Комментарий | 0

Школьные хореи. Часть восьмая

 
 
 
 
 
Времена
 
Окрылив пером лодыжки,
Вдаль летят мои хореи.
Уж они мне не подвластны,
Я им больше не хозяин.
Посмотрели на Гермеса,
Посмотрели на Персея
И сказали дружным хором:
«Чем мы хуже? Чем мы хуже?»
 
Вот они меня уносят
На блестящей колеснице
Прямо к плавающим звёздам,
В сине-чёрный бархат неба.
 
Два светильника пылают
По краям повозки чудной
Из сосны высокогорной,
Серебром обитой ковким.
 
Вот уж звёздочки несутся
Мимо резвой колесницы, –
И внизу они, и сбоку,
И вдали они сверкают.
 
Глазки сонные смежают,
То смеются неудержно,
Словно женщины Эллады
С чернокудрыми пучками…
 
То они улыбку прячут,
А то слёзы отирают
Загорелыми руками.
 
Вдаль летят мои хореи,
Низь и выси перепутав;
Голубой земли не видно,
Только яркие созвездья
Воплощаются чудесно.
 
Мимо! – в зеркальце глядящей,
В меди гладь – Кассиопеи,
Вместе с мужем вверх ногами
В чёрном бархате висящей.
 
Мимо! – юной эфиопки,
Смуглокожей Андромеды,
На запястиях в обрывках
Цепи, сомкнутой когда-то.
 
Вот несут меня хореи
В неизведанные дали,
Времена, где я, мальчишка,
О тебе мечтал ночами.
 
 
 
Март
 
Март вогнать меня в могилу
Хочет палицей тяжёлой,
Ощетиненной шипами
Из лучей смурного солнца, –
Расколоть несчастный череп
Хочет некогда мой нежный
Чувств нежнейших покровитель.
 
Он когда-то, лёд расплавив,
Снегом пористым, знобливым
Обрамлял ручьёв зерцала,
Где пульсировала влага
В такт с твоим сердечком чутким.
 
Как же лужи обходила
Ты в резиновых сапожках,
Как смеялась, поскользнувшись
На подводной льдистой глади!..
 
Сердце всё сильнее билось,
Растрепался шёлк каштанный,
Голова склонялась – пряди
Щёки прятали печально…
 
Ты сказала, улыбнувшись:
«Тут наш дом стоял когда-то…»
 
 
 
 
В гостях у Игоря
 
Где твой хитрый мяч футбольный,
Звонкой кожи, под шнуровкой?
Лёгкая с загибом клюшка,
В изоленте светло-синей?
Ты её не удержал бы
В шестьдесят четыре года:
Даже стопочку рифлёну
Ты расплёскивал сегодня.
У тебя трясутся руки
После лёгкого, как клюшка
Изогнутая, – инсульта,
После меткого удара
Крови в мозг, как мяч футбольный.
 
Исхудало тело, стало
На увядший лист похоже:
Не коснёшься в разговоре
Крепких грудок старшеклассниц
В белых фартуках парадных,
Как тому назад полвека...
 
Я налью тебе в стаканчик,
Что побольше рюмки малой,
Чтобы мог его держать ты,
Не расплёскивая водки.
 
Водка красная, на клюкве,
Не окрасит нашу скатерть:
В барабан машины шумной
Ты не станешь класть, льняную,
Непослушными руками…
 
Много там чудес творится,
Полон звёзд иллюминатор.
Барабан их вертит быстрый,
И в движении кипучем
Нарождаются созвездья,
Форму тел приобретая.
 
Не в подобное ль окошко
Улетают наши души:
Души школьников-погодков –
Прямо с резвой перемены?
 
 
 
 
Мы сидели на скамейке
 
Мы сидели на скамейке
Золотистою весной,
А над нами – тополь клейкий
С народившейся листвой.
 
«У дороги тихой этой
Дом стоял наш из бревна…», –
Поглядела ты, приветом
И волнением полна.
 
И в груди, глубоко где-то,
Поддалась моя струна…
 
До сих пор она играет,
До сих пор она звенит:
Сердце юноши сгорает,
Сердце старого болит.
 
 
 
 
Кабинетная система
 
Финиш. Больше я ничей:
Стол с столешницею плоской;
Чёрный сонм учителей
Налетает на подростка.
 
