Библиотечка Эгоиста (под редакцией Дмитрия Бавильского)

bgcolor="#000000">

Лучше всего Андрею Левкину удаются описания пространства; то, из чего они состоят - какие-то морщины, складчатости, чёрные и белые дыры, сквозняки взаимодействий. Лучше всего Левкину удаются ощущения городских пространств, подробных, энергитически насыщенных: «какие-то предощущения жизни сгущались в небольшие сущности - почти в игрушечных солдатиков и прочий сор памяти типа стекляшки на тротуаре - что ли сводя все времена твоей жизни» Несмотря на вечное движение-мельтешение всего и вся, несмотря на обилие нечаянных проявлений, здесь, кажется, совсем нет времени, в городе оно заменяется пространством. Его Левкин и хронометрирует, неважно, Москва это, или Питер, Рига или, как теперь, Киев. Метода проста: нужно попытаться раствориться в окружающем, свести на нет границы между внутренним и внешним, заполнить себя звуками и запахами, попытаться плыть на незримых волнах уличного холода или же уличного тепла, перемехивая бензинные выхлопы и шуршание шин с выхлопами и шуршанием твоей собственной памяти, которая теперь тоже оказывается частью городского пейзажа. Ангельская, совершенно, метода.

В июле 2002 годя я оказался в городе К., столице страны У. Там надо было какое-то время работать, и я попал туда как на тот свет, даже хуже - в чужой свет, где тебя и не было никогда. Страна известно где, поезда ходят часто, от Москвы всего ночь - но непонятно, что все это уже такое. Приехал: вокзал, город тоже с виду не велик, и вовсе не загадка, как устроен, а вот в дальнейшее ни хрена не въехать.

Привели меня на квартиру, окна выходят на улицу, которая лезет в гору, отчего слабые и тяжелые машины надрываются прямо под ногами. Окон два, а между ними двустворчатая дверь, балконная. Все это - во всю стену и почти до потолка, который в пяти метрах от пола. На балкон опирается клен. Справа виден какой-то главный что ли местный ангел - какой-то он у них черно-зеленый с золотом на высоком столбе; он чуть поодаль - в щели между стеной дома и кленом. В квартире чисто, светлые стены, практически пусто - есть кастрюля, телевизор, глупые чашки, поебанная сковородка. Да, опять организовывать жизнь: тряпки, губки, стиральный порошок, мыло, чай, кофе, сахар, соль. История, когда надо жить с нуля, не первая, так что уже любишь быть минималистом: осмотрел сантехнику, прикинул, умеешь ли ремонтировать эти модели, оценил щели в окнах, послушал звук холодильника, - соглашаешься, идешь за химией и бакалей. Разумеется, жить можно без готовки, покупать еду по вечерам. Откуда и ночные магазины.

Словом, я тут чисто ангел, который прибыл способствовать улучшению края (раз уж приехал работать), оставаясь невидимым социально. Не имеешь тут привязанностей. Нет, к кому пойти и ни малейшего намека на то, что ты тут не чужой. Город К., впрочем, хорош. В августе он пах листьями, травой и водой; светило местное солнце. Вообще, в К. есть знакомые по Москве, восстановление знакомства с ними в К. могло бы погрузить в здешнее общество, только незачем. Не предполагается: никаких импульсов такого рода. Наверное, во мне не было такого разъема, чтобы меня могли к этому городу подключить. Собственно, отчего бы уже не пожить и не подключенным.

Впрочем, узнал, что фигура на столбе была не ангелом, а типа Никой, но ангел тоже имелся, на моей стороне майдана, архистратиг Михаил (отчего-то его тут позиционировали именно как архистратига), непонятно с чего узурпированный властями города К. в качестве местного патрона еще лет сто назад (а ведь апостол А. крест тут воздвиг, нет - не катит им апостол). Симпатия, испытываемая к нему - невзирая на его мудаковатый облик - подтверждала наличие во мне чего-то производственно-ангельского (проходя мимо, симпатизировал - с балкона мне его не видно).

Магазинов же будет четыре потому, что к дому из точки, где работал, я мог подобраться с разных сторон. А на разных маршрутах эти четыре и были.

Магазин 1, Крещатик

Первый магазин бесхитростно имелся на Крещатике. За зданием "Готеля Хрещатик" (неописуемым: таков он дебилен, наглядная распальцовка в розовом кафеле и тонированном стекле) шел ряд пафосных лавок с богатой никелированной офисной прелестью, родственниками позолоченного степлера; какие-то нежные тряпки рядом, между ними и "Готелем Х." круглосуточная лавка - от какой-то дополнительной полноты чувств называясь диетическими продуктами. Длинный коридор в глубину, в диапазоне - вдоль длины - от майонезов до чипсов, карман-чулан направо. В кармане лежали хлеб, крупы что ли - не знаю, пару раз туда заходил, ничего не купил, даже хлеб, предпочитал сухари. В коридоре свет был сизовато-люминесцентный, в чулане - желтый, тоже люминесцентный, а отчего между ними разница - понять нельзя. Что ли от продуктов, выкрашены-то стены одинаково. Пахло тут, скорее, ничем. То есть пахло, но - ничем.

Магазин был каким-то крайним по жизни: закупаться в нем было можно, только без всяких побочных чувств, неуютный он. И в центре, и все гладко покрашено, и магазин "Шалена мода" рядом, а все равно сельпо. Что ли для людей без кодов - таких, что всюду ситуационные, такой тип. Как войдешь: витрина с майонезом и сырами, далее - колбасы, потом - молоко-сметана, дальше - корейские салаты, в торце - газировка и мороженое. Вдоль всей стены бутылки, отчего-то самые дорогие возле входа, аж в форме женских торсов, проч. абсент и текила. Пройдешься туда-сюда, купишь кусок колбасы, выйдешь. До дому минут пять: по Крещатику, направо, по Михайловской, где и дом, фактически нависающей над заведением "О'Брайенс" (паб, что ж еще). Ну и кукуешь там, в доме, переключая украинские каналы, оснащаясь местным наречием. Надоест - идешь на кухню, ешь немного твердой колбасы.

