Искусство

Два монолога

Начало

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Наташа, 16 лет, одета в джинсы и темную, явно большую ей
толстовку.

Она ненавидит меня, я знаю… У нее ничего нет, у этой дуры прыщавой.
Восемь классов не закончила… Была не красавица, а теперь
совсем на мертвеца похожа стала. Кому она такая нужна? Сама
доигралась… Сама виновата. От нее сейчас даже мать отказалась.

Я сама видела, как мать ее орала в коридоре, а она наша соседка – у
нас дом на восемь семей, я тебя знать не желаю, ты мне
вообще не дочь, я нормальную рожала, а не наркоманку, и, может,
ты вообще СПИДОМ больна, так что к тебе прикасаться нельзя,
катись отсюда, чтоб я тебя больше не видела и все такое… А у
меня как раз на следующий день экзамен по фоно, я сижу,
готовлюсь. Поэтому, когда эти крики начались, моя мама вышла, и
ее маме сказала – это ваши проблемы, и не надо так кричать,
если у вас дочь наркоманка, то почему это на моей дочери
должно как-то отражаться, пригрозила милицию вызвать… Мать ее
испугалась, видимо, ушла к себе, дверью хлопнула, затихла там
у себя. А мама видела, что меня аж трясло всю, накапала мне
валерьянки и в комнату увела. Обняла меня, говорит – теперь
ты понимаешь, почему я не хочу, чтобы ты гуляла по улицам?
А я это уже давно поняла, даже не то, что поняла, а привыкла
как-то…

Меня мама с детства кружками загружала, сначала танцы, потом
плаванье, потом музыкалка, теперь вот телевиденье. Вот смотри, мне
сейчас шестнадцать, а у меня уже – диплом об окончании школы
искусств по классу танцев – раз, юношеский разряд по
плаванью – два, первое место по городу и второе по области тоже по
плаванью – три, потом еще дипломов куча, еще вот музыкалку
по классу вокала заканчиваю, ну, и телестудия, я на ней
подростковую передачу еще с одним мальчиком веду.

Меня, собственно, эта телестудия и спасла, раньше в школе ко мне
такого отношения, конечно, не было. Нет, относились-то ко мне
нормально, я не жлоб, списывать всегда давала, просто все
девчонки после школы куда идут? Гулять. Ну, и во время этих
прогулок все самые важные дела решаются – кому бойкот объявить,
кого подставить, как у родителей на дискотеку денег
замутить.

Меня, правда, это никогда не касалось – говорю же, ко мне нормально
относились, без всяких заподлян. Я даже один раз с ними на
концерт ходила, у нас в городе тогда, года два еще назад,
объявили, что «Иванушки» приезжают. Мама сама ко мне подошла,
говорит, Наташ, ты, наверное, на концерт хочешь пойти. Не
сказать, чтобы я очень-то хотела, но мама мне все равно дала
денег, чтобы я себе что-нибудь из одежды купила. Надо же было
мамину заботу оправдывать, вот я и пошла.

Концерт мне совсем не понравился, потому что я уже тогда вокалом
занималась, и мне по ушам несколько раз резало от этих песен, и
оттого, что звук был не выстроен.

А еще эта, соседка моя, которую из дома выгнали, тоже с какими-то
своими парнями приперлась, они как-то через охрану водку
пронесли и пили ее прям на танцполе из пластиковых стаканчиков. А
потом один парень из ее компании начал за задницу ее
хватать, и она прямо при всех начала с ним целоваться! Меня чуть
не вырвало, когда он ей свой язык начал в рот засовывать.
Понятно, что мне до этого никакого дела нет, просто неприятно
такое видеть, и неприятно, что такие, как она, через стену от
тебя живут. И это ей тогда сколько? Четырнадцать лет,
получается, было, она моя ровесница, только учится на класс
младше, потому что ее на второй год оставляли.

И уже после этого, когда концерт к концу подходил, и у половины
девчонок тушь от слез уже потекла, она ко мне подошла, и тихо,
на ухо прошептала… Что, чистенькая вся, маму любишь, хорошей
хочешь казаться? Ненавижу тебя, ненавижу таких как ты,
сдохни, сука, сдохни, сдохни, когда ты сдохнешь, я буду танцевать
на твоей могиле, поняла меня? У нее весь рот был в
ярко-красной смазавшейся помаде и тоналка неровно на лицо легла. И
пахло от нее какими-то очень сладкими духами, сигаретами и
алкоголем. Я ей ничего не ответила. Я ей не смогла бы,
наверное, даже сейчас ответить, потому что она дура, ее на каждой
линейке вызывают за поведение и неуспеваемость. Что тут ей
ответишь? Поэтому я просто пошла домой. Ощущение было такое –
как будто тебя в бочку с дегтем засунули.

