Поэзия

 

 

 

 

 

 

* * *

 

                                                       Дмитрию Веллеру

У меня под окном таджики пилят яблоню, полную плодов.
В августе шёл ураган вдоль дома и развернул её набок, 
она была полна жизни, была и осталась – яблок на ней, как никогда.
В июле спилили липу, явор, крушину и сливу –
они были совершенно целы никому не мешали.
В этом году я вижу, как за одно лето уничтожают
Теплостанские сады, оставшиеся от деревенских времен –
строители снесли избы, а сады оставили, встроив в них два
длинных дома. 

Всё. Спилили. Сперва отрубили руки, а затем голову.
Умяли ветки в прицеп и увезли на катафалке трактора.
Сперва таджики набежали вдесятером – на дармовщину нарвать себе яблок,
но они оказались красивыми – и с кисловатым вкусом.
Тогда – наплевали и бросили. 
Вся земля сейчас под моим балконом -
в зеленой листве и бесчисленных яблоках, словно в глазах.
Тысячеглазая осень. И зрячая сердцевина пня – на прощанье
напоминает одноглазый колпак палача.
У меня нет слов. Сполна сегодня наслушался
фарсийского языка, созданного для молитв и песен.

 

 

 

Заснуть в октябре невозможно – легче увидеть сон,
о том, как поезд въезжает в синие горы: «Кирие элейсон»,
и азиатский воздух из лона земли рождает хвоистый лес –
но это Москва, и здесь не дождаться таких чудес.

Шел ураган вдоль дома, сады, словно ножиком – вжик!
А что уцелело после погрома – то непременно допилит таджик.
И мне всё чаще видятся – не пустыня Фаран, не кипарис, не с колечком рука,
А город с озером-сердцем, где предсердие – храм, где аортой бежит река.

Проснись! Иосиф прекрасный видит сны почище моих,
И Александр не напрасно носит броню и стих.
Я бы хотел пылать с тобой не на двух – на одном костре,
или прожить с тобой на прощанье четыре дня в ноябре.

 

 

 

 

* * *

В июле Москва пуста, но шумит, как дракон китайский.
Ни молний, ни радуг, ни ливней – да и кого они освежили?
Зреют чёрные ягоды на сирени, и крылья кленов
Не до конца отвердели – полет немыслим,

А в небесах – всё новые откровенья:
Пётр нырнул и видит – из переполненной сети
Почти все рыбы уплыли. Одна – возлежит на углях.
В волнах цунами видно имя Аллаха.

 

 

* * *

Когда осыпаются веки и солнце видно до дна
слепого, чёрного мига, несущегося на убой,
когда накрывает сердце сладостная война –
твой ангел-хранитель, утренний утешитель,
он рядом, вплотную с тобой.

Когда продлевается ночь, и снова, как в плеске песней,
сжимается время – не приходи, развернись
каждым лучом внутри, о Веспер, взрываясь зари страшней,
луна, истончись и не рань, как пятнистая рысь! –

тогда пред тобой на коленях, ласкаясь, росистый свет,
посланник, не выточенный судьбой,
а прилетевший вдруг – лишь крыльев, ну нет, как нет! –
твой ангел-крушитель, он рядом, всегда с тобой.

 

 

* * *

Когда отчаянный песок
Из колбы в колбу потечёт,
Не кругл, не звучен, не высок,
И самого себя сотрёт,

Отмеривая время дня
Весенне-летних процедур,
В потоке сжатие храня -
Золоторукий Передур

Проверит небо, вербой став
На страже утренних молитв,
Из солнечных часов восстав,
Китаем жажду утолив.

 

 

 

* * *

Иоанн Элеймон
продает свой последний светильник.
Он вернётся к нему –
но по-прежнему пуст холодильник.
Не накормишь ни вдов,
ни сирот, ни вздыхающий западный ветер.
Море выплачет кровь,
и ужалит ладан пчелу
на подлёте 
к двухтысячелетью.

Тихо реки текут в ноябре
и не скачут не в жисть и не в свет.
И уходят на дно
рыбоящеры, знающие ответ
на все острые стрелы
на нежные сны.
Лишь один Иоанн Элеймон
занят делом: одеяло продал до весны.

Золотую монету –
кто одолжит ему? Этот гулкий купец,
всех полей арендатор,
всех странников странный отец,
для которого пуст корабль
и восточный ветер – полон шелков.
Он – творец измерений
и спаситель песков.

Иоанн Элеймон,
ты, милый, его не трожь –
лучше в рыбе избранной
ты бы оставил свой нож.
Накормить – это праздник,
но лучше – жалей,
уведи всех-превсех туда,
где оазис – не сеет мираж,
а огонь – не гасит вода.

 

 

 

 

* * *

Переиграли дали, осталось вино до края.
Огонь на гребне горы мне волосы рассекает,

А небо, которое ты утратил в семи ручьях,
Всего лишь росинка в моих горах. У врача

Не просят ласки за то, что недужат язвой любовной,
Меня унеси в просвет и вылей меня на кровлю,

Тогда не сотрётся в утре радостная маета
И вспыхнут вода и сад, что ты одолжил спроста.