Жизнь как есть

По окончании Финансово-экономического техникума (нынче техникумы
превратили в колледжи, преподавателей в профессоров – американцы,
блин!), получив на руки диплом математика-программиста и длинное
витиеватое напутствие начальства я крепко задумался: а дальше
то чего делать? В институт как-то не хочется, только отучился,
в армию – совсем не хочется, работать – вроде рано ещё. Такое
состояние киселя – футбол, бассейн, гитара, девочки, вино «Флоаре»
за 3 рубля и сигареты «Космос». Из эйфории выдернул звонок и посещение
военкомата, где невзрачные дяди в пиджаках спросили как я переношу
качку и не хотелось – бы мне послужить Родине на пограничных катерах
не больше 3–х лет. Ни-ни – не больше. Вялое – «не хотелось» –
никто из них не услышал.

Дальше был залёт в милицию, быстрое совещание родителей и … я
оказался в числе абитуриентов (абитура – низшая каста в курсантской
иерархии) Ярославского Высшего Военно-финансового училища им.
генерала Хрулёва. Конкурс – 18 человек на место, знаний ноль.
Спасло приятельство замполита училища и отца моей тогдашней зазнобы
– дяди Толи Мухина.

Из воспоминаний о поступлении самыми яркими остались первые минуты
пребывания в г. Ярославле. Вышел из здания вокзала. Костюм, дипломат,
в голове выдержки из классиков русской литературы. Потрясающе
солнечная погода. Две девчушки класса 7-го куда-то целенаправленно
семенят. Спрашиваю: «Девочки, Вы не подскажете как пройти к военному
училищу?». Такого мата я не слышал даже при погрузке вагонов на
станции Кишинев-товарная. Девчушки дальше побежали, а меня как
оглушили. Стою, озираюсь, слов нет, мысли спутались, забыл зачем
приехал. Потом-то попривык к местной манере общения и даже влился
по бедности речи, а по-первости – шарахался.

Итак – вступительные, суета, сочинения написал себе и двум узбекам.
В те годы была разнарядка на поступление в военные ВУЗы: от каждой
народности по 2-3 представителя. Поэтому мне за сочинение – 4,
а им обоим по 5 баллов. Абитура как-то резко схлынула, оставив
после себя конфетные фантики, пустые бутылки, тетрадные листы
и стойкий запах домашней снеди. Комбат построил оставшихся, поздравил
с зачислением в ряды и заодно сообщил, что сам он (комбат то есть)
далеко не финансист, а даже напротив – десантник и те из нас,
кто выживет в лагерях и не погибнет на зимних квартирах тоже станут
десантниками. Зачисленным выдали форму, обувь, мётлы и втечение
часа территория училища сияла как пасхальные яички. На следующее
утро нас повезли в летние лагеря.

Летние лагеря это нечто среднее между спортивными сборами, курсом
молодого бойца и чемпионатом на выживание. Такой грубый фильтр
для тех, кто не совсем уверен в выборе профессии. Сон в палатке,
подъём в 6-00, кросс, холодный душ, завтрак, политзанятия, 4 пары
высшей математики и остальных неслабых дисциплин, обед, 30 (тридцать
!) минут свободного времени, физо, самоподготовка, ужин, полигон,
ночной бег с полной выкладкой и наконец сон. После родного бассейна,
вина «Флоаре» и остальных радостей жизни, согласитесь – резковато.
Вдобавок командирами назначили отслуживших 1 год солдат срочной
службы. Лиса в курятнике – слабое подобие такого мл. сержанта.
Знаний у него уже нет – «дедушки» выбили за год, если отчислят
– попадёт назад в свою часть – заклюют, выслужиться должен во
что бы то ни стало. Через 2 недели «прессинга по всему полю» стал
я уставать и попросился в наряд на хоздвор с приятелем моим –
Плынычем, Валеркой Плыновым, по слухам в больших чинах нынче начальствующем.

Ан пропустили мы мимо ушей своих растопыренных брошенную кем-то
вскользь фразу о прибытии к нам по соседству афганского сменного
полка. И как оказалось впоследствии – зря. Наряд на хоздвор –
мероприятие простое и рутинное. В большой высокой загородке под
навесом пасётся жменя молочных поросят и другая всякая живность.
В углу высокая копёшка сена, корыто и утварь. Всё это хозяйство
требует неусыпного контроля и охраны от посягательств как днём
так и в ночное время. В размышлении отоспаться на сеновале мы
и попросились с Плынычем на хоздвор. Из оружия выдали нам по штык-ножу.

Спустилась ночь, тишина, поросята хрюкают, сержанты далеко, мы
на сене – так я не кайфовал даже в 5-тизвёздочных отелях в более
позднем возрасте. И вдруг всё это умиротворение нарушает грубый,
даже утробный глас «эй, бойцы, вы куда попрятались?»

«Мы не прятались – мы тут сидим. Охраняем имущество. Вдвоём. А
вы кто?»

Ответ был по-римски лаконичный «Вот сидите там на сене и вниз
не слазьте, мы сейчас пару поросят возьмём с собой и тихо уйдём».
Мне бы, валенку, следовать полученным инструкциям и равняться
на застывшего Плыныча. Так нет. Решил вступить в бой за независимость
поросят. И прыгнул с копёшки вниз… Прошло больше двадцати лет
с тех пор но и доныне я не могу внятно объяснить акробатический
этюд, исполненный в том далёком 1984 году. С копёшки я прыгнул
и вроде как пола достиг… а оказался вновь на копёшке. Причём левая
половина лица на месте, а правая как бы отсутствует, то есть в
целом всё в норме, но соображаю слабо. Дождавшись ухода провианта
с маркитантами мы спрыгнули вниз. Плыныч повернул мой гордый профиль
к свету, долго изучал его и наконец изрёк «45-й!». Мы подняли
шум и в течении очень небольшого промежутка времени весь лагерь
знал о нападении на хоздвор и моём геройском подвиге. Лицо всё
больше припухало и становилось похожим на куклу-неваляшку, только
боком. Комбат, мужчина не мелкий и не тихий, вызвал своего кореша
прапора, тоже афганца, обладавшего 2 метрами росту и полезной
массой далеко за 120 кг. Процессию замыкали мы с Плынычем. Афганский
полк построили под утро. В качестве небольшого отступления необходимо
заметить, что парни эти мало чем отличались от моджахедов по буйству
нравов, внешнему виду и желанию подчиняться. Вдобавок ко всему,
Плыныч сверху ничего не видел, а я правой стороной не мог, а левой
– не успел. И наконец половина бойцов была под стать нашим комбату
и прапору и носила злополучный 45-й размер сапог. Закончилась
эпопея, как и всё в армии – парадоксом. Утром нас поблагодарили
за бравое несение службы, а после обеда объявили 2 наряда вне
очереди.

Из лагерей я вернулся здорово поумневшим в отношении армейского
имущества и был благополучно переведём в спортвзвод за дальнобойное
метание гранат. Вот что не поддаётся логическому объяснению: до
происшествия я носил 44-й размер. А сразу после стал носить 45-й.
Причём, нога в нём не болталась.

Какая между этими событиями связь – ума не приложу, но с тех самых
пор 45-й – мой размер.