Дома рассказала обо всем маме, и тогда она мне очень правильную, я
считаю, вещь сказала – Наташ, если хочешь, я, конечно,
поговорю с ее мамой. Но лучше просто не обращай внимания, с хамами
и дураками не надо связываться. Себе дороже. Я и перестала
обращать.

Мы с ней на остановку обычно в одно время выходили, стоим, ждем
автобуса, отойдем друг от друга как можно дальше, но я даже
через утренний туман видела этот взгляд ее, она как будто все
вокруг себя этим взглядом прожигала. У нее в то время всегда
был насморк, и она не носила перчаток, поэтому руки на морозе
становились как свекла – красные, с белыми цыпками. Если бы
у меня были цыпки, я бы, наверное, свихнулась, это же
некрасиво и вообще противно, руки, как наждачка, даже у парней
противно, а тем более у девочки. Когда я на телестудию пришла,
и пилотный выпуск в эфир вышел, она на моей двери слово
углем написала, не буду говорить какое, сама она такая…

С телестудией этой вообще смешно получилось. К нам в класс пришла
женщина с телевидения, и сказала, что будет выбирать
подростков для детской передачи, ну, чтобы они там ведущими были… Как
будто кастинг, только детский. Мальчишки у нас, придурки,
сразу все сказали – че мы, геи что ли, и отказались
участвовать. А у нас из-за этого кастинга даже историю отменили, так
что все парни домой побежали, а девочки в туалет – красоту
наводить.

Если бы все это после уроков было, я бы ни на какую телестудию не
попала, потому что у меня день по минутам расписан – в тот
день вокал был, потом быстро дойти до дома, сделать уроки и на
плаванье… А раз время оставалось, я тоже решила попробовать,
интересно же. К тому же у меня волосы густые и на
фотографиях я всегда хорошо получаюсь, если не моргну только. Это
называется фотогеничная внешность. Все овальные и треугольные
лица фотогеничные, а квадратные и прямоугольные – нет. Это
легко проверить, нужно карандашом обвести контур лица, и сразу
станет понятно – фотогеничная ты или нет.

Когда я зашла в туалет, там пройти негде было, девчонки со всех
классов у зеркала толпились, прям чуть ли не дрались из-за этого
зеркала. И она стояла, только не перед зеркалом, а у стены
– смотрела на себя в кафельное отражение, и пальцем что-то
рисовала. Так получилось, что мы с ней рядом оказались… Мне
даже ее жалко стало, потому что, ну понятно ведь, что ни на
какую передачу ее не возьмут, круги под глазами, худая,
бледная, краше в гроб кладут. Но она все равно стояла и смотрела…
Потом хрипло так у меня спрашивает – есть зеркальце? Я
поискала в сумке, нашла, протянула ей. Она посмотрела в него,
волосы пальцами расчесала, из кармана помаду достала, губы
накрасила… А потом как со всей силы швырнет мое зеркальце в
стену… И в воздухе миллион осколков сразу же, как пыль… Я
говорю ей – ты че творишь-то? Разве так можно с чужой вещью? А
она плечами пожимает – извини, я нечаянно… Мне ее ударить
хотелось в тот момент, на кусочки разорвать, но я вспомнила
мамины слова, и просто отошла тихонько, ушла из туалета… Мне
потом наши девчонки сказали, что хотели вступиться за меня,
прямо там ей надавать, но испугались, что перед кастингом
разлохматятся. Они все себе причесок всяких начесали, лаком
замазались, а я просто конский хвост сделала, как в жизни. Я в
мамином журнале читала, что естественность – самый лучший
стиль.

Собрали нас всех в актовом зале, их там три человека сидело – эта
тетенька, два каких-то дядьки и оператор на сцене синее
полотно натягивал. Потом я уже узнала, что тетенька эта была
редактором программы Верой Семеновной, дяденьки – режиссер Андрей
Панов, он просил, чтобы его просто Андреем все звали, и еще
один режиссер, только не телевизионный, а детских театров –
Василий Сергеевич Капустин. А оператор – это просто Славка
Живодеров был, ему всего-то восемнадцать лет недавно
исполнилось, и его заставили себе псевдоним взять, потому что
Живодеров – не телевизионная фамилия.

Ну, и начался кастинг. Нас стали вызывать по списку. Ничего
особенного делать было не нужно, просто перед камерой рассказать о
себе, потом какой-нибудь анекдот или смешной случай из жизни,
и, если умеешь, спеть или станцевать. Все наши девочки
перед камерой стали смущаться, хихикали, прятали лицо, или
наоборот, вели себя как полные дуры – растягивали слова, пытались
говорить, как по телевизору. Только у них это глупо
получалось, казалось, что у них у всех с головой не в порядке. Вера
Семеновна обычно таких на полуслове останавливала –
говорила, спасибо, достаточно, и вызывала следующего. Дошла очередь
до нее. Она вышла, села на стул перед камерой. Очень
спокойно вышла, хотя я видела, что у нее руки дрожали. Ее
попросили рассказать о себе. И тоже, очень спокойно и тихо она
начала рассказывать, как будто не комиссии, а себе или нам. А
зачем нам про нее знать, можно подумать, мы не знаем?

