Школьные хореи. Часть седьмая
Владимир Мялин (24/07/2023)
Мнемозина
Равнодушье правит миром,
Миром выгод и порока.
Ничего тут не попишешь,
Разве песенка споётся –
О всеобщем безразличье,
О бездушье всенародном,
О безмыслии холодном.
Вспоминать устал я юность:
Лица свежие с мороза;
Шубку с тёплою подкладкой,
Тёплой пудры ароматы…
Вспоминать устал я друга,
Что мне друг на расстоянье.
Вспоминать устал я: Память
Изменять с другими стала:
С молодыми-холостыми…
У неё, как жемчуг, зубы,
Рот, как роза под росою,
И глядит она с презреньем
На смущённые морщины.
Касания
Впечатляю я мгновенья
В лист бумаги виртуальной,
В чёрну ночь клавиатуры,
В буквы – звёздочки созвездий
Тыча пальцами, в восторге
Оттого, что возвращаю
Я угасшие моменты
В отдаленье невозможном,
На краю иной вселенной.
Эти звёздочки мерцали
В небе глаз прекрасно-карих,
Бледным утром заходили,
Ночью синей появлялись.
Возникала и улыбка,
Ранней юности улыбка,
Словно роза распускалась…
Лепестки её я гладил,
Целовал росы прохладу,
И ресницы щекотали
Веки юного поэта.
Что осталось мне? – Бумага,
Что не мокнет и не рвётся,
Ночь со звёздами, которых
Можно пальцами касаться…
Печатная машинка
Посмотрите, красота!
Как брюнетка, как блондинка,
Всё поэтом занята,
В сотню кнопочек, машинка.
Всё волнуется, стучит
И кареткою звенит,
Выбивает чудо строки,
Как блондинки, одиноки,
Как брюнетки, хороши, –
Всё тревожится, спешит, –
Потому и не старели
Мои «школьные хореи».
Та же девушка идёт,
И бретели, словно крылья,
Та ж лебёдушка плывёт
По паркету, без усилья.
Держит в рученьке портфель;
Заоконная метель
Крутит перья и ярится,
Словно сказочная птица.
Долго я о ней певал,
Да машинки след пропал…
Прости меня, Пушкин!
Ты прости меня, мой Пушкин,
Что морозною порой
В букинист, по первой вьюжке,
Многотомник снёс я твой.
Выход – год тридцать восьмой,
В золочёном переплёте:
Дух гармонии живой
Заключённый в пыльной плоти...
День за днём, пострел подрос,
Он не школьник шаловливый,
Он поэзии принёс
В мир счастливые мотивы.
Он вселенную прошёл,
Со слезой, влюблённым взглядом,
Он в гармонии нашёл
Сердцу старому отраду.
Но ему порою жаль
Книг в злачёном переплёте.
И томит его печаль,
И тоска в стихах приходит.
Сон
Чёрный мрак меня окутал
Плотным облаком, на грудь мне
Сон-валун тяжёлый давит.
Но небесная Каллисто
Мне явилась среди ночи,
С неба чёрного спустилась,
Из медведицы косматой
Обратившись вновь царевной.
Говорила мне Каллисто,
Гладя мне виски седые
Пухловатою рукою,
В тесном бронзовом браслете,
Успокаивала: «Видишь,
Я была Аркадской девой,
Я невинности лишилась;
Я меж звёзд бродила долго
И кормила медвежонка
Молоком медвежьим сладким.
Я сошла к тебе на ложе
Успокоить, влагой вечной
Остудить виски седые»
Говорила так Каллисто,
Дочь Аркадии небесной.
И спросил её я тихо:
Не встречала ль ты на небе,
На пути, средь звёзд молочных,
Чудо девушку с глазами,
Словно карие светила?
У неё припухли веки
От пролитых слёз когда-то,
У неё гофре-туника,
Галстук на груди пунцовый?
И ступает, словно лани,
А бежит – быстрее ветра…
Не видала ль?..» Молча встала
С ложа дрёмного Каллисто,
Молча стала подниматься,
Потолок раздвинув, в небо.
Звёзды яркие мерцали,
И меж них она поплыла,
Шкуру яркую набросив.
Мог ли я поверить?
…Без звонка не ходят в гости;
По домам сидят, как крысы,
Топоча на злобных тапках.