Эти город и страну надо называть только буквами потому, что они именно К. и У. В общем, они похожи на этот магазин. Да, все потому, что, по дороге у меня отняли мозг: не мозг, а какую-то волшебную вставку в него, которая что-то коммутировала (как у телевизора для антенны, коммутационная вилка, штекер, разъем). Изъяли на границе, стырили в Конотопе. Мозг все воспринимал, но здешнюю человеческую частоту - нет, для нее разъема не было. Например, самым чувственным объектом в городе К. для меня оказались манекены в бутиках - не потому, что живые тут кошмарны, или манекены фигурами похожи на Ж., хотя отчасти верно и то, и другое. Надо думать, фактические ангелы на Земле также вожделеют к манекенам. Так что или искать разъем, восстанавливая свои физиологические права человека, или не искать. И уже в рамках этой жизни выяснять, что от нее остается, если не ловить частоту местной плоти и ее души. Хотя бы потому, что Ж. ощущалась и без этого разъема, выбрал второе.

Первые осознанные наблюдения касались сопоставления языков: здешний, хотя и близок родному, имел с ним мало общего. Вот именно, - он производил другую частоту жизни. Или наоборот - другая частота, так и другой язык. Реально, усекновение названия этой державы до У. обоснованно, она так и прозывалась: "страна" по здешнему это "країна", так что она официально и называется "У.Страна", но "Страна У." лучше. Кантон Ури, бля.

И вот этот магазин находился фактически в центре У. Туда легко доехать от работы на автобусе, который шел по троллейбусному маршруту 20 (троллейбусы в К. почему-то ликвидировали, вместо них ездили автобусы, но маршрут как-то по инерции считался троллейбусным, с наследованием номера). Ранними для меня вечерами, часов в девять, номер двадцать бывал заполнен богомолками, едущими от Лавры, даже ладаном пахло, а они сидят в платочках и читают вслух по молитвословам. Шофер тогда тормозит прямо у "Арсенальной", не доезжая до остановки метров сто - они выходят, благодарят, им на метро и надо. Да, станции там почти нет - только перроны вдоль путей и узкий пятачок перед эскалаторами. А зала нет, не выкопали.

Вообще, у них тут приятная еда, но, в отличие от московской, она ровная - перепады вкуса небольшие. В магазине, по приезде, выяснилось, что у них многочисленные сорта пива, про которое сказать нечего, затем, что его не пью, велико разнообразие колбас, в том числе - сырокопченых, среди которых имелись даже квадратные в сечении. Средняя цена такой колбасы составляла примерно 37 гривень за кг, иначе говоря, около 7 долларов, что несколько ниже московских цен. Колбасой, поэтому, было приятно питаться еще и из экономических соображений, совершенно ничтожных. К тому же, что уже существенней, она не протухала за пару дней, не то что у Ж, у которой на кухне ветчинная нарезка за день совершает самоубийство. Впрочем, колбаса у меня столько не лежала.

Словом, место этой ночной лавки было самое центральное: с одной стороны Европейская площадь, напротив - Министерство природных ресурсов, на мостовой перед которым иногда сидят и стучат касками шахтеры. Каски в основном оранжевые, как цветы-ноготки, которых тут много, равно как и оранжево-коричневых бархатцев, а также какие-то алые столбики и еще цветы малинового цвета. С другой стороны от магазина был непосредственно майдан Незалежности со стеклянным полушарием в торце и стеклянным полуцилиндром по всей длине. Внизу там два яруса подземного пространства с бутиками. Вполне как на Манежной в Москве, только приличней, даже по-европейски, все такое белое, хотя основная часть снующего там народа выглядит все же экскурсантами в музее; еще там снимают клипы для местных певичек. Здесь отчего-то любят устраивать магазины под землей - целые кварталы были под Червонармийской, на площади Славы (возле работы). Наверное, это от их еще советской привязанности к "Трубе" - разветвленному, как КП на случай атомной войны, подземному переходу, который начинался в двух шагах от магазина и - аж до ЦУМа. ЦУМ, да, у них самый длинный в мире, если по косвенным признакам. Едешь в метро, станция "Хрещатик", объявляют: выхид туда, сюда, к центральному универмагу. Следующая остановка - "Театральная" (то есть, "Театральна" - здесь экономят на буквах "я"), объявляют: "выхид к центральному универмагу". К тому же самому, а то. В метро на эскалаторах у них транслируют Шопена и Шуберта, сначала казалось, что только по выходным, нет - и в рабочие дни тоже, хотя и не всегда. А вагоны изнутри полностью оклеены рекламами.

На майдане Н. имелось четырехзначное число количество людей - в июле-августе, да и в начале сентября, пока не пришли холодные дожди и ранние в 2002-ом холода. Площадь была сильно заполнена телами, они сходились сюда, роились и млели. А чего ж не млеть, когда и в полночь + тридцать. А я шел мимо них с пакетом еды, купленной в ночном магазине. Млели они просто, при пиве, а у девушек были обязательно открыты пупки. Гармонисты играли западно-этническое, явно не просто так, а утверждая эту музыку в качестве национальной идентичности в самом центре страны У., хотя из репродукторов на площади орало русскоязычное, пока репродукторы не отключали в 23-00. Фонтаны, подсвечиваемые разными колерами, били вверх.

Тут же бывали и демонстрации и, в этой связи, торжественные концерты, причем торжественность достигалась за счет звука - мне даже на Михайловской приходилось в жару закрывать окна - так орали. После концертов бабахал низенький салют, и все стихало, разве что покидающие паб "О'Брайенс" иногда співали хором.

Город явно производил витальность - казалось бы, мое питание всухомятку, да еще и продуктами, закупаемыми в ночниках, неминуемо даст изжогу и т.п., между тем организм вел себя положительно, укрепляясь во всех без исключения членах.

При всей привязанности к Ж., я задумался: вполне ли я честен перед ней и своими чреслами? Не совершаю ли я волевое усилие, с тем, чтобы заблокировать побуждения, свойственные телу, оказавшемуся наедине с комфортом? Нет, никакие скрытые намерения тела в отношении местных не возникали. Вообще, они тут крепенькие, наверное, - аппетитные для своих. Как не быть физически развитыми в городе, где много гор. Но мою чувственность так и цепляли только манекены, выпиравшие сосками из маек. Да, и в других местностях я хотел конкретно Ж., но там была и она сама, а тут - чистота физиологического опыта: она, когда не приезжала, являлась мне тут именно в виде манекенов (не любых, разумеется: из магазинчиков Polo Garage и X-treme - да, а вот из Akpic - конечно, нет), отчего начинала приятно мучить продолговатая истома.