Она довольно долго говорила, я уже начала волноваться, потому что
следующей по списку была я, а мне уже бежать на занятие нужно
было. Я не помню, что она там им рассказывала, помню только,
что когда ее спросили, что она любит она сказала – я люблю
быть в комнате одна, когда никого нет, и люблю, когда на
улице такая погода, что снег превращается в дождь, и можно
долго-долго стоять на крыльце и смотреть…

В принципе, красиво сказала, но хорошо стоять на крыльце, когда
время есть, когда можно хоть до скольки с друзьями по улицам
шляться, а если времени даже на уроки не хватает, и домашку на
перемене приходится делать? И я куда-то с этими мыслями
улетела, а когда очнулась – она все говорила и говорила,
развалилась на стуле, как будто с друзьями на скамейке сидит, и все
про себя рассказывала. Все уже ждали, когда, наконец, ей
скажут – спасибо, достаточно, но никто из комиссии ее не
прерывал, все внимательно слушали. Я подумала – да ладно с этим
кастингом, побегу уже в музыкалку, но тут она закончила, и
Вера Семеновна сказала – Верникова Наталья.

Я вышла, села, старалась все время спину прямо держать, потому что
красивая спина – это залог красоты, тоже у мамы вычитала.
Рассказала про себя, про свои успехи, про музыкалку, про танцы,
про плаванье. Андрей, режиссер, спросил – как я буду
успевать вести передачу, если у меня столько увлечений. Я
ответила, что главное – правильно распланировать свое время, и если
нужно, я договорюсь с преподавателями, и меня будут
отпускать на съемки. Потом попросили спеть. Я спела на английском
одну старую-старую песню, мы как раз ее с преподавателем
разучивали. Ну, и, в общем-то, мне больше ничего не сказали,
записали, как и у всех, мой телефон и рабочий телефон родителей,
спросили, кем работают мама с папой. У меня у родителей
интересная профессия, мне всегда нравиться говорить, кем они
работают. Мама – психолог в одной компании, а папа в институте
английский преподает.

В тот день я на десять минут на занятие опоздала, но у меня была
уважительная причина, поэтому Анастасия Павловна, мой
преподаватель по вокалу, даже порадовалась за меня – говорит, может,
скоро тебя, Наташа, по телевизору будем смотреть, звездой
станешь. Я на самом деле никогда не хотела быть звездой,
просто мне нравится выступать на концертах, нравится участвовать
в соревнованиях, потому что это как доказательство, что ты
не просто девочка, не обычный человек, а что ты что-то
можешь, ты что-то умеешь, чего другие не умеют. И мама всегда
после концертов торт покупает или пирог печет. Мы тогда всей
семьей садимся, папа с мамой пьют вино, а я сок, и никто
телевизор даже не включает, все обсуждают мой концерт или
соревнования. Папа всегда все снимает на камеру, и мы потом мое
выступление пересматриваем, и каждый высказывает свое мнение.
Папе, например, всегда все нравится, а мама может сказать типа
– этот костюм с туфлями не смотрится, или, говорила же,
возьми с собой мой лак, вся завивка растрепалась… Но я знаю,
что это мама так говорит, чтобы отличиться от нас с папой. У
меня мама считает, что в каждом человеке должна быть своя
изюминка, что целостный человек, это человек, который умеет
общаться с людьми, и при этом не похож на других. У мамы целый
шкаф разной одежды, и все ей ее знакомая портниха шьет,
потому что покупать одежду в магазине, она говорит, это прямой
путь к слиянию с массами. У меня тоже есть пара платьев от
маминой портнихи, но я их, если честно, не люблю носить,
потому что тогда на меня полкласса пялятся, как на какого-нибудь
зверя. Папа иногда говорит маме – твое стремление к
непохожести нас скоро разорит. У меня очень умный папа. Знает пять
языков. А я пока только английский, папа хотел обучать меня
французскому, но потом решили, что мне нужно сначала
закончить музыкалку, а то от такого количества занятий у меня голова
разорвется. Вернее, мама решила. Просто папа хочет, чтобы я
поступала к нему на ин.яз., а маме надо, чтоб я стала
артисткой или музыкантом. Она говорит – неважно куда, главное,
чтобы я себя комфортно чувствовала, и отличалась от других.
Наверное, я не хочу сильно отличаться от других, потому что
тогда совсем времени ни на что не останется, а я, если честно,
хотела бы, чтобы у меня кто-нибудь появился. Раньше хотела…
Потому что сейчас у меня появился Сергеев, но ладно, все по
порядку.

