Проза

 

Суббота, 12 октября

Я крадусь за маминой спиной в кухню и быстро поднимаю жалюзи. Это у меня называется «телевизор» – только что ничего не было видно, и вот уже целый мир стучится в наше окошко. Этот мир за окном хоть и состоит из старого «двора-колодца» и кусочка неба, но всё равно он интересный и самый настоящий. От него даже холодок в лоб приятный – отлипать не хочется. А зимой, если ещё и подышать, то окно запотевает почти ровным кругом, и только тёмное пятно от носа остаётся.

Мама из коридора ворчит, что ей потом стёкла от моих следов отмывать: «Залапал, всё ладонями, свинёнок». Но я не теряюсь – это ж не беда! И принимаюсь заботливо вытирать стекло жирной кухонной тряпкой. В этот момент заходит отец, подхватывает меня на руки и подкидывает к потолку, как космонавта. Несколько раз я касаюсь головой теплого плафона, тени кружатся, а лампочка моргает, моргает, моргает…

Полёт окончен, и теперь нам с папой нужно смешать для оладий тесто, красивое, но совершенно невкусное. Кастрюля всё время норовит упасть на пол, как в прошлый раз, и я от стараний закусываю губу. Отец подсыпает муку и учит, что нужно отделять тесто от стенок, так всё само собой перемешается.

«В середине оно и так сбивается – а у стенок не остаётся муки».

Сейчас я понимаю, что окружающие вполне могли считать отца нудноватым. Но лично мне очень нравились его постоянные пояснения.

«Видишь, тут ступеньки более потёртые – значит, все люди тут справа проходят…»

«А эту дверь давно не открывали: ручка тёмная – окислилась, и петли ржавые…»

С отцом мир казался красочнее и интереснее. С ним даже самый обычный поход в магазин превращался в настоящую экспедицию.

«А за хлебом, сынок, через полчаса пойдём – подождём, пока свежий разгрузят. Видишь, продавщица вышла на заднее крыльцо – сейчас хлеб будут принимать».

И действительно, буквально через несколько секунд во двор въезжала машина с кривой трафаретной надписью «ХЛЕБ».

Как мне хотелось, чтобы папа ходил со мной вместе в школу – тогда бы не было скучных предметов!

«Гляди, сынок – видишь, математичка сегодня в том же костюме что и вчера? Значит, у неё нет денег на другой, как и у всех нас».

А сегодня папа объясняет мне, почему я должен мешать тесто вручную, когда у нас есть такой замечательный чешский миксер синего цвета.

«Миксер долго и сложно мыть, легче взять венчик и взбить тесто в кастрюльке».

Отец был мудрым человеком и, безусловно, изо всех сил делал мою жизнь ярче, но при этом абсолютно не понимал, что само включение миксера могло заменить мне путешествие на Северный Полюс. А жаль, потому что больше никаких игрушек, которые бы мне нравились, кроме этого миксера, сгоревшей электро-кофеварки и старых японских батареек, у меня не было.

Батарейки нам привёз пару лет назад родственник из Москвы. Их было восемь штук в коробке с иероглифами. Ярко-красные, с молнией на боку. Очень скоро выяснилось, что батарейки хоть и самые красивые в мире, но почти полностью севшие. Хотя и это не мешало мне хранить их в секретере и гордиться столь шикарными заграничными цацками.

 

Суббота, 5 сентября

Мама разгадала мой трюк – мне нравятся субботы, и я все дни в дневнике подписываю субботами, только число ставлю правильное. А отец так и не заметил – посмотрел записи и прокомментировал: «Уже двадцать девятое? Ой, время-то как летит! Видишь, сынок, если вот так подрезать страницы в блокноте – то будет удобнее открывать на нужной странице».

Я обрадовался папиному совету, так действительно удобнее.

А вечером мы смотрели румынский фильм про североамериканских ковбоев и индейцев. Я знаю, что Румыния и США это разные страны, но фильм был настолько интересный, что я постарался забыть всё, что выучил на уроках географии.

Папа тоже был доволен фильмом, хотя и критиковал глупость режиссёра: «Профессионалы так из-за спины не стреляют – левую руку нужно закидывать на шею, иначе есть риск отстрелить себе локоть».

