Поэзия

 

 

 

 

 

 

 

 

Со звездой Аполлона во лбу,
С тирсом Диониса в заднице —
Так я по жизни иду,
Поэтесса и бесприданница.

Да, я слышу музыку сфер,
Вопли фавна во время гуляний,
А недавно принёс мне Бодлер
Букет своих флёрс дю малей.

Но порою нет сил терпеть,
Сердце скорость набирает адскую,
И завтра умная нейросеть
Напишет стихи под Заславскую.

И исчезнут страданья мои
И прозренья в потоке вечности.
Есть только ток любви —
010101 и так до бесконечности.

2021

 

 

 

 

 

 

 

Вот час, когда на горизонте дальнем

Как дивные цветы взошли огни мортир,

Возжег садовник их – незримый командир:

Ударный резкий марш, дымы и громыханье!

 

Как дивные цветы взошли огни мортир;

Дрожит земная твердь, как сердце в миг признанья;

Ударный резкий марш, дымы и громыханье!

Закатных туч кровав изорванный мундир.

 

Дрожит земная твердь, как сердце в миг признанья;

Ужасна смерть и мир в миг превращенный в тир!

Закатных туч кровав изорванный мундир.

И солнца диск исчез – прямое попаданье…

 

Ужасна смерть и мир в миг превращенный в тир!

Смешались сон и явь, болят воспоминанья!

И солнца диск исчез – прямое попаданье…

Ты в памяти моей разносишься как взрыв!

 

 

* Одно из прекраснейших творений Шарля Бодлера –  стихотворение «Гармония вечера», написанное в жанре пантуна. Пантун – это разновидность малайской поэзии, которая стала популярна в Европе после ориенталистских стихов Виктора Гюго. В России пантуны писали символист Валерий Брюсов и акмеист Николай Гумилёв. Мой оммаж отсылает к переводу

этого стихотворения Михаилом Касаткиным.

 

 

 

 

 

 

 

Стихи существуют,

чтобы презреть гравитацию,

чтобы к тебе прикасаться

губами и пальцами,

в сбивчивых ямбах вдруг возникая

реальней реальности,

и проходя сквозь жерло воспаленной гортани,

где плавятся гласные.

 

Милый,

мы легче, чем пух тополиный,

нам больше не справиться

ни с притяжением, ни с пунктуацией.

Милый,

нас время стирает, старается,

неумолимо

жмет на «delete»,

но мы все же останемся.

 

Милый,

ты знаешь,

когда-нибудь с детской серьезностью

юный романтик

нас призовет

своей волей и голосом,

словом весомым нас воскресит

мы ж летим в невесомости.

 

Милый,

наверное, мир

только снится нам,

стерлись все буквы

и рифмы все выцвели,

но на устах остаются и

не забываются

вкус поцелуя

и вечное чудо кириллицы…

 

 

 

 

 

Марсий, того ли ты вызывал

Ристаться на флейтах?!

Бога вызови моего —

Прекрасного Феба!

 

Он требует полной самоотдачи,

Чтобы не чуя почвы,

Под сбитыми в кровь ногами,

Днём ли темною ночью

Дойти до предела,

До края!

Марсий, вызови Феба!

 

Он требует полного отреченья,

Чтобы не зная страха,

Стыда за несовершенство

Забрезжилось под рубахой

Свечение

Сердца!

Марсий, вызови Феба!

 

Он требует полного возгоранья,

Ты осознаешь не сразу,

Что можно выйти за рамки

Только

На пике экстаза!

Марсий!

Вызови Феба!

 

Он требует полного поклоненья,

Но всё же будь ему равным,

Попробуй коснуться неба,

Воплем своей гортани,

Стань продолжением флейты!

Марсий!

Вызови Феба!

 

Может тогда поймёшь ты

Скудным умом сатира,

Как вытащит нож он из ножен:

С ним я

Словно без кожи,

Совсем без кожи,

Чувствую красоту и уродство

Этого мира!

Марсий, вызови Феба!

 

 

 

 

 

 

Евро-крести будут биты,

Черви быта — все в отбой.

Лишь бы не были убиты

Мы ни водкой, ни травой,

Ни шальной залётной пулей

В «не пойми какой» стране,

Оставляет жизнь нас с х....

С х... лучше, как по мне.

Что для счастья нужно? Малость:

Карандаш да купола.

И коня я оседлала,

Я и избу подожгла,

Ничего теперь не страшно.

Живы будем — не помрём!

Бродит сердце, как дворняжка,

Лижет звезды языком!

 

 

 

 

 

 

Мои самолёты, как птицы из стали,
Мои самолёты сегодня устали,
АС Пушкин подбит, полыхает как гений,
Не справился с мертвой петлею Есенин,
И с верного курса сошел Маяковский,
Впал в штопор и в землю ввинтился Высоцкий,
Неотвратимым жестоким тараном,
Будто песчинку смело Мандельштама,

 

А я, каждый раз возвращаясь на базу,
К тебе, забываю, что я камикадзе!

 

 

 

 

 

В сумочке Маяковский,
Рядом с помадой и зеркальцем,
Владим Владимыч, не беспокойся, —
Не только в сумочке, — в сердце.
Лесенкой твои строчки
Ведут ввысь,
Туда, где плевочки-
звёзды зажглись.
И я сквозь бури и громы
Лезу с улыбкою на губах,
Послушать, как бозя своим знакомым
Читает полюбившееся «Облако в штанах».
Владим Владимыч, здесь, в ХХI,
Грежу о тебе одном,
Ты видишься мне Прометеем,
С выклеванным пулею нутром.
Когда моя Пегасиха неосторожно,
Летев галопом, падает на круп,
Я слышу: «Все мы немножко
Лошади».
Владим Владимыч, мой хороший,
Я знаю, что ты тут.