Где-то через неделю ко мне подошла наш завуч и сказала, что в три
часа дня меня ждут на городском телевиденье, нужно на вахте
сказать свою фамилию, и меня проведут. Конечно, я сразу
поняла, что прошла, потому что другим ничего такого не сказали.
Хотела позвонить маме, обрадовать ее, но потом решила сначала
съездить туда, вдруг все-таки нет? Еле как высидела уроки,
забежала в музыкалку, предупредила, что сегодня заниматься не
получится. Анастасия Павловна пожелала мне удачи, и
подарила брелок в форме яблока – вроде как талисман.

Пришла я на эту телестудию, все, как завуч и сказала, назвала свою
фамилию, за мной спустилась Вера Семеновна, провела меня на
студию, то есть пока еще не в саму студию, а в свой кабинет.
Поздравила меня, сказала, что я прошла, и через неделю
начнутся занятия с педагогом и съемки, попросила, чтобы я не
красила и не обрезала волосы. Еще, оказывается, мне нашли в пару
мальчика из другой школы, он чуть-чуть помладше меня, но
это даже лучше, вроде как создается образ, что мы брат с
сестрой или друзья детства, и это в концепции передаче будет
правильней. Мы с ней недолго разговаривали, она дала мне
сценарий, попросила к следующей встрече хотя бы приблизительно его
знать, потому что, как она сказала, текст будет идти с
суфлера – это такой экран на телевидении, откуда ведущие новости
читают, но все равно, пока мы к нему не привыкли, лучше
учить слова.

Я сказала, что все поняла, и уже когда уходила, из коридора услышала
разговор в соседнем кабинете. Я знаю, некрасиво
подслушивать, но там прозвучала моя фамилия, а я и не подслушивала,
просто замедлила шаг. Говорили те самые дяденьки, что были на
кастинге – Андрей, режиссер, и Василий Сергеевич, педагог по
детским театрам. Андрей говорил громко, так что можно было
даже не прислушиваться. «И все-таки, объясните мне, почему мы
берем эту Верникову или Варникову, а не Скворцову?» Это он
про нее сказал. Это у нее такая фамилия. И потом еще: «Я
считаю, что у этой девочки, Скворцовой, потенциал гораздо
больше, и она элементарно талантливей вашей Верниковой». И тогда
Василий Сергеевич начал говорить, как будто оправдываясь:
«Андрей, я знаю эту девочку, она у нас в центре занималась в
группе психологической поддержки… Это очень сложный ребенок,
к ней нужен особый подход. Представь себе ситуацию –
назначены съемки, приглашены люди, а ребенок пропал. Где ты его
будешь искать? Или у нее вдруг во время эфира начнется
истерика, Андрей, повторяю, это девочка с очень не стабильной
психикой…» Дальше я не дослушала. Мне вдруг как-то перехотелось
звонить маме, перехотелось вести эту передачу… Если я такой
бездарь, зачем вы меня тогда берете? Только из-за моей
стабильной психики что ли? Ленка Андреева, наша староста, вообще
спокойная, как слон, ее ничем не возьмешь, так давайте тогда
ее возьмите! И чем ЭТА талантливее меня? Тем, что она сидела,
развалившись в кресле, и бурчала себе что-то под нос? У нее
дикции никакой, она в жизни выше соль не возьмет!

Я пришла домой мрачная, даже есть не хотелось. Мама, конечно, сразу
насела на меня – Наташа, что случилось? Я не собиралась ей
рассказывать, но у меня мама психолог, она и партизана
расколет, ей вообще в разведке нужно работать. В общем, я ей все
как есть выдала, мама посмотрела на меня, говорит – Наташ, но
ведь мнения каждого человека субъективно. И потом, взяли-то
тебя, и не потому что испугались, что Скворцова может не
прийти на съемки, а потому что ты помимо того, что талантливый
человек, ты еще и очень ответственная девочка. Ведь
выбирали-то из сотен, а прошла только ты… От маминых слов мне
как-то полегче стало, мы с мамой сели в моей комнате, стали
читать сценарий. Я его очень быстро выучила, там все просто было,
Пушкина учить гораздо сложнее. Тем более, я рассказывала, а
мама по тексту сверяла – правильно или нет я говорю,
поэтому не нужно было все время нужное место искать.

Через неделю начались занятия. Меня познакомили с моим соведущим –
Петька Мамочкин, смешная фамилия, да? Белобрысый, на голову
ниже меня ростом, я вообще не знаю, как он кастинг прошел,
он, конечно, очень смешной, прирожденный актер, но на месте
усидеть ни минуты не может. Ему все интересно, сразу же полез
к операторам с расспросами, стал в камеру рожи корчить. Ему
даже Вера Семеновна замечание сделала.

