Проза

Запели серебряные трубы, и из глубины Измайловского парка по громадной
заснеженной аллее выкатилась на поляну тройка. На козлах сидел
Снеговик, а за ним виднелись Дед Мороз и Снегурочка. Сани медленно
объехали поле, так что каждый смог разглядеть глянцевое лицо деда
и застывшую улыбку внучки. Сани остановились у помоста в центре
поля и ряженые поднялись к микрофону. Игорь наконец разглядел
лошадей. Средняя рвалась бешено, как видно, устав от неспешной
езды, а две пристяжные понуро стояли, недовольно косясь на нетерпеливую
товарку. Вдалеке кричали что-то в испорченный микрофон неизвестно
откуда взявшиеся кот Базилио и лиса Алиса. Динамики хрипели с
разных сторон, и до середины поля, где стоял Игорь, доносились
только разрозненные звуки. Что-то вроде: «Вы простите нас ребята,—
а потом,— тра- та-та, тра-та-та. Принесли мы вам подарок, будет
он красив и ярок!». «Ярок-арок! — неслось со всех сторон. «Скучно»,—
в который раз подумал Игорь, денег мама дала мало, хватило только
на игральный автомат и мороженое, на таком холоде показавшееся
безвкусным. Ноги замерзли и Игорь стал притопывать, чтобы согреться,
но все-таки не уходил. Подарок! — вот что держало его на морозе.
У помоста крутился хоровод гигантских матрешек, что-то пели массовики,
с трудом перебирая замерзшими пальцами клавиши аккордеонов. