Перестройка застала его на Дальнем Востоке. Недолго проболтавшись дома, в селе, он вернулся на Дальний Восток, где у него остались друзья, бывшие сослуживцы. Там, в местном банке, ему удалось взять кредит и закупить несколько вагонов рыбы. Выгодно перепродав ее у себя, на родине, Уралов стал весьма состоятельным человеком. Он продолжал повторять подобные операции, пока по его горячим следам не сообразили пойти конкуренты, местные областные снабженцы, тесно связанные как с правоохранительными органами, так и с криминальными кругами. И Уралову теперь этот путь был заказан.

Он вынужден был придумывать что-то новенькое в коммерции. Усиленно искал варианты, долго думая по ночам, но варианты не вырисовывались.

И все же, за это время Уралов успел приобрести квартиру с евроотделкой, мебель, иномарку, а также жениться, завести ребенка. После своего коммерческого затишья, казалось временного, Уралов начал понемногу меняться. Он стал посещать разные эзотерические кружки, курсы йоги, читать религиозную и эзотерическую литературу. Жене это не нравилось. Дело дошло до развода. Жена раньше его поняла, что «другого раза не бывает», и решила круто изменить жизнь. Она постоянно толкалась на всяких коммерческих представительствах, пытаясь обратить на себя внимания. Уралов теперь был неперспективным, и она подала на развод. По решению суда дорогостоящий Мерседес и мебель отходили Уралову, а квартира — его бывшей жене с ребенком. Уралов великодушно отказался и от мебели. Он снял комнату в каком-то общежитии.

Теперь он свободно предавался любимой эзотерии, но и не забывал, что жизнь надо устраивать. Он еще был довольно молод и не совсем изношен. Уралов знакомился с девушками и, чтобы показаться интеллектуально привлекательным, прикидывался то философом, то инженером. И, как правило, получал отказ. Немного спустя он понял свою ошибку: молодой народ теперь стал меркантильным, а красивые девушки — тем более. Но обозначить коммерсантом он себя не решался,— не позволяла совесть. Какой же он коммерсант, когда столь легко уступил свое дело посторонним людям, а ничего нового так и не мог придумать. Он больше не искал вариантов. У него появилась любовница по имени Светка. Она (вот ирония судьбы!) работала инженером в одном из умирающих проектных институтов и получала, разумеется, какие-то гроши. Воспитывала она сына-бастрюка (простите, бастарда). Уралов дарил ей подарки три раза в год: в день рождения, на восьмое марта и на новый год. У нее была однокомнатная квартира-хрущевка, в которой умещались они с сыном, плюс ее мать, хозяйка квартиры. По этой причине они со Светкой встречались в комнате Уралова.

 

 

 

 

4. Уралов и Круглов: счастье, одиночество и страх

 

 

Вернемся к семье Кругловых. У тех тоже появился ребенок. Оба они работали в одной поликлинике, жили скромно, как все врачи и учителя.

И вот однажды произошла встреча Круглова с Ураловым. Конечно, оба они обрадовались. И Круглов пригласил Уралова к себе домой.

— Узнаешь ее?

— Простите, вы кажется моя землячка, Нина?

— Да.

— Ниночка, я ведь помню тебя девчонкой.

— Да уж конечно, никогда не забуду твои «нину-корзину».

— Прости меня, маленькие мы все были.

— Прощаю, Саша. Конечно, я прощаю. Садись, чай уже готов.

Тут заплакал ребенок, и Нина, извинившись, удалилась. Мужчины остались одни, и поэтому стало как-то напряженнее. А ведь они когда-то были друзья, как говорят, «не разлей вода». Что же, время вносит коррективы, появляются разные интересы. А жить прошлым, воспоминаниями — то же самое, что пересказывать друг другу по Куликовскую битву или о том, как плохо жилось народу при крепостном праве.

Первым заговорил Круглов.

— Саша, наверное, ты все знаешь по деревенским пересказам. Я тоже многое знаю из этих источников. Ты коммерсант?

— Нет. Теперь я безработный. Вот такой скачок в моей жизни. А, кстати, у коммерсанта и безработного есть много общего.

— Что же?

— И тот, и другой не работают по найму, поэтому могут легко обращаться друг в друга.

— Интересная мысль, господин Уралов,— Круглов дружески улыбнулся и похлопал Уралова по плечу.

Что-то смутное, что-то страшно неприятное сдавило подсознание Уралова, но тот взял себя в руки, внутренне осудив себя за свои отрицательные эмоции.

— Кеша Круглов, а как ты понимаешь, что такое страх?

— Страх — ну, это опасение, это боязнь, это неуверенность. Когда, Саша, я иду на операцию, ведь я руководствуюсь показаниями терапевтов, а вижу иногда несколько другое. И меня пробирает страх. Если я прав — я спасу человека, а если не прав?

— Ясно, ясно, Кеша.

— А если прав терапевт? А я не прав? Вот и появляется страх.

— Да, Кеша, страх — вот что отравляет нам жизнь. А бояться приходится всего. Страх что-то потерять, страх что-то не приобрести. Желание чего-то достичь, желание чего-то избежать — и вот появляется страх. Страх, страх, страх. Легкомысленный человек может не ощущать страха, на то он и легкомысленный человек. Он может быть настойчивым, смелым, даже отчаянным. Напротив, думающий человек готовит себя к различным неожиданностям, поэтому он всегда чего-то боится. Легкомысленный человек не готов к опасным неожиданностям и он перед ними совершенно беззащитен. По сути, своим мышлением и поведением думающий человек страхует себя от неприятностей, а легкомысленный человек использует весь свой сегодняшний ресурс на нужды текущего момента.

— Верно ты говоришь, Саша,— Круглов пристально смотрел на Уралова.— Откуда, прости, ты это все берешь.