Нам объяснили, что мы должны играть самих себя, вроде как Петька
такой непоседа, вечно попадает во всякие ситуации, а я,
наоборот, вроде старшей сестры ему, должна быть правильной и все
время его из этих ситуаций выручать. Решили, что пилотный
выпуск – это значит, самый первый, пойдет в записи, а потом уже
нас выпустят в прямой эфир, нам будут звонить подростки,
задавать вопросы, и мы будем с ними общаться. Объяснили, что
такое петличка – это такой маленький микрофон, который под
одежду надевают, что такое ухо – тоже что-то вроде микрофона,
только его надевают, чтобы режиссера во время эфира можно
было слушать, что такое ведущая камера – это камера, с которой
тебя сейчас снимают, там очень просто, нужно только следить,
на какой камере загорелся красный огонек, – та и ведущая, и
смотреть в нее, соответственно. Рассказали о концепции
передачи, тоже очень просто – суть в том, чтобы рассказывать
подросткам о жизни подростков, сюжеты на социальную тему, потом
познавательные репортажи и сюжеты о всяких детских
фестивалях и чьих-нибудь детских достижениях. Конечно, журналистов
набрали не из детей, а из студентов журфака, так что мы с
Петькой на этом проекте самыми маленькими оказались.

Еще к нам в студию должны были в прямой эфир приходить гости – тоже
дети, которые чем-нибудь отличились, или взрослые, которые
как-то связаны с детьми. Передача называлась – «Наш мир».
Где-то дня за два нас отсняли, потом еще снимали с двумя
девочками, которые на областных соревнованиях по гимнастике
победили, девочки очень стеснялись, и я почувствовала себя тогда
настоящей ведущей, потому что все время приходилось вопросы,
которые были написаны в сценарии, переиначивать и задавать
по новой, чтобы они хоть что-то ответили. К тому же они на
меня и на Петьку такими глазами смотрели, как будто мы
инопланетяне какие-то… Хотя – ну что в этом такого, задать вопросы
перед камерой?

Тогда-то, после интервью с этими девочками, меня с Сергеевым и
познакомили. Я его и раньше видела, высокий такой светловолосый
парень с серьгой в ухе. У него глаза очень красивые,
глубокие, если он даже просто смотрит, кажется, что не просто… Меня
с ним оператор Славка познакомил, оказывается Сергеева звали
Сашей, он работал на телекомпании звукорежиссером, хотя
никакого образования у него не было, просто он очень любит
музыку и все, что со звуком связано, и поэтому после школы сразу
сюда пришел. Ему двадцать один год всего, но его уже в
главные звукорежиссеры пророчат, как мне потом Славка сказал.
Очень способный парень. Знакомство у нас так себе прошло,
Славка меня представил, он сам представился. Спросил – а ты
всегда такая строгая, или из образа просто не выходишь? Я
рассмеялась, конечно. Потом его позвал кто-то, да и мне уже идти
нужно было на плаванье. И в бассейне я, когда плавала,
представляла, что он плывет рядом, и сразу же улыбаться почему-то
начинала…

Дня за три до выхода в эфир пустили рекламу передачи. Я свою рожу на
экране стала видеть чаще, чем в зеркале. У нас телефон в
доме не умолкал – мамины подруги как с ума сошли, все звонили
ее поздравить, как будто она ведущей стала, а не я. Мы
продолжали с Петькой ходить на занятия к Василию Петровичу,
занимались с ним в основном речью, учили всякие упражнения, вроде
скороговорок или рли-лри-лри-рли… Язык сломаешь говорить.
Но у меня все быстро начало получаться, у нас на вокале тоже
похожему учат, Петька гораздо медленнее запоминал.

Иногда к нам на занятия приходил Андрей, режиссер, и тогда мне
становилось как-то не по себе, я прям чувствовала его неприязнь,
он всегда только Петьку хвалил, в мою сторону даже не
смотрел. Андрей объяснял нам, какие непредвиденные обстоятельства
могут случиться во время эфира, как отвечать на звонки
телезрителей, что говорить, если звонок вдруг прервался. В общем,
мы это быстро запомнили, Петька только переспрашивал по
десять раз, но не потому что тупой, а потому что
невнимательный, и у него всегда куча вопросов. Андрей даже спросил – Петя,
а ты уверен, что тебе четырнадцать, а не пять? Петька,
естественно, тут же стал изображать пятилетнего, гримасничать и
ковыряться в носу, и Андрей от смеха чуть со стула не упал.

