Проза

 

                Безвоздушное пространство называлось "вакуум" и помещалось в

емкости, рассчитанной на избыточное давление в сто килограммов.

Сосуд с безвоздушным пространством стоял в специальной комнате.

Доступ к пространству имели немногие: инженеры Иванов и Сергеев, техник

Люда и начальник Иван Игнатович. Все они, кто чаще, кто реже, приходили сюда и внимательно следили за редкими и тем более дорогими

проявлениями жизни пустоты.

                Эта остаточная жизнь была, собственно, следствием неокончательности пустоты, неполной глубины вакуума. Все до последней частицы выкачать не удалось, они время от времени ударяли в стенки сосуда, что фиксировалось приборами. Кроме того, от стенок, ограждающих

пустоту, отрывались и уходили в нее новые частицы...

                Секретарша Екатерина Николаевна, Катя, в комнату к пустоте не

ходила, интереса к ней не проявляла, даже приборы один от другого

отличить не могла, но была дружна с теми, кто изучал пустоту.

                В мае была вечеринка, на которой все они, включая Ивана Игнатовича,

дружно и весело пели, танцевали и пили, а потом до полуночи

гуляли, провожая дам по пустынным улицам.

                Вечеринка была понята всеми как старт в светлое будущее, но

вместо этого пошли дожди, настроение снизилось, пусть в отчаяние

никто и не впадал.

                Сергеев и Иванов по вечерам выпивали, Иван Игнатович думал о

чем-то своем. Люда гадала на ромашках – удастся ли ей поступить в

технологический институт на заочное отделение.

                Дожди не прекращались. Иван Игнатович становился с каждым днем

все более мрачным и раздражительным.

                В этот день пустота вела себя плохо: агрессивно и дерзко. Частицы

колотили по стенкам сосуда бессмысленно и аритмично.

                Техник Люда следила за показаниями приборов и не понимала, что

происходит. Пришли Иванов и Сергеев.

                - На волю просится?

                - Ну, что у тебя? Скажи! – Люда вопрошала пустоту.

                Вакуум не отзывался.

                Иванов и Сергеев, расписавшись в "Книге убытия по служебным де¬

лам", вскоре уехали на институтском фургоне с надписью "Дефектовочная"

на борту.

 

                Секретарша Екатерина Николаевна, Катя, печатала письмо и сделала

ошибку.

                Длинное, нескладное письмо, все в придаточных предложениях, было

уже почти готово, когда вдруг вместо: "А в случае неисправления Вами

положения в сроки..." – на бумаге оказалось: "А в случае неисправления

Вами дня рождения..."

                Суетясь и волнуясь, как застигнутая врасплох, Катя принялась вынимать и комкать испорченный лист.

                Иван Игнатович вышел из кабинета:

                - Где же письмо?

                На столе был только листок с его каракулями.

                Катя, смутилась, как школьница, выдохнула:

                - Сейчас...

                Переписав дурацкое письмо, Катя открыла сумку. Все было на месте:

бутылка коньяка для Иванова, Сергеева и Ивана Игнатовича, конфеты для

техника Люды.

                Катя ждала, но никто не приходил ее поздравить, и это было обидно. Много ли надо? Подошел бы кто-нибудь и сказал: "Поздравляю!"

                Иван Игнатович встретил в коридоре уборщицу.

                - Знаете, последний цветок засох. Поливать надо. И пыль на окнах. И

вообще, честное слово, грязно у нас! Нельзя ли хоть раз в два дня убирать

по-человечески?

                Когда он повернулся, чтобы уйти, уборщица весело подмигнула Екатерине Николаевне и показала язык. Екатерина Николаевна отвернулась.

Иван Игнатович разговаривал за дверью по телефону. Грубо и громко. Катя думала о себе.

                Утром, дома, умываясь, она долго смотрела на себя в зеркало:

бледное, невыразительное лицо. Узкие плечи. Маленькая грудь с большими

темными сосками...

                Екатерина Николаевна, Катя, всегда считалась красивой, даже

изысканной, гордой и неприступной. Она хотела быть самостоятельной и

самой все за себя решать.

                Кате вспоминался ее первый после окончания школы выезд за город.

