Дожить до простоты
Марк Шехтман (04/05/2018)
Вий
Эта повесть сквозь года и даты –
Будто бы клубок зловещей тьмы...
«Вия», как я помню, в классе пятом
В два урока одолели мы.
Жаль Хому! А мне с тех пор навязан
Меж иных желаний или дел
Тайный и пугающий соблазн:
Я, как Вий, всё видеть бы хотел!
Но не вижу. Зрения коросту
Проклинал я в жизни много раз:
Даже то, что видеть было просто,
Маревом скользило мимо глаз,
Пряталось в тени, менялo лицa,
Меркло! – чтобы как-нибудь потом
Поздно и случайно объявиться
В подлинном обличии своём.
Чёрт возьми! Ну почему же, мучась
Недоверьем чувству и уму,
Видного не видеть – наша участь?
Кто бы мне ответил – почему?!
Но молчат и боги, и стихии,
И, как в пятом классе, я опять
Думаю: а может, все мы вии?
Просто веки некому поднять...
Вот озеро и камыши...
Вот озеро и камыши. Как будто в маленькой нирване,
Июльским днём заворожён зоологический народ,
И многоцветие стрекоз, глазастых, словно марсиане,
Над камышами сплетено в созвучный Моцарту полёт.
Вот тёмный камень. Он горяч, и я на нём отогреваюсь,
Стуча зубами и дрожа, поскольку в этой бирюзе
Вода как лёд!
...Мне восемь лет. И я ничуть не сомневаюсь,
Что всем бессмертие дано – мне, камышам и стрекозе!
Вот стол, тетрадка и стихи. Давно печальнее и строже
Я о бессмертии сужу, хоть и надеется душа...
Да, в реку дважды не войти, и в жизнь, и в озеро, – а всё же
Летит, сверкая, стрекоза и счастлив мальчик в камышах!
Давай поиграем в поэтов...
Тяжёлое, жаркое лето,
Противный и скучный удел...
Давай поиграем в поэтов,
Как ты от рожденья хотел.
Пусть тропка крутая проляжет
В рисковую нашу игру,
Где сытым не быть тебе даже
И на королевском пиру;
Где ты раскалённую лиру,
Возьмёшь, как мушкет, за цевьё,
И всё многоцветие мира
Украсит жилище твоё,
Где чуть угадаешь минутой –
И вот уже равен судьбой
То гению с участью лютой,
То барду с планидой лихой;
Где вечность на завтра отложишь,
Стихи не считая за труд,
Но строки шагреневой кожей
Всю жизнь у тебя отберут,
Где ворох увядших заветов
Отменишь, смеясь и хрипя, –
Давай поиграем в поэтов,
Давай поиграем в себя...
Дом скорби
В этом доме, скорбно-развесёлом,
Где не гасят ночью фонари,
Старожилы есть и новосёлы,
Заводилы, трусы, главари.
Духом где-то в мутном зазеркалье,
Телом здесь – в присмотре и тепле...
Есть, что слова сроду не сказали,
Шага не ступили по земле.
Видно, гены были мягче воска
И не тем сплелись они концом.
Потому, как на картинах Босха,
Здесь хохочут с плачущим лицом.
Спят, жуют, дерутся, ковыляют,
Тянут жизнь, похожую на бред,
Об умерших редко вспоминают.
Нет – и нет, и хорошо, что нет.
Этим душам от рожденья вышел
Вечный, неизбывный полумрак.
Я спрошу Того, кто всех превыше:
– Ты за что же, Господи, их так?
Я решусь сказать жестоким слогом:
– Будет, будет Суд в конце концов,
И взойдёт, ущербное, над Богом
Дауна широкое лицо.
Два облака
В небе красное облако плы́ло,
Словно облако раненым было,
А немного к юго-востоку
Плы́ло серое неподалёку.
Я глядел на них с интересом:
Может быть, это Пушкин с Дантесом?
Или ангелы, чьи оперенья
Их скрывают от нашего зренья?
Инь и Янь? Запредельные дали?
Облака надо мной проплывали,
Недоступные знаньям и верам,
Два таинственных – красное с серым.
Изгнание из леса
Какой он – лес?
Мне кажется всё чаще,
Что леший посмеялся надо мной,
Что синие готические чащи,
Ошеломив прозрачной высотой,
Укрыли то, что во сто раз важнее:
Лесных тревог усталые глаза,
Больших и малых жизней лотерею,
Лесную память...
Брошенный в леса,
Сумел увидеть я ничтожно мало,
Не вдумываясь в то, что не моё, –
И потому с дорог моих сбегало
Лохматое и умное зверьё,
И потому древесные печали
Казались мне лишь голосами птиц,
А все лесные голоса смолкали,
Чтоб из своих загадочных страниц
Стереть меня – того, кто в ослепленье
У тайн глухих, заветных на краю
Не постигал высокого уменья
Чужую душу принимать в свою.
Какой он – лес?...
Кассандра
3a стеклянной аркой вокзала
Я увидел сквозь дымную тьму
Эту женщину, что предсказала
Смерть возлюбленному
Своему.