Так проходили наши занятия до нашего первого прямого эфира. Я даже в
музыкалку через раз ходила, потому что мне на студии
гораздо интереснее стало. А главное, не знаю даже, почему главное,
я все время видела Сашу. Мы с ним почти не разговаривали,
только здоровались. Но он каждый раз при виде меня нарочно
сводил брови и делал такое хмурое-прехмурое лицо, что я
начинала смеяться как сумасшедшая. Еще он иногда говорил – ну что,
мисс Совершенство, петь или плавать пошли? Это Вера
Семеновна всем рассказала, что у меня помимо студии еще куча
увлечений.

Ну вот, вышла наша первая передача в эфир… Мы с мамой и папой
телевизор за полчаса до начала включили, папа вставил чистую
кассету в видеомагнитофон, чтобы сразу же включить запись, как
начнется. Меня всю трясло, я ни есть, ни пить не могла. Папа
усадил меня на колени, как маленькую, и держал за руку, чтобы
я не нервничала. Началась передача… Конечно, я все знала,
что там будет, но все равно волновалась ужасно. Сорок минут
прошли как две секунды, только мама все время ойкала – типа,
ой, какая ты хорошенькая, или ой, какой удачный ракурс, так,
что папа ей уже сказал: «Ирин, давай восторги потом?»

Когда передача закончилась, телефон просто разорвался от звонков –
звонили мамины подруги, папины сослуживцы, звонили мои
одноклассницы, звонила Анастасия Павловна, звонил мой тренер по
плаванью и моя классная. У меня реально было ощущение, что в
городе все, все до одного смотрели эту передачу. Уже язык
стал заплетаться от благодарностей. Чуть позже позвонил Петька,
сказал: «Ну что, Натаха, бухаем, мы всех порвали!» Потом
заржал, как дебил, и бросил трубку.

После шестого по счету разговора с маминой подругой я поняла, что я
умница редкостная и поэтому отпросилась у папы прогуляться
во дворе, потому что седьмого такого разговора я бы просто не
вынесла, у меня взорвался бы мозг, и я бы умерла от
звездной болезни.

Во дворе у нас особо делать нечего, поэтому я пошла до парка – там
очень красиво осенью, жалко только, что редко получается туда
приходить. Села на скамейку и так сидела, рассматривала
свои ботинки и листья на земле. А потом вдруг мимо меня прошел
Саша, я его сразу узнала по оранжевой куртке, и она… Саша
держал ее за руку, они меня даже не заметили, прошли мимо, и
остановились невдалеке, за деревьями… И вдруг я услышала, как
она заплакала, а он обнимал ее и что-то тихо говорил, я не
слышала, что… Только одно предложение – это всего лишь… Это
всего лишь… Наверное, он ей сказал – это всего лишь
передача. Наверное, она плакала, из-за того, что ее не взяли, а она
до последнего надеялась, что они все-таки передумают. И вот
сегодня – все стало окончательно ясно, в кадре я и Петька, а
ее нет… Ну вот, подумала, сначала я ей перешла дорогу,
потом она мне. Хотя, мне-то все равно и на нее, и на Сашу,
ничего у нас с Сашей нет, только кривляния в коридорах… И что их
интересно, связывает? Саша такой талантливый, умный, на него
большие надежды, а она? Школу закончить не может, по два
года в одном классе сидит, хорошо хоть краситься перестала, а
то вообще как шлюха выглядела. Что они вообще в ней нашли,
носятся с ней, что Андрей, что Саша, в группы поддержки ее
устраивают? Только из-за того, что у нее нестабильная психика?
Но я ведь тоже могу расплакаться, или закатить истерику,
или уйти куда-нибудь и пропасть? И что, от этого меня больше
любить станут? Из-за этих вопросов у меня всю эйфорию как
рукой сняло, и я пошла домой. Дома позвонила Петьке, трубку
взяла его маленькая сестра, говорит: «Ой, а вам Петю позвать? А
он какает!» И смеется, как будто щекочут ее там. У них,
наверное, вся семья такая – клоунская… Мне почему-то тоже
захотелось рассмеяться, но я просто попрощалась и положила
трубку.

А когда уже ложились спать, ко мне в комнату пришла мама, мы с ней
долго говорили о передаче, о планах на жизнь, о том, что это
огромный шанс для меня, и я вполне могу уже сейчас начать
делать карьеру, главное, хорошо себя зарекомендовать, и
показать, что мне это интересно, и я быстро всему обучаюсь.

И уже под конец я у нее спросила – мам, а как обратить на себя
внимание парня? Я у нее до этого никогда о таких вещах не
спрашивала, но ведь ее же наверняка в институте на ее психологии и
этому учили. Мама аж засветилась вся, говорит – рассказывай.
Я ей рассказала про Сашу, но только до того момента, как в
парке его с ней встретила. Про парк говорить не хотелось.
Тогда мама мне объяснила, что все эти Сашины гримасничанья и
подначивающие вопросы называются флирт, и это значит, что я
ему тоже нравлюсь, просто он не знает, с какой стороны ко мне
подойти. Попросила описать Сашин характер и его увлечения.
Когда узнала, что Саша увлекается музыкой, предложила начать
с этого. Я ведь тоже учусь в музыкалке, значит, найдутся
общие интересы. Потом попросила узнать, какую он музыку
слушает, чтобы было легче найти общий язык.