                Ей было плохо тогда, казалось – ее никто не понимает.

                Остановились у реки. Решили купаться. Вода была холодной, дно –

сплошной ил. Катя все же проплыла немного. Вылезла на траву.

                Переодеваться в кусты она пошла с Дашей. Ей было ужасно неловко,

все казалось, кто-то подсматривает. На Дашу-то еще можно было

посмотреть: вполне взрослая, большая, светлая, стройная, она спокойно и

уверенно выжимала на траву купальник.

                Маленькая, худая Катя казалась себе рядом с ней еще меньше и хуже

- страшный, смущенный зверек.

 

                Развели огонь, немного выпили. Катя не знала, что на нее нашло,

она стала плакать. Билась в истерике. Ребята успокаивали ее, она отвечала грубостями.

                Так же неожиданно она успокоилась. Она вдруг почувствовала, что

эти люди, сидящие с ней у костра, дороже всех на свете. Улыбаясь им

сквозь слезы, она положила правую руку на плечо Даше, а левую – на

плечо Сергея. Был у них в компании такой парень – спокойный, веселый,

условно освобожденный.

                - Екатерина Николаевна! – Иван Игнатович попросил срочно соединить

его по телефону с каким-то Захаровым. Катя правильно набирала номер, но

дозвониться не могла.

                - Иван Игнатович, все время занято, или никто не отвечает...

                Иван Игнатович пробормотал:

                - Разумеется...

                Катя слышала, как он сам набрал номер, и – сразу соединили.

                Она стала думать о возвращении домой.

                Вчера Катя вернулась в девять. Мать ее не дождалась и сидела за

столом одна. Вокруг стояли вазы без цветов. Их было много – семь или

восемь.

                Мать была учительницей в начальных классах. Вазы дарили родители

учеников. Почему-то каждый ее "четвертый", потом цикл сократился –

вазы дарил каждый "третий" класс.

                Другие учителя намекали, что вазы у них уже есть, можно бы выбрать

еще что-нибудь, или просто сдавали их в комиссионный. Мать не

сопротивлялась. Она с благодарностью принимала вазы одну за другой.

Больше того, даже ждала, когда ее очередной класс станет "выпускным" и

простится с ней, поднеся в подарок хрустальный сосуд.

                Вчера, когда Катя вернулась, мать ужинала одна, окруженная вазами. Горел торшер. Лицо у матери было торжественным, но на Катю она

посмотрела так, будто была застигнута за чем-то предосудительным.

                - Ты все время приходишь поздно...

                Катя хотела уйти из комнаты.

                - Постой... Вот ты однажды сказала, что вазы я люблю больше, чем

учеников...

                Это, конечно, бестактно и грубо было сказано, и мать часто напоминала об этом.

                - Так вот... Это неправда! А ты...

                Мать заплакала, не скрывая слез. Ей нравилось плакать. Катя молчала и

думала, что почти понимает это вдохновенье бесстыдной любви и

малости к самой себе.

                Рабочий день кончился. Раздался звонок. Часто захлопали двери.

 

                К Ивану Игнатовичу за минуту до звонка зашла с ворохом бумаг толстая женщина, инженер по технике безопасности. Они там что-то обсуждали, будто и не слышали громкого звона.

                Екатерина Николаевна собралась, взяла зонтик и заглянула в кабинет.

                - Подождите, – Иван Игнатович остановил ее, – вы мне нужны.

                Ждать пришлось долго. Наконец они вышли из кабинета. Иван

Игнатович проводил гостью, непринужденно улыбаясь, но, обратившись к

Екатерине Николаевне, сразу задумался и погрустнел.

                - Я хотел тебя подвезти...

Его старая полусамодельная машина, тарахтя, завелась, и они помчались.

                Из-под колес летела вода. Иван Игнатович гнал по мокрой дороге, как

сумасшедший.

                - Зачем Вы так гоните? – спросила Катя.

                - Мало времени... У тебя день рождения сегодня? Поздравляю. Ты

очень празднично выглядишь...

                У калитки маленького дома на окраине он вытянул ее за руку из

машины и повел через двор.

                - Я ненадолго зайду?

                Катя кивнула.