— Ты ведь, Кеша, знаешь, я так и не смог получить высшего образования. Все это время я занимался самообразованием. Но продолжу, Иннокентий. Спасение от страха,— по сути, этим и поглощено внимание философии и религии. Существуют три принципиальных пути избавления от страха. Первый путь — это отказ от желаний. По нему пошли Будда, аскеты и стоики. Если нет желаний, то не может быть и страха их невыполнимости. Второй путь — это трансформация желаний, чтобы устранить страх. Такой путь предполагает готовность к изменению своих желаний. Если не представляется возможности добиться внимания английской королевы, то, будьте любезны, согласиться с вниманием, уделяемым вам уборщицей. Цель достижима, желание реально осуществимо, тогда чего же бояться? Третий путь предполагает настойчивое достижение своих желаний за счет усиления своих возможностей. Это — путь не философов, а героев и карьеристов. Но и крушение здесь ожидается более мощным и бесповоротным. Выигрыш здесь маловероятен, а проигрыш очевиден. Героями восхищаются, но сами герои умирают на кресте или в бою. А карьеристом невозможно стать, им надо родиться.Человек, осознавший, что его желания никогда не реализуются, освобождается и от страхов, сопутствующих этим желаниям. Страх исчезает, зато появляется не менее сильное чувство собственной никчемности, ненужности.

— Саша, прости, я тебя перебью... При чем здесь ненужность?

— Не забывай, я — безработный. И вот самое паскудное наступает тогда, когда ты ощущаешь, что уже никому не нужен. Хорошо, когда есть деньги и ты можешь купить на час-два любовь и внимание проститутки. Хорошо, если есть деньги на бутылку водки, и тогда на час-другой можешь добиться уважения и внимания у случайных собутыльников.

— Но ты еще молод, Саша.

— Да, Иннокентий. Пока ты молод, можешь заслужить какое-то признание в среде сверстников, оказывая поддержку другим. А если к тому же красив и приятен в общении — тем более. Тогда будут ожидать твоего появления, гордиться дружбой с тобой. Но это все — светские проблемы.

— Человека оправдывает признанный обществом труд, не прав ли я, Саша?

— Да, Кеша, ради Бога, делай хоть табуретки, лишь бы они «на ура» продавались на рынке. И такой труд удалит мрачные мысли. Мы же, часто не признанные в обществе, своим «трудом» предлагаем нечто ненужное обществу, точнее, не «нечто ненужное», а то, что уже давно и не без успеха делают другие. А потом обижаемся, что нас не признают в обществе. Понимание своей ненужности, это и есть чувство одиночества. Ведь одиночество — это качественное понятие. Дело в том, что человек оценивающий оценивает не только себя самого, но и окружающих, а потом делает выбор: с кем бы он хотел общаться, а с кем бы — нет.

— В принципе, Саша, человек нашел бы общение всегда, нашел бы и привязанность других людей.

— Но за все это, Кеша, надо платить. Платить временем, психической энергией, даже привычками и интересами. И ведь, выбирая тот или иной круг, либо деградируешь, либо возвышаешься.

— Согласен, Саша

— Продолжу. Не было этой проблемы в архаическом обществе, когда жизнь у всех была одной и той же. В наши дни, когда нет порой понимания между близкими родственниками, когда профессиональным или духовным интересам противоречат материальные интересы и страх конкуренции, человек разрывается между корпоративными интересами, которым он должен служить, и профессионально-духовными стремлениями.

 

 

— Но послушай, Александр,— не вытерпел Круглов,— ведь Будда, Христос и Маркс думали об одном то же: как же человека сделать счастливым. Каждому человеку хочется разумного и достойного. Но где все это?

 

— Нет и не может быть постоянного счастья. Даже если тебе кажется, что ты создал для него все предпосылки, все условия. Но тут вмешиваются в твою жизнь непредвиденный случай, force major и даже так называемый ближний, чтобы разрушить твои очередные иллюзии.

— Пожалуй, это так,— согласился Круглов,— именно от ближних и происходит большинство неприятностей.

Разговоры между старыми друзьями затянулись. Нина больше не появлялась. До Уралова дошло, что пора раскланиваться. Глубокой ночью Уралов вернулся к себе, домой. Он был и рад и не рад этой встрече. Приятно был удивлен преображению всеми презираемой Нинки-сопливицы в почтеннейшего врача-терапевта, гадкого утенка в высоковыйного лебедя. Конечно, приятно встретиться и с другом детства. Но что же отягощало сознание? Что? Уралов этого не мог понять. Он лег спать. Ночью ему приснился сон. Он видел его как наяву. Он как будто вспоминал давно забытое.

 

 

***

 

Полковник Уринсон первым принял удар. Он поднял солдат на контратаку. Вопреки всем канонам тактики он шел впереди солдат с обнаженной шпагой, презрев град пуль и разрыв шрапнели. Неприятель не ожидал такого поворота событий и дрогнул.

И тут кавалерийский полк под командованием Крумма, верного друга Уринсона, смял правое крыло противника, и теперь стало ясно, за кем оставался исход сражения. Они выиграли баталию.

Противник бежал, победа достигнута, трофеи поделены и теперь, уже вечером, наши герои поднимали бокалы с бургундским вином. Завтра утром предстоял путь домой со славой. Честь Империи спасена, и героев ожидала награда. Выжившим офицерам предстояла карьера, ну, а особо отличившимся в генеральном сражении — прекрасная карьера.

И вот торжественный бал в императорском дворце, все взгляды устремлены на героев. Уринсон давно замечал на себе взгляды фрейлины Наны. И теперь он пригласил ее на танец.

После танца Уринсона отозвал дядя императора, старый седовласый бонжуан. Он долго и назойливо хвастался своими всеми позабытыми победами... Уринсон искал взглядом Нану. И вот увидел, как та кружится с Круммом. И так же, как и ему, она приятно улыбалась Крумму.