Про музыку я узнала на следующий день, на студии в честь первого
выпуска устроили банкет и нас с Петькой туда тоже позвали. Я
просто подошла тогда к Саше и спросила: «Саша, а тебе какая
музыка нравится?» Ну, а как еще тут узнаешь? Нормальный вопрос
по-моему. Саша назвал мне несколько групп, я не все
запомнила, хотя некоторые мы с папой слушали – «Портишед»,
например, или «Марчибу». Про «Нирвану» я тоже немного знала,
оставалось только достать «Соник Юз» и еще какие-то… Но оказалось,
что ничего этого не надо, потому что Саша, когда я
собиралась домой, сам ко мне подошел и предложил проводить. Мы с ним
тогда очень медленно шли, я давно так не ходила по улице,
все время куда-то бежала. И разговаривали обо всем – о нашей
передаче, о музыке, потом перешли на английский, оказывается,
он его тоже хорошо знал… Играли, кто больше вспомнит
английских поговорок. И когда подошли к дому, я ему сказала:
«Саша, я обязательно эти группы, которые ты назвал, послушаю.» А
он мне ответил: «Не надо, ты и так красивая.» Поцеловал меня
в щеку и ушел. Я даже не знала, что думать по этому поводу
– то ли он этим хотел сказать, что ничего у нас с ним быть
не может, то ли наоборот, что я ему и такой нравлюсь. Весь
вечер ломала над этим голову. А у мамы спросить так и не
решилась…

Но на следующий день все само собой стало ясно – когда я пришла на
студию, Саша попросил у меня мой номер телефона, и мы с ним
стали каждый вечер созваниваться, ну, и не только… Обычно он
встречал меня с плаванья, мы шли куда-нибудь поесть, потом
он провожал меня до дому. Мы очень много разговаривали,
буквально обо всем на свете, я вообще-то молчаливая, всегда
пытаюсь сконцентрироваться на работе, а не тратить время на
пустую болтовню, а тут прямо рот не закрывала. В школе мне
сказали, что я какая-то другая стала, и на самом деле, мне вдруг
понравилось на перемене разговаривать с девочками, писать на
уроках друг другу записки. Одной девчонке я даже по секрету
рассказала про Сашу. Конечно, на следующий день об этом знал
весь класс, но мне это приятно было, как будто я Бритни
Спирс, и все гадают – с кем я на этот раз роман закрутила.
Учителя ко мне стали совсем по-другому относится, классная
сказала – Наташа, ты теперь пример для подражания для многих
наших девчонок, поэтому, очень тебя прошу – ощущай меру
ответственности. Как будто раньше я курила и по подворотням шлялась!

А эта в школе совсем появляться перестала… Ходили слухи, что ее
вообще с милицией ищут, что она ушла из дома к какому-то парню,
и никто не знает, где она. То, что она ушла из дома, это я
знала точно, мы ж соседки, а вот остальное… Больше всего меня
волновали слухи про парня. Хоть мы с Сашей почти каждый
день встречались, и уже целовались раз пять, и разговаривали
обо всем, у меня все равно не хватало смелости задать ему
вопрос про нее… Я спрашивала и так, и эдак, говорю: «Саша, а у
тебя были девушки до меня?» Он отвечает: «Ну, конечно, были,
зачем тебе это?» Спрашиваю: «А ты встречался еще с
какими-нибудь девочками из нашей школы?» Он говорит: «Я что, у всех
девочек, с которыми встречаюсь, номер их школы обязан
спрашивать?» Потом посмотрел на меня, очень долго и пристально,
говорит: «Наташа, о чем ты хотела меня спросить?»

Тогда я уже не выдержала, потому что самой надоело обманывать, и
честно спросила: «Что у тебя было с Наташей Скворцовой, ее тоже
Наташа зовут… И знаешь ли ты, где она сейчас?» Саша
замолчал, опустил глаза, говорит: «Да, знаю. Она у меня сейчас
живет.» Меня как водой окатили… Как лед за шиворот. Я
повернулась, и домой пошла, быстро-быстро, почти бегом. Саша долго за
мной шел, чуть ли не до дома, хватал за руки, но у меня
разряд по плаванью, и я сильно его толкнула, так, что он упал…
Уже дома мне пришла в голову мысль, что ее можно сдать,
рассказать обо всем родителям, в конце концов, это правильно, это
даже хороший поступок, если рассудить. Но я не стала.
Пусть, думаю, живет там, с ним… Пусть он живет с ней, если ему
так хочется… Вечером он мне позвонил. Попросил прощения.
Сказал, что у него с ней ничего нет, что просто есть люди,
которых жалко, которым хочется помочь, потому что, в сущности, они
хорошие люди. Что у этой девочки проблемы с родителями и с
наркотиками, и ее надо поддерживать. Я даже не стала эту
ересь дослушивать, говорю: «Выбирай, либо я, либо она.» Он
только вздохнул, говорит: «Хорошо, Наташ, я понял.» И трубку
положил.