Не в этих переживаниях суть, но еще и такое отчуждение от местности направило меня исследовать метафизические проекции Страны.У. В них же было очевидно, что собравшиеся на площади не просто так роились и млели, но еще и работали, участвуя в производстве вещества нации и культуры - той, которую ощущали своей. То есть, ее не просто ощущаешь, а только она и дает людям радость быть съеденным ею. Так что эти их безмятежные спiлкувания были не просто так, не бессмысленными - какими казались мне со стороны, но актом коллективной гибели ради воспроизводства их вещества. Отчего им - файно, а мне-то какое дело? Впрочем, "файно" - львовское слово, здесь неуместное.

И вот я, идущий в квартиру с куском колбасы "Київска" (одна из множества київских, совсем квадратная в сечении), плошкой сметаны "Баланс", 20%-ой за 2 гривни 17 копеек, и минералкой "Миргородська". И как бы неприятно, когда вдруг почувствовал себя очищенной субстанцией. Легким, как пионер какой-то, что ли. Мне ж полагается тяжелеть и обмякать в родных пейзажах, среди столь же стекающих в небытие отношений с посторонними людьми, вместе с ними, равностекающими людьми. И тут я вдруг какая-то вневременная субстанция, чуть ли не худощавая, почти юная. Что и неприлично, да и дома у меня никого нет.

Из каких сгустков образуются в тех, которые тут, основания жизни, и, т.п. цели, желания, оценивания? Что такое для них еда в быстрых закусочных как-то "Швідко", "Картопля" или некая китайская точка, все - в душном летом и зябком с наступлением дождей переходе под майданом Н., - тоже ночном магазине, только там круглосуточно не работают. По нужде они там жрут или это даже доставляет им удовольствие?

Магазин 2, напротив Золотых ворот

Магазин номер два - тот, что в доме между ул. Владимирской и Златовратской, то ли по Проризной, то ли уже по Ярославову валу, выходя почти прямо на Золотые ворота, то есть на их муляж, сделанный к 1982 году (что у них было в 1982 году? Ага… - пролистал путеводитель - они считают, что тогда был основан город, то есть Олег пришел из Новгорода в 882 году, захватил местность, чем и объединил Киевские и Новгородские земли). А рядом с тупым муляжом ворот сидит глупая картинка из снулого металла, изображающая условного Ярослава Мудрого, держащего в руке макет св. Софии - она сама в квартале отсюда, если свернуть налево по Владимирской. Вообще, само название, то есть определение времени работы магазинов вызывает рвоту: "цилодобово", что и есть "круглосуточно". Еще у них было отвратное слово "шкира" - что, разумеется, означает кожу, давая понять смысл термина "за шкирку", а так же что-то филологическое по части перехода "и" в "у", в шкуру, то есть. Еще было также внятно рвотное слово "смачного", что, кажется, означало "приятного аппетита", впрочем - непереводимое, что-то этнически-физиологическое. Не говоря уже о словах "вибух" (это взрыв), "вiдносини" (у них это означало "отношения") и "подарунок" (ну кто после "подарунка" не добавит "бля"?). Понятно и то, что свои слова не пахнут.

Тут были тяжелые темные деревья, просвечиваемые разным электричеством; каштаны, конечно, в большом количестве валились на улицы - когда я предпочитал этот магазин, был сезон их урожая. Магазин был в первом этаже весьма высокого дома, а как менялись мои предпочтения по части магазинов не знаю. Непонятно от чего они зависели, отчасти от погоды.

Если взять каву (1 грн.90 коп.) и выйти на улицу, то там, под витриной с рекламой водки "Перша Гильдия", есть гладкий, гранитом облицованный подоконник, весьма уместный для питья там кофе. Впереди, слева от мемориальных ворот, впадина, в которой, между еще сочных деревьев, горят огни пивнушки - цивилизованной такой, чисто бирштубе. Пить кофе на улице, на подоконнике снаружи - это родной петербургский вариант, как на углу Пушкинской и Невского, вдоль Пушкинской в первой половине 90-х, но личное прошлое тут не зудело крылами. А неподалеку имелось совсем уже конкретное место, где пьют каву интеллектуалы и богема - возле магазина на углу Пушкинской (же, хм), и Проризной-Прорезной. Но там магазин работал до восьми вечера. Он был гастроном, в угловом отделе которого стояла вечная кофеварка с коническим пластмассовым раструбом кофемолки сбоку. Там кофе и пили, как в семидесятые: в небольших фаянсовых кружках (иногда - из пластмассовых стаканов, когда все фаянсовые запачканы). Штырь привычки сохранялся в точности, но, если он и означал что-либо для них, то для меня ничего не значил. В городе М. такого не было никогда, а в городе СПб, где такое было распространено, когда он был городом Л., уже не было тоже. Да, в К. были, были люди, знакомые по М., и восстановление знакомства с ними в К. могло бы во что-то погрузить, на фиг. Эти люди были, наверное, все еще социально близкими, но зачем мне тут социальность? Я не хочу их времени, его дележа. Не времени даже, субстанции, суть которой понять не мог. То есть, вот: некая субстанция тут была другой. А человек, как социальная тварь, связан, значит, именно с ней. То есть, не были они мне уже социально близкими, тем более, если учесть, что я закупался исключительно в ночных магазинах.

Владимирская же улица в этой зоне была густым местом обитания покойников. Налево - бывший отель "Прага", причем - не просто так "Прага", а чех, некто Вондрак достроил три этажа (ну, по его заказу), с террасой для летнего ресторана на крыше. Терраса видна до сих пор, верхний этаж был застекленным, просто как завод какой-то, там вполне могли теперь делать все украинские буквы. Когда чехи в Первую мировую сдавались в плен, то там почему-то и отсиживались - вот Гашек, которой болтался тут в 16-18 годах, ну а в 17 году вышел фельетон "Бравый солдат Швейк в плену", оттуда и пошел Швейк. Отель, кажется, так себе - в глубине холла видны двери лифта, железные, совсем как в московских домах, старые, бежевые. Теперь называется "Санкт-Петербург". Кажется, имелось влияние украинского яз. на Швейка: фраза, в пересказе Швейка приписываемая повешенному впоследствии угольщику Франтишеку Шквору "Никогда так не было, чтобы никак не было", имеет украинский вариант, "ще николы не було, щоб нияк нэ було", причем украинцы считают, что это их пословица. Конечно, они могли забрать ее у Гашека, типа плата за постой.

Напротив, чуть влево по диагонали, вполне уместно для Швейка прочно стояла Служба Безпеки Україны: мощные стены, построенные в 1913 году для губернской земской управы, а камень в основание уложила Ольга Столыпина. В СБУ было КГБ, до него - гестапо, а до гестапо - ЦК укр.большевиков. Опера же в квартале отсюда, но было нельзя совместить ее с тем, что именно в ней застрелили Столыпина. Все эти покойники городу были чужими. Напротив оперы торчит магазин с надписью "Здесь можна купити в кредит" - и я вовсе не уверен в том, что эта оранжевая надпись на стеклах сделана на украинском.