И навеки лишаясь покоя,
Как с серпом на чужое жнивьё,
Я вошёл в пространство чужое,
Окружающее
Её.
В азиатском душном апреле
Меркли краски линялого дня,
А её глаза леденели
И выталкивали
Меня.
Я шагнул – заслонилась руками,
Я шагнул – отодвинулась вновь.
Это мёртвый воздвиг между нами
Свою каменную
Любовь.
И границы тайного круга
Исчезали в серой пыли,
И стояли мы друг против друга,
И теряли друг друга
Вдали.
Копия прошлого лета
К чему дневники в прозаической серости?
Давай распечатаем лето на ксероксе! –
Чтоб дни в этой первой жаре
Листать, будто книжку, где утра прохладные
Проходят прологом к горам с водопадами,
Прозрачными в новой заре!
К чему нам рассказывать сказки-утопии?
Давай с этих дней снимем точные копии,
Чтоб вечными стали они! –
И в зимней тоске вместо скучных «А помните...»
Раскроются радугой в серенькой комнате
Июня певучие дни.
Нам явятся берег и жаркое марево,
Где мы загораем, и радостно маемся,
И смотрим на звонкий залив.
Ах, прошлое лето! – но не́ заблудиться бы
Меж этими мнимо-живыми страницами,
Дорогу в январь позабыв.
Он холоден, зол, – но не чьё-то подобие,
И мы – не самих себя бывшая копия.
И пусть тогда завтрашних нас
Завьюжит январь, на тепло не рачительный,
Но подлинный и потому удивительный,
Что жизнь – это здесь и сейчас!
«Титаник»
Было всё – и кнут, и пряник...
По ухабам вод
Дней моих плывёт «Титаник»,
К айсбергу плывёт.
За борто́м волны угрюмой
Чёрная слюда,
А на палубе и в трюмах
Люди и года.
Здесь воспоминаний стая,
Добрых и плохих,
Здесь и призраков хватает,
И ещё живых.
Здесь я памяти-поклаже
Страж и рулевой.
Всё, что пе́режил и на́жил, –
Всё моё со мной.
Волны раздвигаю грудью,
Жилами звеня.
Знаю, айсберг, это будет:
Ты найдёшь меня.
Мы уйдём, двойник и странник,
К разным полюсам:
Каждый – сам себе «Титаник»,
Айсберг – тоже сам.
Но потом, за поворотом,
За пределом льда,
Может быть, ещё мы кто-то –
Музыка, звезда...
Февраль и птица
А этой птице крылья не нужны,
И зря она их в клетке распростёрла.
Она живёт, чтоб призрак тишины
Бежал её серебряного горла.
Там, за окном, – унылая метель
И серый сумрак в каменных кварталах,
А здесь живая чудная свирель
В нежнейших перьях – розовых и алых.
И с ней мы позабудем про февраль,
Про колкий снег, про липкую простуду.
Мы сядем в круг, мы с клетки снимем шаль,
Слух обратим к сверкающему чуду.
Спой, птица, нам, как пела ты всегда!
Лей звуки из хрустального колодца!
Твой сладок хлеб, твоя свежа вода!
Но что-то нынче птице не поётся...
Стихи о молчании
Горький сон мне явился сегодня под утро некстати,
Что поставлен я паузой в Божьей великой сонате
И меня, как скалу, огибают летучие звуки,
Простирая в пространство прозрачные крылья и руки.
Мне ли критиком быть высочайшей Господней работы,
Где в великой гармонии встали великие ноты?
Но надмирный Маэстро, увы, не узнает, что значит
Быть молчащим меж тех, что смеются, поют или плачут.
Я себя утешаю: молчание необходимо!
Ведь недаром прекрасно немое отчаянье мима,
И затишье заката, и ночь, где ни ветра, ни звука.
Ах, не верьте, не верьте! Быть паузой – тяжкая мука.
И что мудрость в молчанье – вы этому тоже не верьте,
Потому что звучать – есть отличие жизни от смерти,
Потому что иначе идти невозможно по краю!
Может быть, я проснусь. Может быть, ещё что-то сыграю.
Частушки
Мне б дожить до тёплых дней...
Нет, не праздничных, не ярких,
И не шумных, и не жарких,
А таких, что подобрей,
В незатейливых подарках.
Мне б дожить до тёплых дней.
Мне б дожить до тишины,
Чистой, как вода в купели,
Чуткой, как леса в апреле,
Чтоб ни боли, ни войны,
Чтоб стрекозы шелестели!
Мне б дожить до тишины.
Мне б дожить до простоты,
Без мучительных вопросов,
От которых хоть с откоса
Вниз, на камни и кусты...
Жизнь и смерть – ведь это просто?
Мне б дожить до простоты.
Мне бы до себя дожить,
До такого, как мечталось.
Но не вышло. И осталось
Волком по земле кружить,
Добывая, что досталось.
Нет, пожалуй, не дожить.
Последние публикации:
Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы
