Проза

С утра позвонили из офиса:

– Поздравляем! У вас с сегодняшнего дня отпуск.

И добавили:

– За свой счет.

И потом еще:

– Бессрочный.

Я, разумеется, обрадовался.

Давно такого не было.

Вернее, за все годы работы такого не было никогда.

Чтобы отпуск. Да еще бессрочный. Да еще вот он – прям с сегодняшнего дня.

Я тут же стал собирать чемодан.

Сложил аккуратно носки, трусы, рубашки, галстук...

Хотя, зачем мне галстук, если я в отпуск?

Ладно...  мало ли, пригодится...

Собрал я, значит, чемодан, сел на него, на дорожку, как полагается, и задумался...

А куда я, собственно, поеду?

И, главное, на чем?

Полечу?

Ведь сейчас все кругом летают.

Как птицы.

Фьють - туда.

Фьють - обратно.

Удобно, конечно. Быстро. Да и недорого. Хотя тут как посмотреть. Ведь некоторые за один такой перелет столько нервов угробят, ведь все-таки не годится человеку летать. Противоестественно это все, гадко. Да и птицы вон все время напоминают, что место наше тут, на земле...

Тогда может автобусом?

Но ведь это натуральное издевательство...

А может отправиться в круиз? Кругосветный?

Да нет же!

Разумеется, я поеду на поезде!

Лучше поездов человек еще ничего более пригодного для путешествия не придумал.

И непременно плацкартом.

Чтобы сначала собрали у всех билеты. И проводница ненавязчиво заглядывала бы в глаза, прощупывала с кем имеет дело. Потом она же разнесет белье. И весь вагон запахнет свежестью (крахмалом). Все засуетятся, станут стелить постели, хотя до вечера еще далеко, поезд то отправился только немногим за полдень...

Или уже вечереет?

А потом поезд замедлит ход, а следом и вовсе встанет.

И сначала неясно, просто стоим, кого-то пропускаем, или что стряслось?

И вот поезд дернется, и мимо проплывет платформа и голова старушки продающей еду.

- Милок, возьми вот курочку для тебя специально пожарила... яички отварила... – скажет она, когда выйдешь на перрон размять кости. – Даже соль вот есть, - старушка достанет из кармана спичечный коробок и заговорщически поглядывая потрясет им у своего уха.

Я и правда ведь в спешке забыл даже позавтракать, а дорога ведь дальняя, вагон-ресторан вообще не пойми где, почему бы и не взять еду у старой доброй женщины?

Пока я стоял на платформе и рассчитывался с продавщицей, не объявляя отправление, поезд тронулся и я впрыгнул в уже движущийся состав.

А когда вернулся в свой плацкарт, за моим столом сидела продавщица еды.

– Я еще вот огурчики с собой взяла, солененькие...

Я не стал спорить – солененькие огурчики и вправду очень хороши с курочкой.

Помог старушке открыть неподатливую банку и сел напротив.

Она расстелила на столе старую мятую газету, в которой по-видимому и находилась банка с огурцами.

Почистила яйца.

И очень внимательно смотрела, как я ел курицу.

– Не пережарила? - спрашивала она.

– Не пересолила?

– Я ведь ее сама... все сама... и вырастила, и выходила, и... – старушка вдруг сделала скорбное лицо, посмотрела в пол

– ...она ведь всегда такая ласковая была, как только подзовешь ее вот так вот, – и она посмотрела в глубину вагона, обращаясь к кому-то невидимому, – цып-цып, иди сюда, родная, цып-цып, иди сюда, родненькая... И она сразу же подойдет, как кошка об ноги трется, ласкается... А в день, когда пришло время ее, зову ее, а она ни в какую, все дальше и дальше от меня бегит... Я за ней... Цып-цып, говорю, иди сюда, милая, а сама за спиной топорик держу, чтоб не спугнуть ее... Но видать чувствовало ее сердечко, чувствовало неладное, подбежала к изгороди, а дальше то ей и деться некуда...

– Дашенькой звала я ее, куроньку-то свою...  –  сказала бабуля задумчиво.

– А потом хрясь! И нету Дашеньки! Головушка то ее у меня на ладони осталась, а тело еще какое-то время по огороду бегало... И кровища во все стороны... Хорошо это говорят... Для земли... Земля она того, кровь любит...

Холодная курица стала еще холоднее от рассказа старушки, но поданная под стук колес, она вкуснее королевских яств – особенно, если не ел с утра

Привлеченная ароматом курицы, мимо прошла Проводница.

Прошла поглядывая.

Нет ли каких нарушений?

Правильно ли ее пассажиры перемещаются в пространстве и времени?

Прошла в одну сторону.

И вернулась.

Но уже не одна.