Далее, сверившись с путеводителем, утверждаю, что напротив, на углу Владимирской и Прорезной стоит бывшая гостиница "Лейпциг", а строился дом так пышно, что владелец его к завершению трудов разорился (да и теперь первый этаж отреставрированного красивыми цветами строения пустует, ждя арендатора). А все потому, что он был не сахарозаводчиком и не мукомолом, а всего-то продавцом оружия. Ну а весь центральный Киев, он сахарный и мучной, Похоже, до момента изобретения сахара из сахарной свеклы и прихода по этому поводу железной дороги его не было вовсе. Сахар, мука: что-то кондитерское довлеет строениям города. Возможно, что это натяжка, но здесь тяготеют к первому следствию, к первому же шагу внутри головы. И правильно, так надежней. Например: мы не Азия, ergo - мы Европа.

Что уж об украинской государственности, которую они в 2002 году решили извлечь аж из князя Владимира (будто как длинную макаронину вытягивая), положив в лице президента венок к его памятнику - вот, именно как основателю государственности У. Неподалеку здесь дом, в котором жил Вертинский, - ох, все они не имели никакого отношения к данному месту: к данному городу в данное время. Сквозь дом Вертинского подворотня, прямой туннель на тот свет, обмякающая уже к Крещатику. Над подворотней надпись: "Стоматологический центр".

Но само это место имело правильную внятность: такое болезненно-санаторное место. Это К. было правильным К., по типу Австро-Венгрии с Кафкой, слегка отпаренной Гашеком. Но вот чего это они еще тут не умерли все - было совершенно непонятно.

Вообще, что для людей самое стыдное? Даже не так, чего им не хочется знать, а что неприятно прочесть? Вряд ли это мысли о смерти, не страшно, раз уж про это читаешь. Возможно, этим бы стала демонстрация им несоответствия их представлений о себе, но кто ж им такую радость устроит, не говоря уже о том, что психика блокирует проблемы такого сорта, тем и занята, что их блокирует. Впрочем, расхождение того, чем себе человек мнится и кем является, хоть и неприятное, но позитивное, поскольку отталкивается от некоего внеположенного долженствования. Так что идеальный план присутствует для каждого. То есть, возле этого магазина возникали мысли такого сорта.

Трудно сказать, когда был сооружен его интерьер, магазина (у него даже имя есть - "Гастроном Георгиевский"), казалось, что еще в пятидесятых годах. Темные деревянные панели, тусклый свет, множество никак не соединенных отсеков - да еще внутри аркад: арками продавцы отделялись к стене, между колоннами втиснуты прилавки-холодильники. В углу слева продавали хлеб-кофе-пирожные-торты, в другом - фрукты-овощи; от фруктов-овощей налево был закуток, в котором на полках лежали диких цветов игрушки, как те, что выносят к поездам в Конотопе: анилиновых цветов с космами чего-то стекловатного. Еще в закутке были хозяйственные средства, с надписями, например, "для ніжних рук". В овощах тоже много цветного - однажды там продавали по факту цветную капусту: она была чем-то выкрашена в лимонно-желтый, как игрушечные цыплята. Надо купить самую химическую игрушку, поставить дома: что-нибудь лимонно-желтое с малиновыми ушами. Ж. повеселится чуть-чуть.

В проходе от хлеба-кофе к овощам-игрушкам справа длинная стена с бутылками вина, не очень хорошего и разными водками. Напротив нее - три витрины-холодильника с сыром и колбасами, а сразу от входа, между сырами-колбасами и хлебом-кофе стояла касса, а за ней в глубине был зал самообслуживания - не очень большой, торговал преимущественно импортными веществами, неадекватно дорогими.

На холодильнике в левом торце, где стояли торты (также весьма ризноколоровы), была прилеплена желтая с зеленым крокодилом наклейка "Ты должен быть сыт!" - реклама какой-то фирмы по сбыту сэндвичей. Возле входной двери сразу налево, не доходя до этого холодильника висела жаровня для кур-гриль, к ночи ближе она не работала, но там отчего-то всегда сохла одинокая кура. Сначала казалось, что ее, последнюю, просто не купили, потом подумалось, что это рекламный муляж, а потом возникла мысль, что ее покупают продавцы, чтобы устроить в середине ночи обед. Но к концу октября она исчезла, перестала там оставаться. Рядом с куриным устройством был круглый высокий столик на одной ноге - чтобы пить кофе, только он шатался, да и лучше пить кофе на улице, под надписью "Перша гильдия", сумка там сама удобно становится на подоконник. Когда дождя нет, но если дождь, то до магазина и не дойти, то есть - и не пойдешь, выберешь другой.

Эта часть К. входила еще в город Ярослава, то есть - XI века, внутри вала, с его тремя воротами, вот - Золотыми, а еще - Лядскими и Жидовскими. Лядские были недавно отстроены на майдане, но уж такие узкие, что наглядно декоративные - с тем самым архангелом М., который выглядит как типичный негр какого-нибудь ганзейского Дома Черноголовых, то есть - как пидор. Жидовские ворота, понятно, вели в сторону Подола. Теперь там Львовская площадь.

Улица Ярославов вал, шедшая от магазина вправо, совпадала, значит, с тем еще земляным валом. Вдоль этой улицы также было много мест, где жили мертвые люди, например - авиаконструктор Сикорский. По мне, это лучшая часть города К. Тут какие-то предощущения жизни сгущались в небольшие сущности - почти в игрушечных солдатиков и прочий сор памяти типа стекляшки на тротуаре - что ли сводя все времена твоей жизни. Что-то правильное из присущего жизни - почти уловленное во всяких феях Драже. Мерцало это тут, зимой бы с инеем можно спутать, а теперь зимы не было, так что отдельно мерцало, не спутаешь.

Все нашлось, да, но было, в сущности, не более, чем сором. Потому что приятно, а понимание всегда резкое, откуда ж ему тут, в этих теплых окрестностях начала октября. Все слегка плывет, расслаивается нежно, простудно-болезненно: слегка кружится голова, ничего до конца не додумать… значит, что то такое есть, а что именно - не понять. Оформляя твоей немощью тебе тайну, с которой будет приятно жить - такую лазейку в чисто твою чистую жизнь, но в лазейку не протиснешься, а через полчаса и дырки этой уже не найдешь.

