Литературная критика

 

 

 

 

Когда в поэзии – тем более, в нынешней, усреднённой, как всё современное, - возникает такое необычное и даже странное явление как Светлана Крюкова, хочется понять, найти истоки этой необычности и странности. Но поначалу ничего, кроме пушкинской крылатой формулы, не приходит на память:

 

 

Это поразительное сочетание в её стихах абсолютных и зримо фактурных реалий мира с прорывом в иные, неведанные и часто непонятные пространства, переводимые автором на незнакомый и новый поэтический язык, который кому-то наверняка покажется вызывающе непоэтическим. Читатель как будто в некой машине пространства и времени часто даже в пределах одного и того же стихотворения перемещается из глубин микромира в безмерность макромира, либо наоборот, из ледяного космоса макромира попадает в плотную ткань микромира. Столь же стремительно меняется и язык этих пространственных перемещений и переходов, язык, который можно определить блоковским оксюмороном как «жар холодных числ».

 

Её главный приём – метафора, сложный образ. В каждом её верлибре не только спрессованные метафорические ряды, но и логически жёстко выстроенные цепочки смыслов, в которых нет места банальностям и пустотам. Светлана Крюкова постоянно в поиске новых открытий, в её творчестве преобладает рациональное начало, метод исследователя, путём алгебры приближающегося к озарениям поэзии.

 

 

Обратите внимание, сколь объёмно и зримо многомерное, словно расширяющаяся Вселенная, пространство этой восьмистрочной миниатюры – от росинки в траве до солнца, от гибельной капли дейтерия до счастья, от подсолнуха Ван Гога до туманности Кольцо, от необъятной пространственно-временной бесконечности миров до нано-вселенной… И над всем этим переживаемый экзистенциональный трагизм человека, на новом витке истории зеркально повторяющий паскалевскую тревогу и беспокойство: «Не свести к одному богу моих сомнений».

 

Тут уместно вспомнить слова Ю. Тынянова, писавшего когда-то о том, что «Хлебников — единственный наш поэт-эпик XX века. Его лирические малые вещи — это тот же почерк бабочки, внезапные, “бесконечные”, продолженные вдаль записки, наблюдения, которые войдут в эпос — или сами, или их родственники». Следует признать, что стихи Светланы Крюковой, её «лирические малые вещи» (а она в основном является поэтом малых форм), - также «войдут в эпос» нашего века. Удивительна и неявная, но символическая перекличка двух таких разных, но в «поэтической системе Лобачевского» (Ю. Тынянов) близких поэтов, двух пересекающихся параллельных. Так, В. Хлебников пишет:

 

 

В стихотворении С. Крюковой «День бабочек» читаем:

 

Неизвестно, в историческом времени микро и макромира «один пиксель пустоты» - это много или мало, но, как видим, в поэтической системе от поэта до поэта, как от крыла до крыла бабочки, порою действительно всего «один пиксель пустоты»…

 

Можно сказать, что стихи С. Крюковой – своего рода поэтическая фантастика, антиутопия, новая мифология современного мира. Импульсы её сюжетов каждый может домысливать и дорисовывать сам, подбирать к ним собственный словарь, как подбирала его эпоха Андрея Вознесенского, называя новых технократических зверей нового времени синхрофазотронами. Но над всем этим наступающим и радостно приветствуемым будущим атомным апокалипсисом у Вознесенского уже была пророческая трагическая «тень птицы», быть может, последней птицы на Земле… В стихах Светланы Крюковой, невольно напоминающих палимпсе́ст, записанный на хлебниковских «Досках Судьбы», возникает уже не трагическая тень птицы, а скорее, тень Человека, доведённого до последней точки урбанизации и прогресса, словно эти записи ведёт безнадёжный Робинзон на одиноком острове киберпространства в окружении бушующего океана цифрового Апокалипсиса, где -

 

 

где -

 

 

где -

 

где -

 

 

где -

 

 

Но весь трагизм нового эпоса в том, что память Человека, ставшего тенью, всё ещё хранит и трепетно бережёт тень исчезающего прошлого, где:

 

 

Поэзия С. Крюковой афористична и парадоксальна, она стремится к предельной лаконичности, в её стихах от одной до нескольких строк (несмотря на кажущуюся порою эффектную игру слов), сосредоточена серьёзная энергия смыслов, интеллектуальных подтекстов, реминисценций, личного опыта, сталкивающихся больших психологических и эмоциональных драм. Вот несколько образцов такой поэзии С. Крюковой: однострочное стихотворение «космос» - «глубинное одиночество»; «хирургическая оплошность» -«кто-то забыл во мне огонь»; «Будущее» - «Мир без мембран, молитвы на арамейском»; «Продажное время» - Всё на продажу: даже, даже... даже? даже!»; без названий: «Даже в этом городе есть люди»; «Время меня меняет, меня нет...»; «Рубленые лица глазами к небу — будто бы издревле, будто бы навсегда... Бог знает, когда ты перестаёшь Ему молиться»; «Всего-то и нужно было: пройти, возрадоваться, возлюбить»…

Иногда строки С. Крюковой завораживают живой разговорной интонацией, словно есть в ней какая-то необъяснимая тайна:

 

 

Или:

 

 

Или:

 

 

Или:

 

Но за всеми парадоксами, культурологическими, книжными и земными образами, за всеми гроздьями метафор, за смешением семантических, стилистических и лексических пластов всегда стоит некий знак предупреждения, знак тревоги, по которому проходит метафизическая граница, столь остро осязаемая Светланой Крюковой, своим творчеством словно посылающей человечеству сигнал опасности. Поэт предупреждает:

 

 

И уже совсем трагически и беспощадно предстаёт «иная реальность» в сбывающейся ныне на наших глазах антиутопии, где смесь языков от высоких церковнославянских слов до бытовых выражений и киберсленга не менее страшна, чем описываемый на этом нововавилонском смешении языков сюжете, скорее похожем на новый библейский апокриф:

 

 

И тут снова уместно высказывание Ю. Тынянова о поэтике Хлебникова: «Все поэты, даже частично менявшие семантические системы, бывали объявляемы бессмысленными, а потом становились понятными — не сами по себе, а потому что читатели поднимались на их семантическую систему». Кстати, какой бы непривычной и перегруженной не казалась поэтика Светланы Крюковой, поэтесса всё-таки не теряет корневой связи с землёй, с первой реальностью, хранящей остатки тепла и человеческой памяти:

 

 

Но поэзии Светланы Крюковой тесно в мире замкнутых систем, беззаконная её комета рвётся не приживается в «кругу расчисленном светил», в ней живёт тоска по бесконечности. Хотя сердцем поэт понимает, что надо -

 

 

Всё остальное несущественно. Иногда надо возвращаться к «маленькой родительской вселенной» в тёплый мир «замкнутых систем», иначе однажды можно не найти обратной дороги из «иной реальности».