Поэзия

 

 

 

***

 

Замыкающий запах сирени
истекает в недвижный сад.
Темнота разъедает стволы —
истекает небо на землю.
Темнота сомкнулась кольцом.
Как застывшие волны эфира, стоит
замыкающий запах сирени.

Прошуршавшая змейкой шершавой
по траве, растворилась в сирени
неоконченная поэма.
Я приход луны обеззвучу —
я, водивший пальцем по строчкам,
запрокидывая лицо,
забываясь.

Я увижу, как недоверчивый
лунный диск замрет, прислушиваясь
к тишине, довернется, как ключик в замке,
обернется другой, золотой стороной.

Я увижу...

 

 

 

***

 

Я где-то читал, что речь героев Гомера
приукрашена переводчиками: слишком высокопарно
для нас зазвучало тогдашнее просторечье. Но, впрочем,
этот невольный обман мне представляется неизбежным.
Давайте посмотрим на то, что стремительно вышло из моды:
вчерашние наши одежды смешны, безвкусица их очевидна,
вчерашние наши ошибки подлежат безусловному осужденью.
Мы смотрим в юность наших отцов — нам эти одежды подходят.
А их заблужденья уже истолкованы всеми учебниками
и приобрели для нас привлекательность патриархальной простоты.
Люди древней Эллады должны изъясняться гекзаметром,
они живут рядом с богами и сами богоподобны.
Они и страдают красиво, а если и мучатся выбором —
в любом варианте решенье, как молния, нас поражает.
А мой сегодняшний день — разве я его прожил?
Нет, я его попросту потерял.

 

 

 

 

***

 

Этот пес, этот неврастеник
с налившимися кровью глазами,
прыгает,
желая освободиться от цепи,
которая мешает ему
вцепиться в мою глотку.
Он любит хозяина.
Вы, владельцы геометрически правильных
клумбочек с искусственными цветами!
Вы растлили доверчивую душу Природы,
которая вовсе не знает
ни добра, ни зла.

 

 

 

 

АМАЗОНКА

 

Сидишь, когда войду без стука,
над книгой, прядку теребя.
Как будто бедная наука
не обойдется без тебя.

Поправишь волосы ладонью —
а будто меч над головой.
И пальцы странно светят кровью,
попавши в конус световой.

 

 

 

 

ВЗЛЕТЕВШИЙ

 

 

     ...спал и, оттрепетав, был тих...
                                       Б. Пастернак

 

1.

 

Ему на вырост крылья сшиты
и спать мешают по ночам.
Он весь совсем непропорционален.

Он собирается лететь

Легко ли на него смотреть
отсюда — с жалостью, с досадой,
с кусаньем пальцев — над кустом
смиренной серенькой сирени,
в пространстве гулком и пустом
нелепое исчадье ада —
не ада но Земли (не рая!) —
как бы резвяся и играя,
грохочет в небе голубом.

Он самозванец, неболёт
(он называется пилот),
он не умеет, но поёт —
археоптерикс, отклоненье
от генотипа, птицеящер,
владелец крыльев настоящих,
но не  умеющий по лени,
по недоумию, по ряду
иных причин внести порядок
в свой ослепительный почин.

 

2.

 

О, мы бы сделали не так!
(дурной, чрезмерный, некрасивый,
траву испачкал керосином,
перепугал животный мир
и водоёмы осрамил).
При нас бы Солнце не гневилось,
не посылало мор и глад,
моря бы не покрылись нефтью,
с большим трудом добытой в недрах,
при нас бы мамонты остались
на пользу людям и богам,
и Лиза бедная у нас бы
совсем-совсем не утопилась!

 

3.

 

Он плыл, не зная страха, либо
желанья славы и покоя.
Очаровательного нимба
блестело тело золотое.

Блистали рощи и аркады
и гласу божества внимали,
звучанье слышать были рады,
хоть ничего не понимали.

Он плыл, он спал, а где-то снова
кричала, злясь и нарастая,
поэзия как золотая
потребность тела молодого.

 

 

 

 

ПОЭТ

 

Лик свой — залысины, красные веки —
вскидывает к небесам.
— О! — говорит, — О, Бессмертье, поверьте,
это я написал.

И верят сразу, без доказательств,
и Пушкин, и Мандельштам,
и жена, и сотрудники всех издательств,
и даже он сам —

что эта жизнь была горьким лекарством,
счастьем, несеньем креста,
что он не падал, не пресмыкался —
растил кристалл,

и что теперь не исчезнет бесследно
ничто, не прервется нить.
Мифический воздух детства и лета
светится и звенит.