Все, например, затрет запах козла: от мужиков, живущих одиноко, должен исходить такой запах, при любой гигиене - от их залежалости. Когда они ни о ком не заботятся, то они ссыхаются, выделяя кожей какие-то похожие на паклю прозрачные ошметки, они козлом и пахнут. И дорога им вечером - в ночные магазины, и они туда идут, не зная, что пахнут козлом, принюхались. Думают, что это от них сигаретами пахнет и, слегка, перегаром: они и пьют-то затем, чтобы заглушить свой запах.

Наверное, в эту дрянь превращается какая-то сила, когда ее не используешь, гниешь как фрукт-овощ. Не телесная даже сила, не знаю, для чего предусмотренная: здесь мне не понять, к чему - слишком многие зоны для ее приложения тут отсутствовали. В тюрьме должен стоять такой запах. Требуется приложить ее к какой-то жизни, а иначе начинаешь вонять.

А г-н Сикорский, маленький, в маленьких очках, бегал в детстве на днепровские кручи, в коротких штанах с лямками крест-накрест: куда-нибудь к фуникулеру (в его время, вроде, уже был) и глядел вдаль, думая, отчего люди не летают как птицы. Хотя какие птицы, он же изобрел геликоптеры. Ну, тогда он бегал не к фуникулеру, а - сбоку от Детинца есть отрог, нависающий над Подолом, по сей день не обустроенный (степная трава, небо), - Детинка, называется. Там видно сразу во все стороны света, отчего как раз геликоптер изобрести и следует: если быстро крутиться вокруг себя, чтобы увидеть овраги и все стороны сразу, как тут его не изобретешь. А возле Национального музея истории Украины на видовой площадке (ну вот, "видовая площадка") есть камень с надписью "Откуда есть пошла Русьская земля". Посидела на камешке, да и есть пошла. В этот магазин, конечно, закупаться.

Это, в общем, недалеко. Там по дороге и София, не так, чтобы захолустная (собственно, там не служат), не то музей, не то что-то такое культурное. Она теперь провал, какой-то омут - через нее, наверное, можно пройти не в другое время или пространство, а вот как дыры в земле - то ли вентиляционные шахты, что-то другое - назначения не знаешь. Но куда-то то ведут: в Софии до сих пор серьезно - не просто так, а для чего-то. По ночам там должны отщелкиваться от стен мозаичные кусочки, по утрам их уборщица собирает, никому об этом не говорит, выметает как обычный мусор, но сама эта дыра становится все конкретнее. Так кажется после того, как выпьешь кофе на улице возле этого магазина, - если идти потом по Владимирской домой, проходя мимо какой-то стеклянной евробутербродной. Снэки там какие-то неоновые, сизо-малиновые, а темная София - напротив. Она да, тоже подсвечена, но тускло - оттого видна в темноте, но уже как темная. Возле снэков интерьер на улице: много алых столов и стульев. Пластмассовых, пусто, ярко. А софийская колокольня выглядит постройкой над штольней, или башней метростроя. Она такая же как в Лавре, а там же внизу пещеры, ячейки с оболочками личинок. По Владимирской грохочут машины - брусчатка, время позднее, улица пуста, едут быстро, грохочут, грохоча.

Перед кем-то же человек выдрюкивается, не перед другими же даже - он же и без них выдрюкивается. Не перед богом же своим - перед ним-то чего уж. Что ли перед частицей себя, перед своим кодом, перед собой как таковым, которому не вполне соответствует, так что ждать человеку, в общем, ничего хорошего не приходится. Вот он и заискивает, выдрюкивается. А тогда он не обустроит себе даже спичечный коробок жизни, потому что не знает, кто он вообще такой, а что для него хорошо - тем более.

Магазин 3 - возле Арсенала

Этот магазин в красивом месте: на перекрестке, как полагается аптекам, но это не важно, а само место редкое по разнообразию для К. С одной стороны (в квартале, к которому дом принадлежал), была воинская часть за забором - там стадион, но забор помечен армейскими кокардами. Сам дом, где магазин, есть солидная помесь модерна (если смотреть на него в потемках), и сталинского портика, врезанного вместе с колоннами прямо в фасад (если смотреть днем). От него, сворачивая вправо от Грушевского (если смотреть в сторону Рады), уходила еще весьма длинная часть дома, почти на весь квартал - куда-то к днепровской круче. Я никогда туда не ходил, так что утверждать, что она там, не могу, но Днепр там явно был, под горой. Впрочем, перед ним должна была быть еще улица Парковая дорога и, наверное, где-то там она и валялась.

Напротив, на другой стороне Грушевского, стоял дом столь же модерново-сталинский, но уже пристойнее, без колонн со второго по пятый. Осмотр, который бы позволил установить точное время постройки, все был как-то лишним - вполне себе какой-то привычный, то есть - московский дом, что его сюда занесло? А меня как сюда занесло? Вообще, тут весь район (почти сразу за этим домом стоял уже завод "Арсенал", занимая изрядный квартал вдоль улицы Московской) был почти московским. Там были даже совсем родные закоулки, словно на Чистых прудах, как какой-нибудь Кривоколенный, да и окрестности этой улицы тоже походили на Чистые пруды.

Топонимика тут тоже была российской - всякие Суворова, Мечникова, Кутузова. Облику улиц это соответствовало, разве - чуть уменьшенное. На Московской был дощатый дом летчика Нестерова - этот летчик меня преследовал, в Нижнем Новгороде мы жили в гостинице, под которой распластался целый комплекс им. Нестерова (4 памятника 4 подвигам Летчика), да еще и кафе на откосе с красивым самолетом в петле кверху ногами, а теперь еще и дом, откуда он родился. По той же стороне Московской дальше было кафе "Крим", что означало не криминал, а Крым, но это означало еще и "кроме", что возвращало к криминалу, опять в московском варианте, через кромешников-опричников. Производство этих соотнесений было уже явно нервной функцией организма, который хочет в Марьину рощу. Словом, эта зона была весьма интересной, поскольку, вот, даже рассказ о доме, стоящем напротив, уводил далеко. Я в том районе работал, отчего в описании этот ночной магазин и присутствует. Можно было сначала закупиться, а потом ехать домой.

