Поэзия

Когда вижу я круженье узких улочек и шпилей

И слежу за плавным танцем черепичных красных крыш,

Я желаю изъясняться незнакомым старым штилем,

Что так стёрто пахнет клеем от оборванных афиш.

 

На большой воздушной сцене бледность оттисков трагедий,

В мерном колоколе ветра слышится протяжный стон,

И в колодце беспредельном провалившихся столетий

Дух разлился человечий морем солнечных колонн.

 

И печалью пахнет осень, журавлиным кликом горним,

Дарит гроздьями созвучья дальних предков языка,

И Polonia витает мостовых напевом вольным,

Всё хоралом покрывает праславянская молва.

 

Реки огненно пылают кровью в битвах убиенных,

Цветом глупости сражений в древней глине красных крыш.

Город, утро, солнце, солнце... погребенья плоти бренной...

И печальный запах клея от оборванных афиш.

 

 

«Телефон доверия»

 

Здравствуйте, задето моё самолюбие,

Втоптана в грязь и раздавлена гордость,

И хрип телефонный, слагаясь в прелюдию

К рваной симфонии извечного горя

Выплёскивает фонтаном эмоции,

Требует помощи безнадежно,

Море в разливе, потеряны лоции,

Слова мои правильны, точны, осторожны.

Но вот две трубки находят молчание

И тишина, позалитая светом...

Расплавился колокол святого венчания,

В женской душе покачнулась планета.

Чудесное утро, праздник трудящихся,

Крик о неведомом миру событии,

И в гаме снующих, жующих, томящихся

Вопль древний, как Вечность: «Ну помогите же!»

 

 

***

 

Пьяный мужчина яростно говорит собаке о женщине,

Часто взволнованно употребляя слово «она».

В сыром перестуке ветра чудятся голоса оценщиков,

Всё медленно слизывая, наваливается тишина.

Собака послушно виляет воблообразным хвостом,

В мельканье ладоней – призрак женщины, с волнами отчаянья.

Монолог объёмно заполняет пространство собой.

Отлив уносит контуры отношений, которые нескончаемым

Праздником соткал лет двадцать назад прибой.

 

 

***

 

Когда внезапно понимаем, что жизнь предательски минула,

И всё, что ранило когда-то – пустой и призрачный обман.

Земные  шорохи и звуки органным слитным тёмным гулом

Спокойной, снежною равниной влекут в пугающий туман.

 

Когда вина букет печальный из запоздалых сожалений

Хмельной красой воспоминаний минувшее нам дарит вновь,

Мы пьём напиток вдохновенный из дорогих нам откровений,

Приходит омутом на тризну дрожащая в огнях любовь.

 

И крылья тёплого забвенья несут в извечный наш покой

Все строки, ноты, заблужденья, и мыслей уходящий рой,

Открытия, штрихи, эскизы, и то, что мы хотели знать,

И то, что знали мы с рожденья, боясь самим себе сказать.

 

 

Острова

 

В Стране Восходящего Солнца светило застряло. Компактно слезами и кровью стекает страна. Полыни-звезды небесам было мало. В расшитых кимоно колокола. Земная ось устала и сошла. Остановите Хиросиму и Цунами. Я выйду в море, рис, свободу, на Луну. Безбрежна боль за утлыми бортами. Клыками зверя в клочья тишину. А горя пух и тает и летает. Дал трещину божественный сосуд. Таинственный народ за избранность страдает. Восхода самураи всё снесут.

 

С Востока слышен дальний перезвон.

Собачий вой изранил тишину.

Сквозь землю бьют японские колокола.

 

 

***

 

Ты ушла на рассвете в тот небесный покой,

Что наградою служит уставшим сердцам,

Мы парящими птицами пролетаем с тобой,

Мы танцуем и любим, мы бежим по волнам.

 

Кастаньетами пальцы отбивают движение,

Руки чёрными крыльями чертят печаль,

В страстном ритме ушедшего то выражение,

Что всего очень хочется, и всего очень жаль.

 

Душит образы время убийственным клёкотом,

В вязком мареве слов – предрассветный озноб,

Я в холстине утраты двоящимся шёпотом

Покрываю бессвязностью остывающий лоб.

 

 

***

 

 

Абсолютное одиночество –

Это наше холодное ночество,

На губах – вековая печаль,

И чего-то безумного хочется,

И осколков ушедшего жаль.

 

Ты дрожишь, ты кричишь,

От любви защищаешься,

Ты бросаешься в жизнь, словно в бой,

В танце дней, навсегда улетающих,

Всё трудней оставаясь собой.

 

Обострённое чувство свободы

Жаждет платы за быстрый разбег,

Сквозь туманы печальной природы

Суетливый кружащийся бег,

Как холодный камин непогоды.

 

Ночью взмокнет сегодня подушка,

Собирая морщинок печать,

В понедельник, в графе: «очень грустно»:

Изменить, зачеркнуть и начать,

Жизнь возвысив до ранга искусства.

 

 

***

 

На поселении, на выселках,

На гениальной широте,

Сугроб просел следами крысьими

На сером, скомканном листе.

 

Здесь ты уйдёшь, как наваждение,

Забросан комьями зевак,

Оставив капли вдохновения

И рыжий шутовской колпак.

 

И на задворках чьей-то родины

Чуть вздрогнет юная звезда,

В просветах ледяной смородины,

Холодная, как красота.

 

 

***

 

 

Ты запой, baby, распряги связки,

Ты раскрой крылья, ты проверь воздух,

Ты создашь, baby, долгожданную сказку

И сорвёшь голос. И взорвёшь звёзды.

А в безумии новом, до нас небывалом,

Мы с предместий зала сметём ветер,

И тоску блюза, и волну причала

Барабанным взрывом в разрыв встретим.

 

И гитара ворчит, леденит, дразнит,

В перепутье любви уловив звуки,

И душа приползёт, улетит в праздник.

Слышишь? Время скрипит и молчат руки.