За столом, в конце недели,
Не поют похмельных песен:
Рюмок звон не слышен, жалоб
Шестиструнка не роняет.
Все в углы свои забились,
На замки позапирались,
Или в транспорте, как мухи,
Лапки офисные чешут,
Вылупляются в экранцы.
Что так будет, в оны годы
Мог ли я поверить, школьник,
Нежно в девушку влюблённый,
Простоявший в телефонной
Будке больше полувека,
Трубку к уху прижимая,
Ради шороха молчанья?..
Каре на ножке
Ты приехала из дальней
Пивоварни-Братиславы,
Где Старинный белый замок
Смотрит сверху на Дунай,
А на каждом перекрёстке
Закуток с янтарным пивом,
Погребок с душистым пивом,
Пивоварен бархат тёмный…
Ты приехала оттуда,
Позвонила и сказала:
"Я приехала оттуда,
Я скучала там одна:
С мужем, правильным словаком,
С чудо мальчиком любимым,
С выпивающей подругой,
С сельским погребом вина…"
И потом мы говорили,
Вспоминали, вспоминали;
Из богемских чаш хрустальных
Пили мы мартини горький,
И, Тавриды дар шипучий,
Из бокалов тонких, узких –
Сок рубинный виноградный:
Щекотали нам гортани
Сотни газовых иголок.
У тебя глаза огромны,
У тебя «каре на ножке»,
У тебя свободна шея
От волос, когда-то длинных.
Ты ли – девочка в рейтузах,
В школьном платьице, болонья
На тебе, в простёжку, куртка?
Ты ли – девушка в капроне,
В белом фартуке парадном,
Шёлк волос твоих распущен,
Прикрывающий лопатки?
Ты ли – дышишь близко-близко
Перед первым поцелуем,
И манит, щекочет щёку
Незнакомый ветерок?..
Вот ты встала, проводила
До дверей своих поэта,
Вот руки его коснулась
Благодарными губами:
Столько песен спел тебе он,
Сколько звёзд на тёмном небе.
У школьного приятеля
Не из этого ль окошка
Я смотрел на двор кипящий? –
Детвора в снежки играла,
Лица разбивала снегом,
Плотно слепленным в комок.
Детвора в хоккей играла,
Без коньков, друг против друга
Пару ящиков поставив,
Из сосны, в занозах серых.
А теперь я вижу голый
Двор, в стволах, уныло-голый.
Ни души там, лишь порою
На велосипеде тощем,
Тихо, с коробом заспинным
Мёрзнущий киргиз проедет.
Иль причалит к парапету,
Тихошумное такси…
Наш ли это двор, приятель?
Или это сновиденье?
Или наяву я вижу,
Опустевшую планету?
Вот плывёт она в пространстве
Между звёзд оторопелых.
Нет родителей там наших;
Детвора, забыв про клюшки,
В невесомости витает;
Лишь порой курьер проедет
С грязным коробом квадратным.
Иль причалит к парапету
Тихошумная машина.
Вакхов дар
В первый раз напиток винный
Рано губ моих коснулся,
Горько-кислою струёю
Горло нежное минуя,
Грудь согрел мою, желудок
Охладил, сердечный клапан
Кровь впускать заставил чаще
В сердце школьника-подростка.
Горяча пятнистых рысей,
Вакх хмельной в хромой повозке
Из Лефкадии примчался.
Каберне, напиток чёрный,
Он привёз в бутылках, также –
Светлый Рислинг острокислый,
И с лимонным ароматом
В бочках, с краником, дубовых
Золотое Шардоне.
Уж он, пьяненький, шатался;
Уж вокруг него плясали
Мохноногие сатиры,
И играли, и играли
На свирелях многоствольных.
Наливал мне зелья чёрна,
Каберне – и ночь чернела,
Звёзды на небе сверкали
Злыми глазками, как сводни,
Что, влюблённым помогая,
Деньги чёрные считают.
Наливал он зелья бела,
Рислинг – в светлые стаканы, –
Утро нежно расцветало.
Нежно-розовой долиной,
Шёлк волос развеяв влажный,
Шла ты, в злаках утопая
По прекрасные колени.
Курильщики
Как трещит мороз московский
Зимним вечером чудесным!