Но третий угол: по диагонали был двухэтажный дом, который был построен, в соответствии со справочником, в 1891 году, для резиденции командующего Киевским военным округом. Дом был вовсе не воинственным, несмотря на военизированную лепнину, а построили его для генерала Драгоманова, героя русско-турецкой войны, у которого было попорчено колено, отчего по лестницам ему ходить было трудно. Ему в доме и устроили лифт - с первого этажа на второй, утверждается, что первый в городе. С тех пор в этом доме начальство киевского военного округа и жило: Якир, Жуков, а теперь в здании китайское посольство. Там приятный палисадник, много разных деревьев, даже и не каштанов. Далее вниз по Грушевского имелась Школа прапорщиков военной авиации (опять что ли, Нестеров…), а ныне Будинок Збройных сил. Затем было немного домов разных сахарных или мукомольных магнатов, а то и лесопромышленников или кирпичных деятелей и т.п. Торчал полувысотный пенал гостиницы "Киев". Имелся дом, где Пушкин никогда не был у Раевского, который там никогда не жил, хотя об этом и сообщала мемориальная доска. Далее - глыба здания Кабинета министров, выстроенного как Дом НКВД, но это уже начиналась зона Крещатика. Странное НКВД, кстати - окна, там где дом поворачивает на соседнюю уличку, Садовую, невысоко над тротуаром, этаж полуутоплен, в полуметре от асфальта. В жару они распахнуты - кондиционеров, конечно, нет. Видно, что комната пуста - там еще и свет обычно горит, даже среди дня, темновато - так что внутрь с улицы может легко влезть кто угодно и стащить со стола, например, письменный прибор. Или пистолет следователя.

А здание Кабмина - ослепительной тяжести, выгнутое полукругом, во всю немалую высоту которой имелись белые колонны, толстые, штук четырнадцать, полуврезанные в стену. У них была такая поверхность, будто они мягкие, как валики, чтобы поверхности красить. И двор был тоже сегментом круга, серпиком, начальственные машины стоят там черным веером, жопами к зданию. Тут же и флагшток с государственным флангом, верх штыря украшает кованая длинная завитушка: тризуб, еще пика сверху - длинная, отчего флаг выглядит траурно-приспущенным. Возможно, именно это и было причиной многих неприятностей страны У. в лето 2002 года - то у них пожар на шахте, то СУ-27 на зрителей во Львове спилотирует.

Но это уже опять отвлечение от места. На четвертом углу магазинного перекрестка начинался парк, который тянется до Подола, километрами. С Радой, Мариинским Дворцом, могилой генерала Ватутина, убитого переодетыми УПА на ложном повороте (на 7-е ноября памятник стоял в окружении кислотных флажков), эстрадой, стадионом "Динамо". Со стороны магазина все это разнообразие жизни не проглядывалось, виден был только белесый галлюциногенный фонтан среди зелени. Белесый он был, бледно-сизо-белый, в оборочках, весь как хилый гриб. Галлюциногенность и составляла очарование этого куска территории - променад вдоль Рады и дальнейшего Мариинского дворца выглядел приморской набережной с двумя рядами чугунных фонарей аж до обрыва и тонированными в разные цвета стекляшками фонарей, но вместо моря был провал с Днепром на донышке. Совокупность Рады и Мариинского дворца являли симбиоз кальки архитектора Мичурина, который аж в 1752 году строил дворец, срисовав фасад у Растрелли (как обычно - голубое с белыми оборками) и ницшеанской Рады, построенной в 36-37: сбоку Рада походила на хороший крематорий, такая стерильность была в ее белых граненых колоннах (6 штук, а граней примерно 12) и чучелах этнических украинцев по бокам от входа: по две разнополых пары с каждой стороны от колонн. Черные, чугунные что ли: никакого между ними намека на интим.

Магазин был в углу дома, отчего - по естественным архитектурным причинам - как бы троично распахивался, чисто алтарь: центральная часть, боковые створки. Для пущей схожести что ли, в центре, как перед алтарем, была загородка из двух касс. Сбоку от входа - как свечные лавки: с одной стороны располагались средства для улучшения женщин, а слева - пиво.

В правом отсеке были холодильники с колбасой и сыром, яйца и салаты. Слева - цукерки-маринады и полки с вином и водкой. В центре - всякое молочное и консервы. Перед центральной полкой полулежал еще холодильник с замороженными веществами и морскими тварями. Из всех описываемых на этой бумаге магазинов этот наиболее приятен - он даже похож на супермаркеты, свет сильный, всякое такое. И это его тройное членение вызывало сложные мысли, превращая выбор вечерней пайки в процесс самоидентификации. В сущности, чем плохи для этой цели продукты? Войдут внутрь, как бесы, и будут побуждать к ложным чувствам.

Но при этом - отличаясь болезненностью, не так, что сейчас внешняя идентификация будет выстроена и ты будешь сыт через избранное подмножество продуктов, а как-то наоборот: все эти выборы как-то демонстрировали, что все это явно не то. Так что в нем - в сравнении с прочими магазинами - времени проводилось наиболее много. Или же окрестности влияли: четыре каких-то совершенно разных куска территории города, уже и этим вызывая тяжелую неустойчивость чувств. То есть, правильно получиться и не могло. В смысле, вообще с тобой. Кругом все какие-то тупые проекции, ладно бы цеплявшие какой-то радостью, а то вот на Москву похоже, а где она?

Тут можно было купить колбасу "К завтраку", она так переводилась - "До сниданку", вполне съедобная, если не пересохла. В городе К. во всех лавках был отчего-то разный набор колбас. Ну, по каким-то названиями пересекались, но и тут было не ясно, может они однофамильцы.

Тут ощущалось, как тебя все время закатывает в какую-то пленку - не так, что именно в магазине, а вообще - с каждым вдохом-выдохом, входом-выходом. Что ли обматываясь, как бомж к ночи газетами. Накануне по 14 каналу, там какие-то немцы вещают, в формате музыки для аэропортов показывали записи веб-камер (украинцы на каком-то канале к ночи ближе вообще аквариум в прямом эфире по часу держат, кайф), сшивку, пейзаж с шагом в полчаса или минут в пятнадцать. Панамский канал (вода вверх-вниз в шлюзе, кораблики туда-сюда), какие-то канадские города (машины, люди, облака, свет), Франкфурт-на-Майне, - по сути намекая на повсеместное наличие веб-камер каких-нибудь небесных. Значит, можно посещать места, где они торчат, так, чтобы не зафиксироваться ни на одной из них, отчего на небесах возникнет недостача, раз, а два - твоя жизнь не будет уже их заботой. Чем, собственно, нам с Ж. небеса помогли? Ну да, свели, спасибо, но зачем же по разным городам распихивать? Чтобы я все это написал? Обрушились бы, если бы не написал.