На этой реплике мама глубоко вздохнула и почему-то вышла из комнаты, а я с восхищением смотрел на мудрого отца, крутого, как Чингачгук. В этот миг я готов был простить ему его плоскостопие, помешавшее учёбе на военной кафедре и службе в армии. Да что там армия, я готов был простить ему даже то, что он не купил мне сегодня мороженое за десять копеек. Наверняка он заботился о моих неокрепших гландах.

 

Папа крикнул на кухню, чтобы мама вернулась досмотреть фильм. А мама ответила, что ей уже не интересно, что она благодаря папе уже всё знает о ковбоях, индейцах  и о способах стрельбы: из-за спины и в положении лёжа, с двух рук и «навскидку». И поэтому она лучше приготовит нам ужин.

После фильма я пришёл на кухню и попросил маму рассказать про пегих лошадей, раз она всё знает про индейцев. Но папа забрал меня делать уроки.

 

Суббота

Он всё-таки нашёл способ меня зацепить. Молодец, догадался. И вопрос же достаточно интересный придумал: «Это привидение – мужчина или женщина?» И вот как в точку попал. А я ведь и не ожидал, что он начнёт с этого. Хотя, после такого длительного молчания, можно было догадаться, что он сделает очень сильный ход.

И время, главное, выбрал самое правильное – я стоял к нему спиной, открывал дверь, чтобы выйти.

Он спросил и замолчал. А я услышал – и на секунду замер. Затем, не оглядываясь, вышел из комнаты.

Но я точно знаю, что он там, оставшись в полной темноте, улыбается. Ни меня, ни привидения, ни чёрта лысого – никого больше не боится.

Хотя привидения он наверняка и так не боялся. Оно не страшное.

 

В принципе, я думал, что он начнёт с мороженного. С обычного мороженого в стаканчике по десять копеек за порцию.

 

А теперь ему и чёрт лысый не будет страшен, даже когда придёт.

И это хорошо – значит я здесь не зря.

 

Суббота, 10 мая

Всё началось утром – в наш военный городок привезли мороженое. Такое счастье случалось с нами несколько раз в год, на большие государственные праздники. Дети облепили тележку продавщицы, как воробьи белую буханку.

Отец был в отъезде, и я побежал к маме просить денюжку на самое-самое-самое-вкусное мороженое в мире.

– Обойдешься, – сказала она, – ишь, чего захотел.

И шлёпнула тряпкой.

Сосед Димка был старше на шесть лет, поэтому мгновенно без труда вычислил меня по размазанным соплям:

– Родоки деньги зажали?

Я энергично закивал. Димка разворачивал своё мороженное медленно, как фокусник-иллюзионист:

– А вот если принесёшь мне монету Колькину – я тебе оставлю доесть половину. Если ты, конечно, сразу принесёшь – а то я ждать не буду, съем эскимо сам и передумаю.

Никогда, никогда я ещё так быстро не бегал.

«Димка сказал, что монета серебристая, маленькая, с неровными краями… Щас найду… Так, вот кляссер… Какая же из них? ... Ой, не успею … Ой, не успею… Да где она?...»

Я схватил весь альбом и понёсся к Димке.

– На, вот сам выбирай!!! – выпалил я, выхватывая эскимо.

Димка нехотя открыл альбом, деловито нашёл монетку.

– Ладно, байстрюк, кому скажешь – убью, – показал мне кулак старшеклассник и, оглянувшись по сторонам, исчез за забором.

 

Старший брат Коля пропажу монеты обнаружил через пятнадцать секунд после возращения с занятий. Он, даже не разуваясь, прошёл в комнату и открыл альбом.

Брат надавал мне обидных подзатыльников и успокоился. Но дело не решилось. Димка, конечно же, дурак, и уже сам всем растрещал про свою удачу, но побить Димку и забрать монету Коле было не под силу. Коля был инвалидом детства и физически отставал от сверстников.

Мы сели ждать отца – кто, как не он должен был заступиться и восстановить справедливость?

И папа, вернувшись, всё так и сделал. Он покарал хитрого хулигана, вернул ценность горе-владельцу и вообще сделал так, чтобы добро восторжествовало. И в принципе он всё сделал правильно.

Но тут вернулась мама.

(Маленькие посёлки – лучшая не заасфальтированная почва для распространения новостей, особенно, подобных.)

Мама всыпала всем: Кольке за разгильдяйство – кто ж, свои монеты долбанные посреди комнаты бросает, отцу – за неумение воспитывать детей, только у него мог вырасти малолетний вор, мне – за то, что пустил семью по миру и покрыл навеки позором.