– Вот, - сказала, - нашла вам попутчика.

И в наш со старушкой плацкарт вошел морячок.

В голландке поверх тельняшки и в белой фуражке с надписью золотистыми буквами: "Черноморский флот".

– Я тут пришвартуюсь у вас? - поинтересовался он, но ответа не стал ждать. Бросил вещмешок мне в ноги, а сам уселся рядом со старушкой.

– На вот, сынок, курочку, - предложила она, - Дашенькой звали...

Втроем мы быстро справились с курицей.

И с бутылкой, которую извлек из вещмешка морячок.

Пил из нее в основном сам морячок. И ему то как раз ее содержимого и не хватило.

– Курс ­– вагон-ресторан! Свистать всех наверх!

И раскачиваясь – то ли по привычке, то ли от выпитого – то ли еще и оттого, что поезд нас мчал, кажется, на всех парах, моряк отправился на поиски вагона-ресторана

Я пошел следом.

Шли мы долго.

Моряк лихо распахивал двери тамбура, затем следующую дверь, где стоял жуткий грохот и под ногами неслась земля, грохоча и завывая, затем снова становилось тише.

В одном из таких переходов между вагонами сидел мрачный небритый тип. Тамбур был чем-то вроде его офиса. Он сидел за массивным столом с зеленым сукном, на столе горела сталинская зеленая лампа, а сам мужчина тасовал карты.

– Вагон-ресторан далеко там? – пьяно закричал морячок.

Хозяин тамбура даже не посмотрел на нас, ничего не сказал, только нетерпеливо помахал рукой, мол, проходите дальше.

Мы шли долго.

Казалось, поезд проглотил свой хвост, а мы затерялись навсегда в лимбе тамбуров и дверей.

А потом нас окликнули.

Это была старушка.

Мы снова оказались в нашем плацкарте.

Без водки, но после такой прогулки никакой водки уже не хотелось.

Даже матросу.

Я полез на верхнюю полку и скоро заснул.

Проснулся я оттого, что кто-то воркотал и приглушенно смеялся внизу.

Я свесил голову и в темноте не сразу разобрал матроса и старушку

Они лежали в обнимку на нижней полке. Матрос что-то приговаривал старушке на ухо, а та тихо смеялась.

Я тут же снова уснул, и снилось мне, что старушка сидит у окна в купальном костюме. Из окна на нее светит белая луна, и сидит она в этом белом лунном свете точно мраморное изваяние, задумчиво глядя в окно и чуть покачиваясь от движения состава.

Когда я проснулся утром, ни матроса ни старушки в моем плацкарте не было.

Только на полу лежал вещмешок, там же, куда матрос кинул его при входе.

Видимо, забыл.

Забыл он и фуражку. Та лежала ровно на том месте, где сидела в моем сне старушка.

Когда я спустился и попытался поднять фуражку, оказалось, что она почти доверху наполнена то ли сероватым песком, то ли пеплом. Я принюхался – вроде, горелым не пахло. Заглянул в вещмешок – там то же самое – горсть пепла.

И тогда я заметил, что на угловом месте сидит девушка. Все мы ехали на курорт, и она решила подготовиться заранее. Сидела уже в купальном костюме. Я не решался посмотреть девушке в лицо, поэтому смотрел на ее красивую острую коленку, которая, кажется, укоризненно была направлена в мою сторону.

По вагону прошелся небритый тип из тамбура. Он зашел в мой плацкарт и молча положил на стол колоду карт. Я перевернул самую верхнюю – на ней была черно-белая фотография обнаженной дамы. Она стояла на краю бассейна и одной ножкой проверяла, не слишком ли прохладна вода.

Небритый тип ушел, но сделав круг в закольцованном составе, вернулся за колодой карт.

– Подъезжаем, – сообщила Проводница.

В окне стали виднеться первые домики, проступила тонкая полоска моря. Она все расширялась, а потом поезд и вовсе выехал на пляж. Увязая в зыбучем пляжном песке, мы стали плавно тормозить. Дама в купальном костюме перебросила через руку ломкое от крахмала полотенце и пошла на выход.

Заиграл оркестр, встречавший наш состав.

Когда я выглянул из окна вагона, я увидел и музыкантов.

Это были мои коллеги и сослуживцы!

Дирижировал оркестром лично директор.

Бухгалтер важно дул в геликон, а начальник отдела кадров, увидев меня, занес руку с большим блестящим ножом над тортом – солнце бликовало на его острие, танцуя по нему, как пальцы пианиста.

– Вот и галстук пригодился, - подумал я, повязывая его чуть сильнее, чем того желал и устремляясь вперед, к песку и солнцу, к приветливым лицам начальства и сослуживцев!