O'K, ночью и в сумерки здесь красиво: все такое темно-сине-черное, парк этот темно-зеленый. Ул.Грушевского здесь еще не грохочет, тут еще асфальт, булыжник начинается от Садовой вниз. По этой трассе регулярно ходят к Раде и далее ало-знаменные коммунисты, точка сборки у них Арсенал, площадка у метро. Там еще смешной памятник - некая скала, на ней пушечка, больше похожая на чапаевский пулемет. Смешной он потому, что скала была не для пушечки, а для неведомого мне Искры и - Кочубея, известного тем, что он богат и славен, а стада его неисчислимы: укр. библейский дядька. Ну а арсенальцы революционными были потому, что у них на заводе оружие и делали, чего ж не погулять.

И вот это обертывание пленкой или обматывание тонкой резинкой, как из резинки от трусов: незаметно-незаметно, а потом - режет, не пускает. Идентификация, а то: какая-то система валиков обнаружилась. Они примерно как в трубо-листопрокатном цехе: на вход падает жидкий металл, его прокатывают по валикам, постепенно он превращается в лист. Применительно к житейским обстоятельствам получалось так, что какие-то валики внутри человека все время размалывают - до полного уплощения - жизнь, во всем разнообразии ее массы. Она уплощалась, выравнивалась, обрезалась - ну вот, какие-то там, значит, еще и резаки стоят. Потом эти плоские шутки на что-то употреблялись. Можно считать, что в результате получались деньги.

Оказавшись же в пространстве, где вещество жизни было чужим, то есть не предназначалось для переработки мною, эти валики не то чтобы простаивали, впрочем - и простаивали, может быть слегка как-то сами проворачивались, от толчков при ходьбе. Но не в том суть - то, что ранее было привычным, незаметным, теперь - простаивая - обнаруживало свои инструменты. Да и город меньше, так что не работали уже и бытовые опции, ответственные за длинные поездки в метро с пересадками, за употребление длинного времени на переезды с неизбежным самопогружением неизвестно в кого, держась за поручень. Метро здесь было бесхитростным: три линии, три пересадочных станции, жестким треугольником. Развитию умственных способностей не способствовало, хотя и очень глубокое - а иначе им Днепр не переехать, от "Арсенальной" что ли вертикально вниз?

Тогда и энергия никуда теперь не девалась и она тратилась на погружение в непонятный транс, а как транс поймешь? Что до денег, то их давали как бы со стороны, так что нахождение в К. прямую переработку действительности в у.е. не производило. Отношения размыкались, действительность - действительностью, а деньги сами как-то, весьма много денег. Словом, они тут не были мерой переработки действительности.

А валики и резаки, они ощущались - вот есть что-то такое ворочающееся внутри. Что за валик зачем? Однозначно идентификация. Они не имеют дело со здешним сырьем - значит, приучились когда-то к другому, тем самым выставив тебе рамку жизни - а произошло это давно, когда сам механизм еще только учился перерабатывать действительность в наличность. Налаживался в соответствии с антропометрическими особенностями, типом психики, его модифицируя, и т.п.

Но что делать с этим заводом, если ему на вход ничего нет? Он там погромыхивает, но ничего не делает. То есть, вопрос идентификации как-то резко обмякал - оказывается, он требует постоянной прессовки. Чуть жизненного процесса нет, как ты оказываешься неким облаком, которое не видит никаких причин для того, чтобы удерживать себя в оформленном состоянии. Сюда же отнесем отсутствие знакомой раскладки города - где что знаешь по части покупок, той же еды. Так что именно про все это вся эта история.

И это обстоятельство тоже затрудняло выбор продуктов в данной лавке. И еще, получалось, важна погода. Если бы сразу из лета в предзимье, то тут же бы все понял, уже в этом, 2002 году. Но это в Москве в октябре лед, голые ветки, ветер, вороны и счастье, а тут и в начале ноября еще кое-где даже зеленые листья, а после дождя теплеет, а не заморозки. Плохо способствуя уяснению того, кто ты, собственно, вообще такой.

Магазин 4, ул. Городецкого

Магазин на улице им. архитектора Городецкого, хотя на некоторых планах она еще помечена как ул. Карла Маркса. Тут лениво переименовывают, стоящая рядом гостиница "Украина" была "Москвой" до февраля, кажется, 2001 года, потом только не стерпели. Городецкого выходит на Крещатик рядом с майданом Н., а в другую сторону тянется вверх, в местную властную аристократичность Липок и Печерска. Магазин сжат с боков агентством "КиевАвиа", баром со снэками - той же фирмы, что напротив Софии, отелем каким-то. Наискосок майдан Н., вид в профиль - там фонтаны со скульптурными группами национального свойства внутри водных струй, телепузики ходят в человеческий рост, плюшевые костюмы. Еще - навесы с хотдгами, фотографы (один даже в полдвенадцатого там торчит). Обезьянка живая была, когда было жарко. Напротив - побеленное строение общественного характера, Музыкальная академия, в темноте подсвечивается, снизу блакитным, сверху - жовтним. Отсюда майдан Н. выглядит мило: там же с боков длинные плоские дома, между ними - сам майдан (где стеклянные цилиндр и глобус), а с противоположного Крещатику торца веером расходятся 6 улиц, и между ними 5 домов, выходящих на площадь схожими узкими торцами-фасадами, они там торчат, как цуцики бездомные, ждут пропитания. Ну или коты, которые выжидают словить птичку - пернатого архистратига этого, М.

Сам магазин тухлый. Архитектурно являет собой среднее между магазинами №2 и №3, то есть - тройное членение с проходом в центре в самообслуживающий тебя отдел, тоже с западными веществами.

Вход зато пафосный, облицованный гладким гранитом, черным, да еще и гордое название лавочки бронзовыми буквами - Мекос, кажется, поди пойми - кириллица, латиница. Впервые проходя мимо, я подумал, что это банк. Может, сначала для какого-то бутика построили, но бутик прогорел, вот и завелась там ночная лавка. Справа у них там какие-то прелые вареные колбасы, напитки, слева - рыба, молоко и проч. Что в глубине - не знаю, магазин находился наименее удобно из всех описываемых, я в нем бывал редко, но и не упомянуть нельзя, иногда все же заходил. Плохой магазин и зачем-то еще и дорогой, местоположение, надо полагать, обязывало. И мраморный вход, без сомнения, тоже сказывался. Темно-коричневый мрамор. Или темно красный. Или черный - не разглядеть в темноте. Темно-синий с прозеленью.