Уринсон знал, что Нана имеет от него ребенка, отданного в иезуитский пансионат. Конечно, он, барон, не мог жениться на простой фрейлине, рядовой дворянке, но и блудень Крумм отлично знал ситуацию. Уринсон кипел гневом и не находил себе места. Он присоединился к компании молодых офицеров, обсуждавшей сравнительные преимущества гончих и легавых собак.

— Ну, что грустим, Уринсон? — вдруг он услышал за спиной голос Крумма.

— Если бы ты ударил сразу по правому флангу, я не потерял бы столько солдат.

— Ну, дружище, задним умом мы все сильны,— и Крумм похлопал Уринсона по плечу.

Тот неожиданно для всех резко сбросил руку Крумма со своего плеча. Крумм побледнел.

— Вы что граф себе позволяете? — Уринсон еле сдерживался.

— Прости, друг, мы же с тобой из одного котелка...

— Котелок у тебя — это твоя голова.

— Что?

— Я сказал.

Тут же в дискуссию вмешался известный бретер: «Место, господа, время, оружие и секунданты».

Были выбраны шпаги. Уринсон сделал выпад, но Крумм выкинул перед собой плащ, и шпага Уринсона завязла в кавалерийском плаще Крумма. Ответный удар Уринсону пришлось не долго ждать... Потом Крумм обнимал обмякшее тело бывшего друга, он искренне рыдал, но события не повернуть вспять.

Император отправил Крумма в родовую деревню на вечную ссылку, и Крумм лишился прекрасно складывающейся для себя карьеры.

 

 

***

 

Уралов проснулся среди ночи. «Что бы это значило? — подумал он. Но сон был настолько отчетливый, что, даже проснувшись, Уралов помнил имена и лица действующих героев. Он оделся, спустился вниз, дошел до ближайшего киоска, взял бутылку водки, придя домой, опорожнил ее и, не помня как, вырубился.

 

 

 

 

5. Уралов и Круглов: конфликты

 

 

Теперь, чуть ли не каждый вечер Уралов проводил у Кругловых. Пили кофе, вспоминали прошлое, говорили о будущем. Загорались старые споры между Ураловым и Кругловым, и иногда дело чуть ли не до драки доходило, как в детстве. Но Нина не только умело, по-женски, поддерживала разговоры, но также умело гасила надуманные конфликты.

Да ладно с этими надуманными конфликтами, возникавшими из теоретических споров друзей. Жизнь переполнена реальными конфликтами. И как их избежать? Из-за чего они происходят? По-видимому, существуют три основных причины конфликтов:

• конфликты, связанные с выбором женщины мужчинами или наоборот;
• конфликты, вызываемые желанием урвать незаработанное или заработанное чужим трудом;
• конфликты, вызываемые желанием возвыситься над окружающими путем даже унижения других.

Конфликты могут быть преступными и аксиологическими. Преступный конфликт подразумевает, что одна сторона заранее знала, что она недостойна желаемого блага, что благо по праву ей не принадлежит и не может принадлежать. Делая попытку присвоить благо, виновная сторона рассчитывает на ненаказуемость или отодвигает возможность наказания на неопределенный срок, так что страх наказания в сознании растворяется, скажем, перед страхом своей будущей естественной смерти.

Даже если обе стороны, посягающая и обладающая, имеют одинаковое чувство правоты, и переубедить ни одну из них не удается, руководствоваться, решая, кто прав, надо общественным мнением — оно редко ошибается.

Государство пытается защитить человека от преступных конфликтов — другое дело, удается ли это ему. Здесь есть свои проблемы, но, чаще всего, они сводимы к дилемме: «лес рубят — щепки летят».

Аксиологические конфликты сложнее. Здесь с единой меркой, вроде общественного мнения, не подойти. Например, конфликт между долгом и чувством, столь характерный для трагедий. Долг — это общественный критерий. Часто его понимание исторически изменчиво, а значит, не абсолютно. Чувство нам задано биологически, и поэтому оно исторически устойчиво. Но долг всегда ставили и ставят выше чувств.

Или взять межнациональные конфликты. Одна сторона, претендуя на территорию, руководствуется историческим принципом, а другая — демографическим или политическим принципом. Такие конфликты не разрешимы без крупных жертв.

Конечно, если в мире существовала бы единая мораль и существовал бы общепризнанный авторитет,— то многие проблемы были бы сняты.

Если вспомнить изначальные экзистенциальные проблемы человека, то признание неразрешимых конфликтов внутри наших душ еще более трагедизирует человеческую жизнь.

Человек вынужден нести груз проблем с самого раннего детства. Возникают противоречия, недоразумения. И все это ложится тяжелым бременем на память, отягощая сознание. Так, например, люди умирают, а осколки отношений с бывшими людьми остаются в сознании живущих. И уж не спросишь никого. Все позади. Вопроса задать некому. А вопросы иногда возникают мучительные, но возникают поздно, слишком поздно. Тишина. А умершая память человеческая многое могла бы рассказать дельного и интересного. Но нет с нами тех людей, и разве что рассчитывай на Царство небесное, где можно будет встретиться, вспомнить и обсудить прошлое.

 

 

 

 

6. Попрошайки, где ваша совесть?

 

 

Будучи безработным, но имея средства, Уралов продолжал материально помогать матери, оставшейся в селе, и сестрам, успевшим закончить столичный университет, а, следовательно, севшим на шею Уралову вместе со своими семьями. Уралов вынужден был помогать всем своим родственникам. И поневоле он вынужден был задуматься, а что же вообще представляет собой система родства?