И ругает, и разит
Незнакомыми словами,
На младого шелестит
Нетопырьими крылами.
 
А бывали времена:
Пела, надо мной летая,
Птица вещая – одна,
И, как лунь почти, седая.
 
 
 
 
Я забросил вас...
 
Я забросил вас, хореи,
Как игрушку в дальний угол
Озорной бросает мальчик.
Не со злобы, от восторга,
Чувства прятать не умея.
Но, хореи, но, хореи,
Вы – любимые игрушки:
Эта – кукла в школьной форме,
В белых гольфах, носик кверху,
Две, под бантами, косички,
Как бараночные связки;
Этот – мальчик в серой форме,
Подворотничок подшитый,
В шерсти серенькой похожий
На печального мышонка…
 
Много, много вас любимых,
Почитаемых хореев:
Больше, чем на небе летнем
Синих звёзд, доступных взгляду.
 
Чёрный бархат обитаем;
В бриллиантах огранённых
Им обтянутое небо,
Как в коробочке – подарок
К дню шестидесятилетья
Той, что прыгала когда-то
На расчерченном асфальте,
У счастливого подъезда,
Ножкой биту подгоняя.
 
 
 
 
Портрет мальчика на витрине парикмахерской
 
В ярком зале желтоватом,
Где дышал одеколон,
Где пылил пульверизатор,
Сеткой нежно окружён,
 
Где гуляла по затылкам,
Взбив сыпучую нугу,
Ручка с кисточкою пылкой
На цирюльничьем веку, –
 
Пели ножницы, зубчаты,
Пели ножницы, прямы…
Как расчёску с влажной ватой
За мечтой забыли мы? –
 
Мой портрет в кругу из ромбов
Рядом – девочки портрет? –
Кто снимал меня, не помню:
Столько зим и сколько лет!
 
Нет его во всей округе,
Приникавшего к глазку…
Ах, стеснительности муки
Мелет времечко в муку!..
 
Это было, это было;
Это было – и прошло.
Чудно стрижку посребрило
Чудо зеркало-стекло.
 
 
 
 
Удивительные звёзды!
 
Удивительные звёзды,
Восхитительные звёзды!
Вы свидетели немые
Папоротниковых джунглей,
Диплодоков змеешеих
С кнутовидными хвостами,
Стегозавров-шипоносцев,
ПАстистых тираннозавров
На трёхпалых задних лапах
С ручками, как у младенца.
Вы и мамонтов мохнатых
Наблюдали издалёка,
Высоко мерцая в небе;
Вы и птиц когтистокрылых
Кратки помните полёты.
 
Но всего чудесней, звёзды,
То, что дальними лучами
Вы ресниц касались влажных
Лироносного Орфея.
И тогда слагал он песни
Об утраченной любимой,
Плектром струны задевая.
 
 
 
 
Тени прошлого цветные
 
Тех, кто умер, оживляю,
Сущих делаю моложе
На полвека и с лихвою.
Вот они все вместе, рядом –
Те и эти, люди-тени,
Тени прошлого цветные,
Дорогие манекены.
Вы в витринах не стояли
Застеклённого «Мосторга»,
Вы росли со мною рядом,
Не по дням, а по минутам.
Вас я помню, вас я помню!
Вас я знаю, вас я знаю!
Вас не спутаю ни с кем я,
Дальних, как гипербореи,
Близких до прикосновенья:
Не касанье ледяное –
Жар души, подобной солнцу,
Тело, словно пух лебяжий,
Девы юной в школьной форме.
 
 
 
 
Роза
 
Вечер розовый в окошке,
«Жиля Бласа» я читаю.
Книга толстая в обложке
С запряжённою каретой:
Кнут возницы режет воздух,
Два коня раздули ноздри.
 
«Жиля Бласа» я читаю;
Вечер розовый в окошке,
Там, где дом над горизонтом,
Розоватый, красноватый.
К девятиэтажке блочной
Я иду полвека с малым,
Где в окне твой стан, одетый
В бело-розовые ткани,
И головка, словно роза,
Светит шёлковым пробором.
 
