Поэзия

мария

…и чудо свершилось: я стала твоей,
я везде, я повсюду, я всё;
я твой хлеб, я твое вино,
я крыло твое, я твоя ступня,
я твое ребро, я семя твое;
я земля твоя, я дыханье твоих пустынь,
я гортань твоя, исходящая кровью речей,
я ладонь твоя на тяжелом уставшем лбу;
я слюна твоя в недрах чужого рта,
я кожа твоя под ногтями пальцев чужих,
я терпкий твой пот на чужой ненасытной груди…

Вот она я –
живая –
нагая –
перед тобой:
вбирай меня,
пей меня,
возрождайся со мной.
Видишь на самом дне моих глаз яблоню в нашем саду?
Слышишь, как ветер шумит ее пышной листвой?
Видишь, как тяжелы, как пахучи ее плоды?
Позволь
омывать тебя ртом,
ложе стелить из волос своих,
бедрами качать,
шепотом пеленать,
дарить тебе сыновей…
Возьми мою голову в сильные руки свои,
прижми меня жарким лицом к плоти своей,
позволь мне
вдыхать и вдыхать и вдыхать запах твой…
Истечь тобой,
врасти в тебя,
забиться сердцем твоим
под моим ребром…

Вот она я –
живая –
в слезах –
на коленях перед тобой;
я слышу крики толпы,
я слышу топот солдат,
я вижу отблеск багровой зари на ступнях твоих…

Замолчать с тобой.
Возродить тебя.

 

 

 

элегия

Напрасно распускаешь полотно,
Вспять обращая волны, Пенелопа.
Вино в амфо́рах вызрело до срока,
Отяжелело небо, и зерно
Ржавеет под расплавленным потоком.

Немеют реки. Буйволов стада
Бредут испариной земли напиться.
Не шелохнется зверь, не встрепенется птица.
Чернеет моря черная слюда,
В дремучем мороке теряет зренье жрица.

Не отзовется эхом тишина,
Не покачнется челн в зеркальной зыби.
И в пену обращенная волна
Не вспенится волной, и остов рыбий —
Холмов песчаных вечный перегной.

Надень с последним отблеском зари
Жемчужный саван. Памяти к лицу он.
И выйди к морю.

 

 

 

***

В полночь,
когда засыпает город,
и гладкие волны ложатся на лунный песок,
и пальцы мои, повторяя движения волн,
зовут тебя
тише и громче,
и громче и тише,
я знаю: ты слышишь.

Я вижу, как ты замираешь,
как ловишь протяжное эхо
крещендо – анданте,
анданте – крещендо –
ты слышишь:
приближается шторм.

Но прежде, чем море
с неистовой силой обрушит на берег кипящие волны,
но прежде, чем примет их вновь в свое лоно,
но прежде

движенья воды я узнаю в движеньях твоих;
нежнее, чем тела младенца во время крещенья,
ты будешь касаться висков моих, лба моего…
Дай мне схоронить свою голову в чреве твоем
и слушать и слушать, как бьется аорта твоя
отдаленно и гулко.

 

 

 

ноктюрн

Вскипает воздух предвечерний
сиренью врубельской.
Глиссандо обморочными исходят корольки, щеглы, листва,
как руки Рихтера в концертном темном зале.
Мне двадцать лет. Распахнуто окно – в трепещущий, зовущий, влажный,
новорожденный, древний, вечный сад,
томящийся, томящий
предчувствием всех будущих томлений,
всех нескончаемых, неутоленных,
предвестием всех будущих ночей – мучительных
и упоительно прекрасных.
Мне двадцать лет. Я завязь – всех виноградных лоз,
всех сот янтарных, всех древесных токов,
всех слов, всех языков
языческих, всего молчания, иного словаря, иных созвучий, тягучих
обертонов незримых сфер, аккордов яростных – вскипающих –
в крови земли, в небесном чреве, в океанском лоне –
мятущихся, освобожденных…
Мне двадцать лет. Распахнуто окно.

 

 

 

***
Танцуй, весна, простоволосой Делией,
Томись истомой Суламифи,
Наполни до краев купели
Низин, лесов, сказаний, мифов…
Наполни слух органным валом,
Гортань – черемуховым медом,
Хрусталь – звончайшие цимбалы –
Мускатом сладостным… Блеснет и
Ускорит бег косули глаз... О, освежи
Мои уста, босая Персефона;
Смолист твой вздох, быстры твои стрижи,
И мята стелется вдоль девственной межи,
И вьется шелк душистого хитона.