По сути, система родства представляет собой архаическую систему социального страхования. Если человек попадает в какую-то жизненную передрягу, то родственники обязаны ему помочь, кто чем может. Родство позволяло выжить человеку. И недаром в древние времена самым лютым наказанием считался остракизм, когда человека изгоняли из общины. Любой иноплеменник мог его обидеть, ограбить и даже убить, и никакого наказания за это не предусматривалось. Теперь же времена и нравы сменились. Существуют определенные социальные гарантии, государство бодро отстаивает функции суда и расправы нарушителей порядка и законов. И тем самым сложилась система социально-правового страхования. И по этим причинам родственные связи ослабевают. А раз так, то и всякое родство теряет свой смысл,— думал Уралов.

Однажды Уралову пришлось побывать у младшей из сестер, проживающей в одном из подмосковных городов, ранее славившимся наукой высокого пошиба. Сестра ютилась в маленькой полуподвальной квартире с двумя детьми, но без мужа. Уралов поразился нищете обстановки, бледным от недоедания лицам родственников и той радости, с которой они приняли от Уралова мороженное, колбасу и кофе.

Но не долго Уралов пробыл у своей сестры. Совершенно точно подмечено в русской пословице: «Муж любит жену здоровую, а брат любит сестру богатую». И если уж сестра не богатая, станет перебиваться с хлеба на квас, то, согласно социалистической или христианской морали, этот муж или брат обязан будет содержать не только свою семью, но и семью сестры. А не каждый из нас Сорос или Березовский. И все же, разве пролезет в горло хороший кус, если твоя сестра сидит на вермишели и геркулесе? А отсюда — простой вывод. Бедная сестра создает проблемы и более преуспевающему брату своему. И вот, делая в свое время жизненный выбор, убогая сестра не понимала этого факта. Наверное, и сейчас не понимает до той поры, пока ей три раза не растолкуешь. Делая свой выбор, проявляя свободную волю, не надо забывать и о ближних своих. Как бы не пришлось потом эксплуатировать этих ближних, становиться им в тягость, навязанное ярмо. А потом начинаются, как говорят, эксцессы.

Сестра, ощущая нутром свою материальную никчемность, постепенно начала фыркать на Уралова. Сначала по мелочам, цепляясь за слово, за неточность выражений, за неправильное немосковское ударение Уралова. Потом она скептически встречала все его начинания. Сначала Уралов не мог понять, в чем дело. Может быть,— думал он,— все это происходит из-за сексуальной неудовлетворенности сестры? Что ж, природа требует своего. А если такая раздражительность из-за материальных проблем? Уралов все это время, которое находился в семье сестры, старался все покупать за свой счет, отремонтировал сантехнику, купил стулья. И все же, недовольство сестры нарастало. Может быть,— продолжал думать Уралов,— ей требуются более крупные расходы? Уралов недоумевал. В конце концов, он решился вернуться домой, оставив сестре записку: «Прощай и не забывай лишний раз плюнуть в свою чашку супа, будучи голодной»!

 

 

Возвращался Уралов домой в великой задумчивости. Да, думал он, бедность не красит человека. Не красит его и богатство. И все же, лучше маленькая рыбка, чем большой таракан.

 

Социалистические идеи, начиная с Христа, рассматривают бедных и убогих, будто на них клином сошелся белый свет. По меньшей мере, каждый второй из бедных и убогих виноват в этом сам. И если этим бедным и убогим придать уверенности в их «непотопляемости», то это увеличит их количество.

А в чем они виноваты? Не соблюдали или не понимали сословную мораль. Пренебрегали ею, делали, казалось им, разумные поступки. А выходило все наоборот. Зачем, скажем, школьник вертится на уроках, пропускает их, становится двоечником? Потом, в итоге, выйдя из школы, становится грузчиком или уборщицей. Зачем жена изменяет мужу? Муж, покидая ее, уносит с собой и зарплату другой женщине. Почему молодежь заключает легкомысленные браки, не посоветовавшись с родителями, не пройдя испытательного срока, веками известного как период обручения?

Благородной бедности не бывает. И кто обрекает себя и ближних на бедность — тот пусть не рассчитывает на сострадание.

И все же бедность — не абсолютное понятие. В глазах миллиардера бедным будет выглядеть миллионер, владелец ларька бедным будет считать ординарного профессора. И это все — внешняя интроспекция. А вот внутренняя интроспекция может не совпадать с мнением окружающих. Человек, ранее имевший большее, может ощущать себя бедным. Человек, строивший финансовые иллюзии, также будет ощущать себя бедным. Человек, постоянно находящийся в окружении более состоятельных людей (например, бедный родственник, лакей, гувернантка) явно будет считать себя бедным.

Но одно общее ощущают все эти бедные — острую нехватку денег. Каждый из них испытывает финансовые затруднения. Я здесь не говорю о людях, смирившихся с бедностью.

Смирившихся с бедностью людей — две категории. К первой относятся бедные люди, выросшие и живущие среди таких же бедных людей. Эфиоп, проживший всю жизнь в своей деревне, никогда не будет завидовать американцу. Вторая категория — это люди, сначала остро чувствовавшие свою бедность, но потом смирившиеся со своей участью... Обычно такие становятся глубокорелигиозными людьми.

Многих людей унижает сам факт бедности. И для таких людей открыты три дороги:

• невроз, алкоголь, деградация до бичевского состояния;
• перспектива стать преступником (от мошенничества и воровства до грабежа и разбоя) или проституткой. Такой путь характерен для молодых людей;
• попрошайничество. Оно кажется спасительнее первых двух вариантов.

 

 

А попрошайками становятся незаметно. Вот человек начинает испытывать финансовые затруднения. Поначалу кажется, что такие затруднения — всего лишь временное явление. Лишь бы, лишь бы перебиться пару деньков,— успокаивает себя будущий попрошайка, потом его успокоения удлиняются,— лишь бы перебиться пару недель. Вот, кто-то обещал ему работу, вот, кто-то предлагал подумать о его участи, вот кто-то давал дельные советы. И на начальной стадии своего становления попрошайка строит еще какие-то иллюзии, надеется, ждет манны небесной. И кредиторы пока верят его реноме, надеются и ждут. В конце концов, перестают верить и надеяться как попрошайка, так и его кредиторы.