В блоках сложенных бетонных,
Словно в стенах, мы укрылись,
Непослушные подростки.
Пачку новую «Столичных»
Плоскомордый, толстомясый,
Вакх таинственно вскрывает.
Он с щетиною, без шапки,
Голова уходит в плечи –
Воротник скрывает темя.
Предлагает сигарету
Мне, беру её – и мёрзнут
Стекленеющие пальцы.
В небе звёзды стекленеют.
Курим, дым пускаем белый,
И его уносит к звёздам…
В голове кружится небо,
Словно зонт исчёрна-синий
Гнома с белыми бровями,
С круглой шкиперской бородкой…
И одна звезда – далёко,
Так далёко, что лететь к ней
Даже мыслью, даже взглядом
Долговато, страшновато, –
Из седых глубин Вселенной
Улыбается мне нежно
Взглядом девушки любимой.
Есть предметы и явленья...
Есть предметы и явленья,
И о них писать не стоит.
Не живут они, родившись,
В вялых строках умирают.
Встрепенутся слабым тельцем
И, молочные младенцы,
Убаюканы, затихнут
Под кифару Аполлона.
Их всегда минует муза,
Плавной поступью ступая, –
Икры сильные опутав
Беотийскими шнурами.
Вот – к губам, в рубине, палец
Прилагает в знак молчанья
Осторожная Эрато…
И предмет я выбираю
Для сердечных упражнений
Среди девушек, прослывших
Чистотой сердечной нравов, –
Школьник, троечник, подросток
Без отца… старик в морщинах.
Нет, давно мой выбор сделан,
Выбор ли? – помимо воли
Ранняя любовь приходит.
И летишь ты ей навстречу,
Ничего не понимая,
Ветром прелести овеян
И осыпан лепестками
Райских яблонек корявых.
Стар и млад
Не проживший шесть десятков
Глупых лет быстролетящих,
С ломотой в суставах, с хрупкой,
Истончившейся сетчаткой:
С неотступным ощущеньем
Приближающейся ночи,
Где ни звёзд, ни ламп, ни тени
От людей и от предметов:
Нет, не этот жизнь проживший, –
Шестиклассник, что до школы
В форме бегает, без шапки,
Раскрасневшись от мороза.
Это он стихи слагает.
Это он ещё по-детски
Век твоих припухлость любит…
Он писал бы и получше,
Если б мог: как этот старец,
Что в своих воспоминаньях
Превзошёл и Мнемозину.
Пишет тот о том, как в спальне
Растворял когда-то в небо
Раму – и следил, как ночью
Плыли в бархате светила…
На ковре персидском, рядом
С ним потомок Тамерлана*
Восседал с ручным квадрантом,
Поворачивая глобус.
Рядом с тем лежали зиджи,
А в чалме его рубины,
Как на небе Марс, сверкали.
Тут же, в кресле Тихо Браге
Во фризе, наместо носа
Со серебряным протезом.
Карта звёздная лежала,
Перед ним на секретере.
И сама Кассиопея
На нефритовом подносе
Принесла ему светило…
Тут – Коперник длинновласый,
Чудо-сферами увенчан,
И по ним планеты ходят
Разноцветными шарами…
И Урания босая
Тут же собственной персоной
В ниспадающей тунике,
Словно струи водопада
(И с моей подзорной трубкой).
Пишет старый, а слезинка
На щеке его сверкает,
Точно звёздочка на небе.
*Улугбек (1394—1449) — средневековый астроном и математик, правитель тюркской державы Тимуридов, сын Шахруха, внук Тамерлана.
Везувий
Вглубь спешат мои Хореи,
В кратер стихшего вулкана.
Опускаются на крыльях
Сыро-кожаных сандалий
По округлому тоннелю;
Уж кору они проходят,
Уголь, кремень, руды купно,
Уж к ядру они стремятся,
К златопламенному шару;
Уж от жара пот струится
По челу и спинам, в рёбрах;
Влага выкипела с кровью:
И на мумии похожи
Любопытные Хореи.
Заворочался Везувий,
Затрубил органным басом:
«Что, оплошные Хореи,
Иль Помпею позабыли?
Я напомню вам, ребята!..»