Я думала, все, это конец, он выбрал ее… Ушла в ванную, включила
воду… Долго-долго смотрела на папины бритвенные станки. А потом
думаю – послезавтра экзамен по фоно, завтра мой первый в
жизни прямой эфир, да и мама с папой мне этого никогда не
простят… Так что придется жить дальше, на то она и жизнь, чтобы
терпеть… Пошла на кухню, сама себе накапала валерьянки и
легла спать…

А на следующий день, уже после эфира, после того, как мама меня всю
исцеловала, и папа подарил мне мое первое в жизни колечко с
изумрудом, я услышала, как мать выгоняет ее из дома… Значит,
он ее тоже выгнал.

Значит, победила я….

Победила я….

Победила я…

Победила я…

Нет, не надо… Я не хочу этого помнить… Врача, позовите, пожалуйста,
врача! Или медсестру… Кого-нибудь позовите! Мне плохо,
позовите кого-нибудь… Я сейчас умру! Ненавижу ее, она сука,
чистенькая, вся в наградах, пусть сдохнет, пусть сдохнет, тварь,
я хочу, чтобы она сдохла! Я буду танцевать на ее могиле,
когда она сдохнет! От нее дерьмом несет и от родителей ее
вшивых! Что она себе придумала, что она себе возомнила, это я
должна была вести, почему выбрали ее?! Я лучше всех говорила, я
готовилась, мне Саша еще заранее сказал, я репетировала, мы
с Сашей вместе репетировали, она никто, она уродина, голос,
как у лягушки, почему он с ней?! Почему она там, с ним, в
этой передаче дурацкой, я лучше ее, я талантливей ее, это я
должна была быть там! Позовите, наконец, врача!!!
(Шепчет.) Ненавижу ее, всех вас ненавижу, хочу чтобы
вы все сдохли, сдохните, сдохните, умрите, ненавижу,
ненавижу, ненавижу, ненавижу…

Здравствуй, мой дорогой, мой любимый Дима Билан. Дима, я тебе
столько писала, почему ты мне так и не ответил? Ладно, не
объясняй, понимаю, что некогда. Дима, у меня с последнего письма
столько всего изменилось. Мы из Измайловки в город переехали,
теперь учусь вот в другой школе. Подруг особо пока не нашла,
одна-одинешенька тут. И про нашу с тобой любовь никому не
рассказывала, так что ты не переживай. Что у тебя нового? У
нас в школе одна девочка недавно порезала себе вены. А еще
одна сделала на плече татуировку «Костя». А моя соседка по
парте влюбилась в нового учителя, и теперь срывает вот нам всем
у него уроки. В общем, Дима, ты понимаешь, какой тут кошмар.
И еще, самое последнее. Дима, ты меня прости, но я,
кажется, немножко влюбилась в Никиту Малинина. Смотрела как-то раз
концерт с тобой и его там увидела. Нет, на наших отношениях
это никак не скажется, ты по-прежнему мой самый любимый.
Читала в газете, что у тебя появилась новая девушка, но я в это
не верю, сам знаешь, какие журналисты сплетники. Дима,
любимый мой, пиши мне, пожалуйста, я тут совсем одна. Городские
ничего в любви не понимают, занимаются ерундой всякой, мне
про мою любовь большую к тебе даже рассказать некому. Если
все-таки будешь мне отвечать, посмотри мой адрес на конверте –
он, как понимаешь, другой теперь. И большой привет тебе от
Ленки Карасевой, это моя подруга в Измайловке, помнишь, я
про нее тебе писала? Она тебя тоже любит, но стеснительная,
писать не решается. Да, совсем забыла. Мы с ней приглашаем
тебя на лето к нам в деревню, приезжай обязательно. У нас
красиво очень, есть река, озеро и даже лес за кладбищем. Мы с
Ленкой венки плетем, тебе тоже сплетем и везде тебя сводим.
Ленка говорила недавно про тебя с бабушкой, в принципе, та не
против, чтобы ты приехал. Я очень сильно жду лето, чтобы в
Измайловку вернуться, и очень сильно тебя, Дима, жду. Приезжай
скорее. Люблю тебя и целую. Твоя Наташа.

Комментарий Павла Руднева к пьесе Ярославы Пулинович «Наташина мечта»