 

А жить-то надо, и жрать надо тому же попрошайке. Вот и идет он занимать, сначала у верных друзей, потом у хороших знакомых, затем у случайно подвернувшихся доброхотов.

Иногда попрошайка готов устроиться на любую ужасно низкооплачиваемую работу по своей специальности, чтобы потом клянчить у начальника, выдумывая разные непредвиденные трагические обстоятельства. А начальник пока терпит. Надеется, что его новый работник отработает занятое. И на вопросы начальника твердит одно и то же: «Я отдам, я отдам». Потом начальнику, дураку, становится ясно, что никогда попрошайке не отработать занятого, и он в сердцах гонит попрошайку с работы прочь.

Но с этим печальным фактом попрошайка делает удивительное открытие. Оказывается, можно так зарабатывать, прося в долг, а потом предлагать кредитору, чтобы он создал тебе условия для погашения долга. А раз так, то можно легко согласиться с любым предложением, с минимумом оплаты, ведь на следующий день можно будет просить в долг из-за непредвиденных обстоятельств.

Мир тесен. И долго так продолжаться не может. Да и начальники не все сердобольны. Иной сразу обрежет: нет и все,— вот и ищи другого начальника. А там уже вся округа будет знать попрошайку-трудоустройца. Вот и все, а алкоголь завершит «последний удар».

 

 

Вот, к примеру, взять мою бывшую жену,— рассуждал сам с собой Уралов,— ведь и она повторяет известную историю. Пошла по кругу занимать деньги. Но, здесь одно «но». Настанет момент, когда взаймы никто не будет давать. И это — конец попрошайке, оттягивающему свою горькую участь. Иллюзии рано или поздно рассеиваются. Остаются бутылки на помойке, геркулес и картошка, чай-третьяк. Но ни один из попрошаек не понимает этого.

 

Да не цепляйся ты за иллюзии,— думал Уралов про свою бывшую жену,— никакого просвета у тебя не будет. В Золушки ты по возрасту не годишься. Значит, твои иллюзии превратятся в миражи. Точка. А! Есть единственный выход. Выйти замуж за богатенького старичка. Но, думаю, и здесь ты опоздала. Более молодое воронье составит тебе на этом поприще убийственную конкуренцию. Так что не тешь себя иллюзиями и стоически готовь себя к благородной нищете. И не вздумай запить горькую. Тогда окажешься на улице, где придется тебе делиться печалями уже с так называемыми бомжами.

 

 

 

 

7. Уралов и Круглов: эротика и смысл жизни

 

 

По-прежнему Уралов пропадал по вечерам в семье Кругловых. И все оставалось по-прежнему: чаи, разговоры и никакого алкоголя. Светлана, любовница Уралова, заподозрила его в крутой измене. Но Уралов игнорировал ее опасения. Ему с детства нравилось проводить время с Кешей, а тут добавилась Нина, такая очаровательная женщина. Ведь он знал ее с детства. И не мог рассмотреть в той сопливой девчонке будущую красавицу. Ох, тетка Дарья, была бы ты жива! И что же я задержался на Дальнем Востоке,— корил себя Уралов. Но ведь что удивительно: как из гадкого утенка перерастают в высоковыйного лебедя. Нина брала и умом, и тактом. Она вовремя и деликатно успевала успокоить не в меру разгорячившихся в споре друзей, вовремя вставляла свое слово, после которого и спор прекращался.

Нет, такие женщины просто так не находятся. Ищешь — и не найдешь. А когда она перед своим носом — и не замечаешь. И Уралов люто стал завидовать Круглову. Но и сам себя продолжал винить. Ведь жили по соседству, ведь он ее травил при каждой встрече, а теперь вот губу раскатал. Ну надо же!

Любовница Светлана его не устраивала. Простая баба, очень благодарная Уралову, что тот приходил к ней, немного помогал материально, но не имел к ней особых претензий. А вот Нина увлекала Уралова все больше и больше. И с каждым посещением семьи Кругловых Уралов ощущал, как нарастает антагонизм между ним и Иннокентием. Может быть, и Кеша третьим чувством ощущал не совсем товарищеские мысли Уралова. Антагонизм нарастал, дискуссии становились жестче. Но, похоже, разлучи их сейчас, это не показалось бы им приятным.

Однажды они почему-то разговорились о порнографии. Нина сидела рядом.

— Мерзкое ощущение,— заговорил Уралов.— Как будто бы поднимаешь кобыле хвост и смотришь, что там, под хвостом. Какое красивое животное, эта лошадь, к тому же, если она породистая. Глаз не оторвешь. А тут приходит идея заглянуть ей под хвост. И вот прежнее эстетическое чувство исчезает. Поймут ли меня любители порнографических сайтов?

— Ведь и у человека, хорошо физически сложенного,— поддержал Круглов,— все прекрасно. Возьми, например, балет, фигурное катание, художественную гимнастику.

— Совершенно верно, Кеша. Только лень или глупость делают человека уродливым. И все же, есть изнанка жизни, ну, что поделаешь, природа нас вынуждает кушать, а потом испражняться. В конце концов, в каждом дворе есть аналог — это помойка. И куда от нее денешься? Она нужна, как нужник, она необходима, что тут объяснять. Но никому, здравомыслящему, в голову не придет часами любоваться не закатами солнца, а помойкой. Любому, наверное, приятнее просматривать часами иллюстрации знаменитых художников, а не содержимое помоек. То же самое и с порнографией. Это — помойка нашего тела. Эротика — совершенно другое дело. Она не сводима к помойке. Эротика — это не заглядывание кобыле под хвост. Это взгляд на ту же кобылу в ее жизнелюбивой позе. Но это совсем другое.