Наверное, просто ловушка для жителей окраин, которые приезжают по своему обыкновению на выходные в центр, для них и Крещатик по выходным перекрывают. Еще здесь (на Крещатике и в окрестностях) по выходным склонны жульничать с курсом валют, выставляя вместо 5.30 за доллар 4.20. И велись ведь. В магазине тоже был обменник, там еще не внаглую, ну, 5.0.

Я был в городе К. за двадцать лет до описываемых теперь чувств, но это был совсем другой город. Впрочем, тогда шел слякотный снег, так что когда он опять пойдет, возможно, что два этих разных города склеятся. Тогда был этот же участок вокруг пассажа что ли, где теперь во дворе стоит муляж ковбойской лошади и всякие кафе и бутики - ну, под арку в самом начале Крещатика по нечетной стороне. Там, на выходе из этого двора, с противоположной Крещатику стороны, вроде бы какой-то троллейбус останавливался, на углу Городецкого и Заньковецкой, а как теперь выяснишь? Вроде был, а теперь нет, да и троллейбусы тут со свету сживают, как №20. И пофиг мне совершенно, что я тут думал двадцать лет назад. Я тогдашний себе не интересен. Жил с кем-то, кто в этом не виноват, хотел чего-то, а чего хотел? А что такое произошло, что не интересен?

В окрестностях лавки раскиданы магазины для нуворишей, имеются кафе "Феллини", "Корифей" и "Марс", причем вывеска "Марса" напоминала аналогичную в Москве - была раньше забегаловка такого названия возле театра Ермоловой, где сейчас мексиканская закусочная. Она люминесцировала так, что больше было похоже на "Маюк". Тут у них все дорого, потому что здесь - главный местный пафос. А уже рядом, на Крещатике народная жизнь: повсюду ларечки с пивом и слабым алкоголем. Даже не ларьки, а практически доска, будто где-то двери поснимали, положили плашмя и расставили на ней, них товары. В полночь идешь, на голом майдане стоят, готовы торговать. Еще тут есть устройства для измерения роста, веса и давления, давление-то отдельно, а само устройство - палка и весы с автоматическим голосом. Однажды (видел) некая мама установила туда своего мальчика, механический голос сообщил его рост и вес, добавив, что вес явно мал, и это есть следствие плохого питания. Мама стояла рядом, ей было неловко, потому что мимо шло много людей туда и сюда. В Москве такой агрегат тоже есть, на Киевском вокзале.

По субботним и воскресным вечерам по пешеходному Крещатику туда-сюда ходят старушки с котятами в добрые руки, продавцы мыльных пузырей, стоят худые девочки, звуками своих скрипок вызывая спазмы. У них тут что-то другое с телом. Кажется, у них нет зазора между телом и ими самими. Они вот как бы целиком, там и живут, в теле. Оттого даже и удивляют своим разнообразием, - у русских-то разнообразие разложено по разным версиям, которые держатся вместе именно этим зазором, а тут все в единственном теле. А и хитры поэтому - вот, он еще и хитрый, и все в том же теле, а русский в другую роль перекинется - кто ж скажет, что он хитрый. А они в одной - ну, еще и хи-и-итрые.

Я бы согласился с тем, что такое мнение есть лишь недостаток опыта - кабы не их язык. Не украинский, а их как бы русский. У них все делается ртом так, словно письменной речи и производных от нее звуков для них не существует. Кажется, эта речь такова, чтобы рту и языку было проще: она ровная, уменьшающая количество мышц и движений языка, ее делающих. Ну, не дают себе труда произнести "что" или "где". Но это я думал так сначала, оказалось - напротив, они произносят все сложнее, хотя "что" и "где" все равно сказать не могут или не хотят. В результате - вот она, онтологическая цельность.

Откуда и магия возникала тут в виде повторяющихся цифр 888 или 555, а не из единицы между нулями, как в русской рулетке, - располагаясь в непривычной для меня зоне, и теперь я пойму, что такое для меня эта привычная зона. Разумеется, в зоне их магии находятся и завязки их жизни. Это зона, где они являются собой - с точки зрения верной правды о себе: неважно, сообщаемой ли другим или личной. Там они внутри себе что-то решают, химичат. Такое место, где что-то сочиняется, признается существующим - вещи, предметы и желания, находящиеся там, имеют на себе частицы вещества этой их магии, как перхотью посыпаны: очевидно, ежедневной.

Где чья магия, там его и жизнь. Там, где они исполняют свои желания своими же желаниями, там они есть, кто они есть. Если они чего-то хотят, то между ними и этим пузырем что-то натягивается, а эту связь можно держать только своей магией - она и есть то, чем они живут: управляя свой жизнью. И они все время там, руля ею, а местная Поднебесная процветает, что бы по ее поводу ни говорили.

Так что в У. нет никакой надмирности власти. В России-то она дутая холуйская, а здесь президент не слишком даже важничающий дядька. И дом у него дурацкий: прямоугольные коридоры, запах мастики для паркета, а курить - так в туалете, возле писсуара с бумажкой надписи над ним "Не палити". Но - стоит на горе, нависая над Городецкого; оттуда весь город лежит внизу красиво - будто специально для него панораму захерачили: подошел к окну, да и манипулируй. Поманипулирует, конечно, но только лично. У магии в У. температура пищи.

Или, может, человек, это громадная машина, размещенная всюду и всегда, она вертит в своих разных отростках, подвешивает на своих разных ниточках маленькую тушку. Так что когда люди трахаются - значит, два громадных паука тюкают друг в друга, держа их во многих щупальцах, две конотопские игрушки, лимонного песика-мальчика и малиновую кошечку-девочку. А вся глупость жизни в том, что твоя конструкция от рождения свихнулась, с тех пор думая, что она и есть эта мягкая тушка.

Но человек же должен переставать с возрастом быть человеком, а то такая тошнота эти лица и тряпки на толстых старухах. Что ли должно переть что-то такое, что устраняло бы тело: когда лапы паука разожмутся и тушка упадет в никуда, в лужу, в землю - это конечно, но ведь и этот паук сам тоже та же тушка, только больше.

Или же смысл желаний в том, чтобы умирать среди своих, чей запах не ощущаешь? В своем веществе, превратив в него жизнь, чтобы в него и улечься. Но тогда где же здесь холод, ночь, иней чтобы поблескивал, как же мне здесь быть? А ведь живу, значит - можно быть и никем. Впрочем, надеюсь, что у всех этих магазинов в жизни все будет хорошо, даже когда я уже буду медленно стоять вверх на эскалаторе Цветного бульвара, быть никем там все же приятнее.