Мама кричала, пока отец не решился отлупить меня ремнём. С меня позорно сдёрнули штаны и отстегали. Невзирая на НЕНАДАПАЖАЛАСТАНЕНАДА!!!! и лужу, которую я напрудил от страха и обиды.

 

Хулигану Димке тоже досталось – мой отец пригрозил рассказать всё его родителям и угрожающе помахал пальцем. Димка нехотя пробурчал, что больше никогда не будет, показал мне язык и пошёл курить за гаражи.

А что ему ещё было делать? Родители (отец – запойный прапор, мама – мать троих непутёвых детей и по совместительству прачка) его и так лупцевали каждый день. И наказания свои Димка уже давно получил авансом.

 

Суббота, 23 января

Я просыпаюсь – у меня мокрые и липкие трусы. Я не понимаю что произошло. Мне стыдно.

Я продумываю, как я буду объяснять это родителям.

Или не объяснять? Просто спрятать трусы в грязное, и надеть новые?

Мать всё равно заметит – она помнит всё, что связанно с бельём и стиркой.

Мммм…

Спрятать. Вдруг пронесёт? Вдруг не заметит?

Скрипит дверь. Я закрываю глаза, как будто не проснулся.

И тут же вспоминаю, как отец бил меня за монету – слёзы прожигают щёки, нос не дышит, и во рту сухо от крика. Ударов я уже не чувствую, только слышу, как мама приказывает отцу не жалеть и всыпать побольнее. Я боюсь на неё смотреть – мне хочется, чтобы она меня жалела и любила, а она совершенно категорична:

– Плачет он!!! А раньше нужно было думать!

Мне хорошо видно брата. На секунду сосредотачиваюсь на нём. Вопреки ожиданию, брат не злорадствует, а даже наоборот. Он непонимающе смотрит на родителей. То на одного, то на другого. Если бы не этот его взгляд, я бы вообще тогда умер.

Коля мне рассказывал потом, что ему было меня жалко, но он не знал, как остановить папу.

 

На следующий день, когда мама ушла на работу, папа плакал. Потом подошёл ко мне, пообещал больше никогда меня не бить.

«Будь проклята, эта командировка в развивающийся район...  Ну ничего, потерпи, сынок, ещё полгода и мы отсюда уедем…»

 

Мама выходит из комнаты. Я тут же вскакиваю и стягиваю с себя липкие трусы, комкаю их подмышку. Чувствуется характерный запах. Стараясь не шуметь, надеваю свежее бельё и просачиваюсь в ванную. Тут я неожиданно вспоминаю, как в детстве, принимая ванну, играл своей писей в солдатика. Под водой она напоминала фигурку в плаще.

 

Суббота

И всё же, он не умеет задавать правильные вопросы. Точнее, он не умеет всегда задавать правильные вопросы.

Я ему так и сказал, мол, если бы все твои вопросы были правильными, как тот, про привидение, то дело бы шло гораздо быстрее. И он тут же спросил, не я ли тот чёрт лысый, которого он должен бояться.

Смешной он, как пить дать, смешной.

 

Надеюсь, что чувство юмора его не подведёт, когда мы решим, что он уже готов.

 

Суббота, 17 февраля

Несказанно повезло – удалось купить отличное пальто. Настолько красивое, что выглядит на мне, как не моё.

Купил я его случайно, когда пошёл на рынок за подарком брату. В результате, брату вместо хорошего подарка, покупаю хорошую книгу и нагло еду к нему в обновке. Но вряд ли Коля догадается, что пальто сегодняшнее – мы давно не виделись. Технически, я мог купить его месяц назад.

Брат мне обрадовался, сказал, хорошо, что я пришёл раньше всех – помогу ему доделать салат. Я вспомнил, что в прошлый раз, когда помогал ему с салатом, то случайно отрезал себе малюсенький кусочек пальца. И этот кусочек попал в общую миску. Теперь кто-то из нас каннибал – проглотил обрезок человеческой плоти. Остаётся вопрос: считать ли людоедом меня, если я сам его проглотил?

Я режу лук и рассказываю эту историю брату. Он смеётся: «Ты думаешь, что ни я, ни мама, ни папа ни разу так не резались? Хуже того – с общепитовскими поварами такое может хоть каждый день случаться. Выходит, что у нас, считай, полмира – людоеды».