— Саша, где же ты находишь границу между порнографией и эротикой?

— Не знаю, Кеша, но когда кобыле поднимают хвост, тогда уже ясно, что никакой эротики нет. Кстати, в отношениях между мужчиной и женщиной должно быть таинство. Правда, есть в этих отношениях и некрасивая сторона, как и у всех животных. Ведь все мы, за редким исключением, произошли от обезьян, а это омерзительное животное. И многое мы наследовали от обезьян.

— Ты имеешь в виду нравственные качества?

— Нет, сегодня мы рассуждаем о физиологии. К примеру, восточная культура ее тщательно маскирует, эту физиологию, доставшуюся нам от неприятного родства.

— Тебе сама жизнь не нравится, Саша?

— Да. А почему бы и нет? Ведь и сама жизнь в основе своей некрасива. То и дело раскрывается розовая пасть, чтобы пожрать меньшего обладателя розовой пасти. Посмотри, посмотри внимательно на жизнь в ее биологическом виде. Кто-то кого-то жрет. Розовые пасти кругом. Противно. И ни одна тварь не может существовать, не пожирая другую. Кто-то кого-то жрет. Мы, люди, уже не жрем мясо других людей, но мы жрем труд и глупость наших ближних. А какие существуют омерзительные формы жизни: жабы, змеи, мыши, скользкие и влажные черви, клопы, тараканы и вши. Зачем это было нужно Создателю? Ведь жизнь могут оправдать разве что эстетика, а потом только этика. Единственное, что вызывает в этом мире умиление, это природные пейзажи, бабочки и травоядные. А вот стоит оторвать у той же прекрасной бабочки крылья, и во что она превратится? Правильно, в уродливого червя.

— Саша, мне кажется, ты бросаешься в крайности. Ты чем-то недоволен. В твоих словах сегодня нет логики.

— Это почему же? Травоядное есть траву, травоядного ест хищник, хищника убивает человек, человека отправляет в мир иной другой человек. Кто же торжествует, жизнь или смерть? И вот представляется мне жизнь, словно временная фора, данная извне, пока на тебя не напал хищник. А может быть, воспеть бессмертие травы, которая воплощается в стройном теле лани, а через лань — в теле злючего волка. Человек не жрет волка, он его убивает. И цель всей этой цепочки жизни — в убийстве волка. Допустим, лань убивает не волк, а человек, пожирающий ее мясо. Если отвлечься от репродуктивности, то мясо лани превращается в человеческие экскременты. И опять возвращаемся к человеку. А зачем он? А чем он лучше той же лани? Внешне? Нет. Может быть, ради какой-то высшей цели? Но какой?

А, вот, в чем дело! Лань не имеет представления о Боге, а человек, может быть, имеет. И чтобы поддерживать это представление, человек убивает лань. Потом человек попадет в рай, где лани не будет. И вот такие рассуждения будут единственным оправданием жизни человека за счет смерти лани.

— Саша, ведь наша главная задача — это избавиться от врожденной животности.

— Избавиться от животности — можно ли? Такое избавление будет противоречить всей природе и всей истории.

— Что ж, по-твоему, Саша, человек не может освободиться от животного начала. Значит, зло принципиально не устранимо?

— Жизнь жестока во всех своих проявлениях. От чего, скажешь, легче принять смерть: от опустившегося на твою башку каменного топора или от тонкого лезвия шпаги, способного проникнуть тело через кольчугу даже при небольшом усилии? А может быть, от шила, более тонкого, чем шпага?

— К чему ты это, Саша?

— Признаюсь, Кеша. Я на взводе. Сегодня мне удалось заключить посреднический договор на очень, понимаешь, Кеша, на очень большую для меня сумму. Кажется, выхожу из стадии безработного. Одно только «но». Если одна сторона кинет другую, то, в любом случае, я окажусь крайним и заплачу за это своей жизнью.

— Да,— по-простецки поддержал Кеша друга.

— Нет радости в жизни. Вот, заключил договор, трясусь от страха, а вдруг он сорвется, а вдруг одна из сторон окажется жуликами. Даже если удастся сделка, буду трястись за деньги: а вдруг наедет налоговая полиция, вымогатели, попрошайки. Одним словом, от такой жизни удовольствия не прибавляется. Жить бы где-нибудь в тайге, на пасеке, завести кучу детей, заниматься натуральным хозяйством.

— Еще один Руссо выискался,— Кеша криво улыбнулся.— Ты лукавишь, Саша. От такой жизни ты бы через неделю отказался. Принять те же роды у жены, и тут требуются специалисты. А ты рассуждаешь о куче детей в таежной глухомани. Прошли те времена, увы.

Но пора и прощаться, и Уралов раскланялся с Кругловыми. Нина подала Уралову шапку и пальто. Помогая надеть ему пальто, она нечаянно коснулась грудью Уралова. Неожиданный жар прошел по его телу, и впервые у него промелькнула мысль, что Нина могла быть его женщиной. Тут же он прогнал эту крамольную мысль. «Боже,— стыдился он,— как я мог такое подумать».

Он ушел. Но крамольная мысль завладела им. И как же раньше в сопливой девчонке он не рассмотрел такую прекрасную женщину. Нет, Светка никуда не годится против Нины. И все знакомые женщины по сравнению с Ниной — ничто. А ведь подло с моей стороны думать о жене друга. Подло!

Уралов проходил мимо ночного бара. Возле питейного заведения стояли девицы, они усердно дымили. Уралов зашел в бар. Он пил редко. Кругловы принципиально отрицали алкоголь. Но сейчас Уралов заказал бутылку конька. Он не замечал вокруг никого.

Уралов вернулся домой, совершенно не протрезвев. И во всей одежде, не раздеваясь, увалился в постель. Он ничего не хотел, ничего. Уралов видел сон. И во сне он видел себя совершенно в другом обличье и в другой обстановке.