                - Это тебе, – он сунул ей в руки маленькую коробочку. – Смотреть

будешь потом, ладно?

                Катя опять кивнула. Конечно же, Иван Игнатович ничего не забыл,

он все придумал и рассчитал заранее.

                На крыльце умывался кот. В дверях стояла мать, растерянно улыбаясь.

Она посторонилась, пропуская Катю и гостя:

                - Проходите, пожалуйста...

                Катя открыла дверь в комнату. На столе была скатерть, во всех вазах –

цветы. Под столом сидели Иванов и Сергеев. Обнаруженные, они вылезли и стали поздравлять. Техник Люда появилась из кухни с горкой

тарелок в руках.

                За столом Иван Игнатович вел себя тихо, даже застенчиво, только

порой улыбка на его лице сменялась какой-то гримасой.

                - Вы, Иван Игнатович, на работе были сегодня не слишком-то любезны, - заметила техник Люда.

                - А это, чтоб вы не слишком тосковали по мне, когда меня с вами

не будет, – Иван Игнатович придал своему лицу зверское выражение.

                - Женщины! Вежливость вы понимаете как слабость, любовь – как святость, глупость – как знамя, а сами себя – как должное...

                Техник Люда засмеялась:

                - А все-таки хорошо, когда все мы вот так вместе, близкие и родные...

                Иванов и Сергеев хором гаркнули:

                - Служители вакуума...

                Иван Игнатович вздохнул: в самом деле, как можно изучать то, чего

нет?

                И все засмеялись.

                Пожелали здоровья новорожденной и ее матери. Иван Игнатович на¬

помнил, что завтра надо заменить один из приборов на стенде. Хотели

уже поднять тост за присутствующих, но не успели. В дверь постучали.

Вошли два милиционера и с ними человек в штатском, который, назвав

Ивана Игнатовича по фамилии, предъявил ему ордер.

                Иван Игнатович встал:

                - Я готов. Разрешите проститься...

                Он шагнул к Екатерине Николаевне. Сумасшедший, в сбившемся набок

галстуке. Он что-то проворчал или прорычал. Ей послышалось: "Дорогая

моя..."

                Она не ошиблась. Были сказаны именно эти слова.

                Екатерина Николаевна упала ему на грудь.

                Иван Игнатович стал меняться в лице. У Екатерины Николаевны сжало

сердце.

                Ивана Игнатовича увели. Екатерина Николаевна заплакала.

                - Неужели он действительно виноват?

                - Видишь ли... Он не тот, за кого себя выдавал. Давно жил по чужому

паспорту и диплом имел поддельный. А, кроме того, он часто и грубо

нарушал правила техники безопасности при работе с вакуумом... Но не

волнуйся. Много ему не дадут. Даже, скорее всего, ничего... Даже, может быть, обойдется без суда. Все сроки давности уже вышли...

                - А почему они явились за ним ко мне?

                - Думаешь, у него есть дом?

                Катя вспомнила про коробочку, подарок Ивана Игнатовича. Что там?

                Она вышла во двор.

                В коробочке на зеленом ювелирном бархате сидел живой усатый жук.

                Почуяв волю, он немедленно расправил крылья, поднялся и улетел.

                Катя крикнула ему вслед:

                - Стой, предатель!..

                Поздно вечером Катя вышла проводить гостей. Они были веселы,

беззаботны. Техник Люда хватала мокрые ветки и обрушивала потоки воды на Сергеева и Иванова.

                Вернувшись, Катя долго не входила в дом. Сидела одна

дворе.

                Кот сверкнул глазами на крыше старого полуразрушенного

крольчатника. Давно, когда Катя была маленькая, отец держал кроликов. Бить их сам он не мог – жалел и сдавал в приемный пункт.

                В начале зимы он сажал своих кроликов в мешок и рано утром шел с

ним на другой конец города. Там, у деревянного павильона, уже стояли

люди с мешками и ждали, когда придет приемщик и откроет железный

засов.

                А два раза в лето, в первый – это всегда было перед катиным днем

рождения, отец подолгу ходил возле клеток озабоченный и что-то

высчитывал. Потом говорил: "Сегодня – пущу". И называл срок, когда должны будут появиться на свет маленькие крольчата.