Мы слышим звонок в дверь – пришёл отец.

Отец бросается нам помогать, много шутит и шумит. Это он нарочно делает, чтобы избежать объяснений, почему не пришла мама. Мы подыгрываем.

Потом за ужином папа подвыпил и как обычно начал философствовать:

–  В теорию «Муравей и Сахар» укладывается всё – вся жизнь. Вот ползёт муравей в сахарницу – там хорошо, сладко и тепло. Но ему оттуда никогда не выбраться – у нас этим летом в сахарнице на веранде чуть ли не миллион муравьёв сдохло. И вот я, из лучших побуждений, пытаюсь его отогнать от сахарницы. Но он же не понимает, что я человек, высшее существо, в миллион раз умнее его, и почти на сто процентов знаю финал его поступков. Я для него – стихийное бедствие, непонятное препятствие на пути к сладкой жизни, и вообще – неведомая сила. Именно так мы люди воспримем Бога, если столкнёмся с ним лично. Но муравей всего этого не понимает, изо всех сил сопротивляется и, в конце концов, залезает в сахарницу. Там уже «стотыщь» его братьев, и он к ним …присоединяется, да. Так и мы – не можем отличить провидение Божье, от всего остального.

Тут Коля спрашивает:

– Пап, а что с муравьями стало? Как вы поступили?

В ответ папа сначала не совсем понимающе смотрит на Колю:

– … … А-А-А-А, ты имеешь в виду, спасли ли мы муравьёв??!!! Да, спасли. Мама этот сахар, который уже с муравьями, высыпала в клумбу и предложила впредь держать сахар в холодильнике. Муравьям туда не залезть и больше никто не погибнет. Хорошо, что ты так переживаешь за муравьёв.

 Оба одновременно смеются. Я вспоминаю байку про какую-то экзальтированную знаменитость, которая для выхода в свет нанимала карлика и наряжала его своим двойником.

 

А ещё, Колю за ржаво-рыжие кудри во дворе «за глаза» называли «Жёлтый карлик». Я свирепел от обиды за брата. А Коля шутил, что это синоним к маминому «Солнышку».

 

В принципе я знаю, что папа меня любит больше, чем Колю. Вернее, он в меня – верит, надеется и любит. А Колю просто любит. Потому что Коля инвалид, а я могу воплотить все папины надежды. Тем более что психиатр сказал, что тот случай с ремнём я забуду после первого же большого положительного потрясения. Я наделся, что это сразу после первого секса случится. Потом, что после второго. Потом – после третьего (и так далее). Теперь я старюсь придумать, какие ещё приятные события могут быть в жизни у мужчины.

 

Когда я был ещё ребёнком, отец водил меня на спортплощадку и заставлял часами висеть на турнике. Десять минут вишу на руках, пять минут – вниз головой. Потом опять меняюсь – десять минут, пять минут, десять минут, пять минут.

Папа всё приговаривал, что это нужно, чтобы спина была ровнее.

Коля часто заставал нас за этим занятием, но делал вид, что ничего не понимает. Просто улыбался и называл меня «чемпионом».

Коля часто бывал в различных пансионатах и санаториях. Ему, как самому маленькому, доставалась там больше всех от ребят из соседних отделений. И я точно знаю, чего стоила эта его улыбка и слово «чемпион».

Папа рассказывал, как однажды приехал забирать Колю из очередного лечебного пансионата и ошибся то ли этажом, то ли палатой. Зашёл в другую комнату, а оказалось, там утром умер ребёнок. Кровать была застелена и на подушке лежала мягкая игрушка. Медсестра взяла медвежонка и спрятала в кладовку к другим таким же «зайцеклоунам». Папа утверждал, что было отчётливо слышно, как они плачут в темноте. Медсестра, заметив папу, смутилась. Но, поправив прическу, пояснила, что эти игрушки другим детям сразу давать нельзя – нужно чтобы время прошло.

«Она знала, – сказал отец, – она тоже слышала».

 

Суббота

Он сидит в темноте не шевелясь, как плюшевая игрушка, и смотрит на дверь. Ждёт, когда я зайду.

И сразу же принимается говорить.

Рассказывает какую-то восточную притчу.

Мол, заболел не на шутку падишах и пригорюнился. И посоветовал ему визирь кинуть клич по всей стране, чтобы найти целителя, которому под силу остановить болезнь. Но падишах ответил, что если вдруг найдётся столь умелый целитель, то станет таковой главнее падишаха, так как будет владеть здоровьем и жизнью светлейшего беспредельно. А делить власть и могущество падишах ни с кем не желает.