 

 

 

 

8. Всплеск генной памяти

 

 

Они пришли с огромной добычей. Ур и Кру шли впереди всех как отличившиеся герои. Да, мяса было много. Несколько мужчин несли жерди на плечах, с нанизанным на них мясом. Тела мужчин были обрызганы уже засохшей кровью убитых кабанов. Мужчины пели боевую песню. По дороге к пещере их подкараулили соседи, злые инги. Мужчины достойно встретили врагов и, несмотря на свою усталость, отразили это подлое нападение. Враги оставили на месте стычки пятерых погибших. Мужчины вырезали у них печень и сердца. И все сложили с кожаную сумку. Тела врагов оставили шакалам. Ведь человеческое мясо невкусное и, когда есть другая пища, никогда человек не станет есть человеческое мясо. Другое дело — печень, у нее приятный вкус, она быстро запекается на огне, к тому же съеденная печень убитого врага дает энергию и мужчине, и женщине. Сердце же должен съесть сам победитель.

Ур помнил, как инги, вконец оголодавшие, подкарауливали их возле пещеры. Но бдительные стражники прокричали тревогу, все мужчины их племени вышли из пещеры и с достоинством приняли тогда вызов. Вместо того, чтобы быть съеденным, Ур и его товарищи ели мясо врага.

Теперь же другое дело. Они стали сильнее, и подлые инги боятся приближаться к их пещере, другое дело — напасть из засады на отощавших и обессиленных после трудной охоты. А теперь они несли на жердях разрубленных кабанов, несли печень и сердца врагов и пели боевую песню. Сегодня все будут сыты! Даже старикам и детям достанется мясо. У женщин будут блестеть глаза. И когда все насытятся, мужчины бросятся к женщинам. Вот тогда-то и начнется самое главное. Бывшие друзья, смертельно рисковавшие сегодня жизнью, вцепятся друг в друга за обладание самой красивой женщиной, а старый вождь безуспешно будет их разнимать. А между тем, какой-нибудь кривобокий калека одолеет эту женщину, пока мужчины будут бороться.

И вот героев встречают единоплеменники. Сколько у всех радости! Женщины танцевали, стараясь привлечь к себе внимание. Вот, танцует беззубая старуха. Она, кажется, прожила сорок лет. Кому она нужна? Она часто приставала к Уру, говоря, что он у нее сидел в животе. Тоже придумала! Хитрая, хочет есть мясо, поэтому и выдумывает небылицы. Бывший воин, а теперь кривобокий калека, бил в бубен, и в такт ударам в бубен женщины танцевали.

И вот на огонь легло мясо, много мяса. Наступила тишина. Первыми ели герои. Они по заслугам и старшинству съедали сердца врагов, потом приступили к мясу кабанов, а печень оставили для любимых женщин. Каждый из героев имел право бросить кусок печени той женщине, которая ему нравилась. И что интересно. Одним женщинам бросали здоровенные куски печени несколько мужчин, другим же ничего не доставалось, и они с жадностью облизывались, стараясь урвать мясо у более удачливых женщин. В темноте Ур увидел большие жадные глаза. Как же ее зовут? Это же На. И Ур бросил ей чуть ли не целую печень убитого врага, кинул ей прямо в лицо. Та радостно улыбнулась. Но почему-то она не стала сама есть печень, а начала отрывать от нее куски и совать в рот каким-то двум малым.

А зачем она их кормит? — задумался Ур.— Ведь она сама голодная. Я печень бросал не им, а ей. И сколько раз говорил вождю, что этих малых надо съедать в голодные дни. У каждой молодой женщины каждый год появляется такой малый. И ведь женщины любят их, кормят грудью, потом кормят мясом, которое достается им, а сами остаются голодными. Не нужно столько малых. Оставлять самых сильных мальчиков, будущих воинов, а остальных надо съедать. Стариков, старух развелось много, их просто надо убивать. Мясо у них невкусное. Нет, вождь отказывается. Вот убить бы его, а самому стать вождем.

Вдруг он увидел, что к На прилетел еще кусок печени. И бросил его Кру! Лучший друг Ура! Значит, кто-то из нас сегодня умрет! Эх, Кру!

Трапеза заканчивалась. Ур поднялся первым. Пинком ноги он ловко отбросил в сторону этих двух малых от На, потом схватил ее за волосы и поволок в глубину пещеры. Но тут же он почувствовал острую боль в затылке. Кру? Кру!

Душа Ура унеслась, и снова на этой бренной земле освободилось место для появления малого. Освободилось место жизни для очередных страданий.

 

 

***

 

Уралов проснулся в середине ночи в холодном поту. «Что за чертовщина мне приснилась? — подумал он.— Надо же. Какое-то примитивное общество, добыча, а когда сыт — понадобилась женщина. Конфликт с боевым товарищем из-за женщины. Все-таки, что-то остается от наших предков в подкорке. Сохраняется генетически память прежних поколений и при каких-то обстоятельствах эта память вырывается наружу. Общество развивается, утончается. Но основа общественных отношений, похоже, остается прежней. И все-таки, далеко ли мы ушли от обезьяны? И все же, почему все это мне снилось так отчетливо? И такое происходит уже второй раз за последний год. А что будет в третий раз?».

 

 

 

 

9. Ожидаемый конец

 

 

А между тем в семье Кругловых назревал конфликт. И повинно в том было абсолютное безденежье в этой интеллигентной семье. Два работающих врача не могли содержать одного ребенка! А тут реклама по телевизору: езжайте отдыхать на Багамы, покупайте часы от фирмы Ролекс, пейте вино, Шардоно всякое... Нет, Нина была без особых претензий, хотя и ее унижала такая жизнь. Круглова же оскорбляла такая жизнь, и его не покидало чувство вины за то, что он, мужчина, не может обеспечить достойное существование своей семье. А тут на фоне его трагедии — Уралов, друг детства, не имеющий ни высшего образования, ни понятий, что жизнь устраивается несправедливо, преуспевающий предприниматель, хотя и испытавший очередное падение.