 
 
 
Те счастливые мгновенья
 
А у нас в Москве престольной
На концерт одной певички
Продают билеты: стоят –
Чудо чудное – билеты
По 600 волшебных тысяч.
Ну и что? А то, что наши
Эти денежки швыряют
Гладкорожие на ветер.
Ну и с Богом! Лучше нищим
Быть, жевать ржаную корку,
Чем для ванной губку с мылом
Покупать за миллионы.
 
Нас не так учили в школе,
Нас не так учили дома.
Ах, как мы сопротивлялись! –
Мы хотели быть другими:
Ночью слушали «Спидолу»:
Пело радио «Свобода»
Нам о времени свободном,
Об империи комфорта,
Об иллюзии достатка.
Уверял нас вольный «Голос»:
Говорил нам Билл Макгуайр,
Пробиваясь сквозь помехи,
Что живём мы недостойно,
Среди звёзд своих фантазий…
 
Что у нас осталось?.. Воля
Мыслить, чувствовать – и помнить
Те счастливые мгновенья
Заблуждений незабвенных.
 
 
 
 
 
      * * *  
 
                       И.А.
 
Загляну к тебе едва ли
На неделе я Страстной.
А давно не выпивали,
Друг-товарищ, мы с тобой.
 
А давно не вспоминали
Клёш твой модный, «кролик» мой…
 
Разобщили, разлучили
Послешкольные года,
Нас молчанью научили,
Навевая холода…
 
И забыли мы, забыли
Радость с горькою виной…
Рядом девушки ходили
В белых фартуках, весной…
 
…Оседает пыль земная,
И в далёком далеке
Нас уборщица ругает
На чувашском языке.
 
 
 
Я оставил их с любовью
 
Написал я всё, наверно:
И хореи я закончил,
И оставил их: не знаю,
Среди книг в шкафу ль сосновом,
В интернете ли – в помойке
Среди смрада и гниенья?
 
Я оставил их с любовью,
Равной разве что забвенью,
Равной разве что пустыне
Надвигающейся ночи.
 
Так сжигал, быть может, Гоголь
Души мёртвые – и в жертву
Принося живую душу…
Так, быть может, Блок оплошный,
Надорвавшись, славил бойню…
Так в народ брадатый старец
Чуть заря ходил с клюкою;
Так он умер на скамейке,
Дом души своей оставив.
 
Перед вами я, хореи,
Непростительно виновен.
Но простите, но простите,
Если можете, поэта.
 
 
 
 
Изгнанник
 
Опечатывал Овидий
Сургучом тугие свитки:
Там стихов хранились клади,
Неприметны, эфемерны.
Буквы танец исполняли,
Как красавицы на праздник,
В лёгких хлопковых туниках,
С лентой в кудрях шелковистых.
 
Перед тем сушил он свитки,
Разостлав на покрывале:
Много слёз они впитали
Неутешного Назона.
 
Вы плывите, вы плывите
Под холщой, надутой ветром,
От изгнанника всё дальше
И всё ближе к сердцу мира!
 
В Риме будете в фаворе,
В Риме будете в почёте:
 
Вас прочтут друзья, печалясь,
Вас враги прочтут, тревожась…
 
А мои хореи сникнут,
Словно пленницы, в упряжке
Конным варваром ведомы.
 
 
 
 
Время
 
Я не жалуюсь на время,
Что оно уносит силы,
Что и жизнь оно уносит…
Это Время, эта нимфа,
Трубочку калейдоскопа
Приставляя осторожно
К глазу моему, картины
Милых будней возвращает.
 
Стоит только мне промолвить:
«Так хочу!», – и деловито
Принимается за дело:
Крутит шар с подвижной смальтой:
 
Вот – отец мой бреет щёки,
Собирается на службу:
Вьётся провод, как пружина,
Бритва грубая рокочет.
 
Пополнела мама нежно;
Сушит жёсткую укладку:
Веет воздух разогретый,
И она, как Аэлита,
Под стальным убором фена.
 
...Как из девочки печальной
Стала девушкой ты взрослой?
Школу кончила, остригла
Шёлк с рыжинкой тёмно-русый?
Как каре на ножке, с чёлкой
В Братиславе ты носила?
Как могла родить ты сына,
Девочка в колготках в рубчик,
С горьким взглядом оленёнка?
 
 
                                        2023
Последние публикации: 

Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы

Поделись
X
Загрузка