Вот так и умер – от глупости, жадности. И недоверия.

 

К чему он вёл это, я так и не понял. Но история интересная.

А он в конце застеснялся и совсем как-то сник. Даже захотелось ему всё рассказать. Но нельзя. Нужного эффекта не будет.

 

Суббота, 20 августа

Помню, как лет пятнадцать назад прилетел из Ленинграда. В квартире по-летнему тихо – родители на даче, Коля – в своей деревне. Он решил, что лучше жить в небольшом посёлке, тогда над инвалидом будут смеяться всего несколько тысяч человек (жители посёлка), и более никто об его существовании знать не будет. А в городе каждый день встречаешь сотни новых людей. «Это жизнь для здоровых и нормальных граждан» – объяснил он. Папа тогда снова плакал, а мама сказала «всё правильно – езжай».

 

В наше окно смело и нагло растёт виноград. Лет в десять я его так объелся, что облевал маме выходное платье. Платье отмыли, меня откачали, но виноград обрезать не стали.

 

В Ленинграде винограда нет, зато есть мой друг. Мы ещё детьми сдружились во дворе – он каждое лето приезжал к бабушке. И вот я летал к нему на свадьбу. Свадьба категорически удалась – сожгли невестину дачу дотла и заодно все подарки.

Дача сгорела от короткого замыкания – дедушка невесты чинил электроплитку, но плитка отчаянно не чинилась. А я, добрая и глупая душа, помог пожилому человеку. Посмотрел, вилка вроде бы в розетке, а плита не греет. Выключил – разобрал, устранил замыкание и ещё удивился, почему это пробки от дедулиного ремонта не выбило? Как выяснилось через два часа, пробки не выбило, потому что пробок не было. Не принято в деревнях под Ленинградом пробки ставить – жучками все пользуются.

И вот сидим мы на веранде, закусываем блинами, и тут крыша вспыхивает. Сено от искр тлело-тлело и наконец-то разгорелось. И это как раз после слов дедули «хорошо, что Гена плитку починил – блинов нажарили!»

Вот поэтому я так неожиданно и прилетел из Ленинграда – зачинщику пожара у погорельцев столоваться не с руки.

Больше со мной ни мой питерский друг, ни его семья, включая бабушку и дедушку из соседнего дома, никогда не общались. А я ведь и звонил, и письма писал и лично заходил. Даже дверь не открывали.

Ну, понятное дело, не верят люди, что пожар не мной устроен. Что поделать?

 

Но, как выяснилось гораздо позже, дело моё оказалось гораздо хуже. Дошли до меня слухи, что невеста-жена моего товарища, то ли из мести, то ли по глупости, сразу после моего отъезда сказала, что я её соблазнил. В аккурат после свадьбы. Вот оно как, оказывается.

А друг поверил.

И бегство моё быстрое в эту версию как нельзя лучше вписывалось.

Вот вы бы кому поверили?

Своей жене, закатившей прямо перед алтарём истерику, что если он с друзьями после работы задерживаться будет, то она уйдёт к другому и вообще уже давно подумывает, а не изменять ли своему милому в отместку за «всё».

Или мне – другу детства, спалившему дачу и сбежавшему в тот же день?

Вот и я не знаю.

 

И выходит, что есть на свете люди, считающие меня сволочью первостатейной, похотливым обманщиком, изменщиком, предателем и поджигателем.

Я бы тоже такому не открыл и на письма не ответил. Да ещё бы морду разбил и проклял до второго колена.

 

Иногда мне кажется, что родители во мне тоже видят другого человека.

 

Суббота

Сегодня он был спокоен, как мудрец. Говорил мало и негромко.

– Ты, знаешь, – сказал он,– люди всё равно не верят в смерть. Вот скажи человеку: «Ты сейчас умрёшь», так он обязательно ляжет, как будто ему будет не всё равно после смерти  – упадёт тело или нет. Внутри себя человек всё равно думает, что он по-прежнему будет ощущать мир.

И замолчал.

Потом встал, закрыл глаза и прошептал: «пажаластаненадапажаластаненада».

– Не бойся, папа, не бойся, – сказал я, – теперь уже ничегонебудет-ничегонебудет-ничегонебудет.