Ни Кеша, ни Нина вовсе не были плохими или порочными людьми. Вспомните, как Кеша помог Нине обрести самую себя? А ведь это — словно рождение. Ведь она, Нина, тогда была на грани самоубийства или перехода в разряды проституток.

В последнее время Круглов стал чаще задерживаться на работе, стал чаще с медперсоналом распивать казенный спирт. Оно и понятно. Ему, как хирургу, доступ к спирту был неограничен.

Сначала Нина возмущалась, но потом не то что смирилась, а поняла, что все ее увещания бесполезны. У Иннокентия явно портился характер. Он начал придираться к разным бытовым мелочам, а Нина, в конце концов, перестала реагировать на эти придирки.

Однажды вечером Нина поставила пришедшему поздно вечером Круглову вермишелевый суп. Круглов с печальным видом поболтал ложкой в тарелке, но есть не стал. Встал и молча принялся собирать в дорожную сумку необходимые вещи. Нина тоже молчала. Он ушел.

Ушел, и все. Как будто бы и не было совместно прожитых лет. Как будто бы позабыты совместно преодоленные трудности. Как будто бы и не было совместных надежд. И на что рассчитывал Круглов? Жениться на коммерсантке? Но это неразумно. Открыть свое дело? Но это легкомысленно. Есть одному курицу под одеялом? Но это подловато. Нет, Кеша Круглов не был ни неразумным, ни легкомысленным, ни подловатым. Этот решительный шаг он сделал из отчаяния. Пожалуй, в эту минуту он не понимал, что делает хуже и себе, и Нине, и детям. Стоит сделать только один шаг, а дальше все идет как по накатанной. Дальше человеком начинает править апломб. Взаимные упреки нарастают, и, как говорят кибернетики, вступает в силу положительная обратная связь, окончательно расшатывающая отношения между людьми.

Ничего не знавший об их разводе Уралов пришел однажды к Кругловым. Сделка Уралову удалась, и жизнь опять для него заиграла всеми цветами радуги, настроение было приподнято, и он больше не мечтал о таежной пасеке. Три звонка — молчание. Четвертый звонок — и он увидел Нину, не только весьма опечаленную, но, кажется, накачанную алкоголем. Нина со слезами рассказывала подробности Уралову, а тому по-человечески стало жаль и ее, и Кешу. Но он внутренне признавал, что Нина давно ему нравится. И внутренне ловил себя на подлой мысли, что уход из семьи Круглова его обрадовал.

И как обычно случается, Уралов остался у Нины. Ему стало спокойно и легко. Они были одного происхождения, они понимали друг друга с полуслова.. И на этом слава Богу. Уралов размечтался. А что? В сорок лет еще можно мечтать, а в пятьдесят — или совсем нет, или разве что о какой-то лучшей участи. А в шестьдесят о чем можно мечтать? Задумывался ли об этом читатель?

Уралов мечтал завести с Ниной детей, купить новую квартиру, построить дачу, в конце концов, свозить Нину на те же Багамы. Уралов считал себя порядочным человеком. Во всяком случае, он уважал законы и дорогу переходил только на зеленый свет.

Кругов узнал о связи его бывшей жены с теперь уж бывшим другом Ураловым.

— Ах, Уралов, подлый человечишка,— возмущался Кругов,— не прошло и года после моего развода, а он тут как тут! Подлец! Пристроился на все готовое, а главное, на мою однокомнатную квартиру. Все ему мало. И тут надо ему хапнуть. А ведь он — болтун, умеет только за кофеем лясы точить. Ни образования у человека, ни профессии. А вот наловчился хапужеские сделки делать, гребет деньги лопатой. Вот попробовал бы операцию на сердце сделать — малейшая неточность, и можешь угодить под суд. Надо же, моя жена ему понравилась. Вот сволочь! Нет, надо этому положить конец.

Кругов долго оттачивал свой топор. И, наконец, лезвие заблистало. Нет, подумал Кругов, в дипломат топор не влезет, а в мешке топора не утаишь. И он вспомнил о шиле. А что? Чем шило хуже топора?

Звонок. Нина отворила дверь. На пороге — улыбающийся Круглов, кажется, опять под хмельком.

— Проходи, проходи, Кеша. Ты, наверное, знаешь, я живу...

— Знаю я, все знаю,— с загадочной интонацией перебил ее Круглов.

 

 

И вот, опять встреча друзей в квартире, теперь принадлежащей Нине.

 

— Уралов,— официально обратился к бывшему другу Кругов.

— А,— осклабился Уралов, испытывая противоречивые чувства,— это ты, дружище, присаживайся.

— Да, я лучше сяду, чем буду терпеть тебя,— непривычно резко заговорил Кругов. И торопливо начал раскрывать дипломат.

Уралов тоже сунул свой нос в дипломат, было интересно, что же ему хочет показать бывший приятель Кругов. И тут острая боль помутнила сознание Уралова. «Déjà vu»,— подумал Уралов, и его душа устремилась к бесконечности.

Потом Круглов плакал слезами алкоголика, просил Нину, чтобы та вызывала милицию. Но, простите, разве в таких случаях важна милиция? А где совесть? А где твое честное будущее? И на что ты рассчитывал, покидая женщину? Чтобы та оставалась тебе верной? Какая глупость и какой дешевый мужской эгоизм!

Вечерело. Закат солнца напоминал розовую пасть смерти. Два человека одиноко ждали своей участи. Небо тускнело. И казалось, Вселенная умирала, а вместе с ней — все неисповедимые пути наших грешников.