Испугалися Хореи:
"Не губи ты нас напрасно,
Мы и так иссохли телом,
Влага выкипела с кровью:
Мы на мумии похожи…
И возьми ещё в расчёт ты:
Мы поэтов Рима любим,
Мы красоток римских славим
Легкопёрою строкою.
Мы Италию пропели
Всю от края и до края,
За экраном, в креслах сидя.
Уж мы глотки надорвали,
Уж мы лиры поломали!
Уж мы деве надоели
Из соседственной палестры,
В школьной с фартуком тунике,
В гольфах, в галстуке пунцовом.
Пощади ты нас, Везувий,
Ради римлянки прекрасной!"
Хоровод
С тех таинственных мгновений
До сегодняшнего дня
Хоровод стихотворений
В стенах лет ведёт меня.
Не могу сорваться в дали,
В очарованном кругу
Госпожой моей печали
Наглядеться не могу.
Не могу сказать я другу
Дружбы верные слова,
И ведёт меня по кругу
Эта школьница Судьба.
Песня о Золушке
"Хоть поверьте, хоть проверьте,
Но вчера приснилось мне…"
песня Золушки
Пела песенку-загадку,
Ранней розой расцвела;
На серебряной лошадке
Принца юного ждала.
Конь расплавлен на монеты,
В государстве принца нет,
А поёт тебе куплеты,
Всё бессребреник, поэт.
Золушка
День настал – и шарик скользкий,
Пасту тянущий из стержня,
Ручки корпусок ребристый
Я меняю на машинку:
Словно, в семечках, подсолнух,
Эта звонкая машинка!
А до этого я в склянку
Погружал перо стальное
И закачивал чернила
В чрево колбочки прозрачной.
Как же я ленился, помню,
Накренив перо двойное,
Надавив слегка, косые
Выводить в тетрадке строки!..
Парту чёрную истыкал
Я пером стальным и острым,
Сердце выцарапал, стрелку
С опереньем в виде ёлки
Или рыбьего скелета, –
И вонзил в него печально…
На другом ряду сидела
Ты, сложив прилежно руки
В белых, в кружеве, манжетах,
Словно Золушка из сказки.
Скольким я потом примерил
Башмачок, упавший с ножки!
Но хрусталь всё не был впору.
Не от лени
Не от лености природной
Я от Рифмы отказался –
Я от нимфы открестился.
Просто, лёгкая, уносит
Вдаль она, куда захочет,
Не советуясь с поэтом,
Не спросив о пожеланьях.
А поэт порою хочет
Отдышаться, оглядеться,
На скамейку сесть витую,
Пшикнуть пробкою пивною
Да о прошлом поразмыслить.
Хочет мелочи он вспомнить,
Что сложились в жизнь чудесно,
Что его стихами стали.
Никуда спешить не хочет,
Хоть Хореи подгоняют
Детским прутиком корявым,
Хоть завистливое Время
Сердце старое торопит.
Вместо эпитафии
После школы вырастает
Слава школы; после смерти
Слава полнится поэта.
Мне венок на мрамор сложит –
Свивку глянцевого лавра
Не заплаканная муза, –
Ты, Любовь, в слезах, положишь.
Альфа Центавра
По ночному небу звонко
Конь – по грудь стрелок – несётся.
То копьём он замахнётся
На кого-то в чёрном мраке,
То натягивает, в беге,
Тетиву тугую лука.
Белой платиной подкован,
А в подкову вправлен яркий
Превосходным Ювелиром
Бриллиант звезды ближайшей:
Альфа мощного Центавра,
Украшение копыта,
Дней моих бесценный, чудный
Оберег от трёх недугов:
Первый – смерть ещё в утробе.
А второй – пустые годы.
Третий – чёрное забвенье.
2023
Последние публикации:
Франческо –
(17/06/2024)
Чердачок –
(27/05/2024)
Школьные хореи. Часть 16 –
(17/04/2024)
Школьные хореи. Часть 15 –
(03/04/2024)
Школьные хореи. Часть 14 –
(20/03/2024)
Русские сказки –
(22/02/2024)
Сербские песни –
(15/02/2024)
Римские стихи –
(31/01/2024)
Школьные хореи. Часть 13 –
(17/01/2024)
Два друга Джотто и Данте –
(25/12/2023)
Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы
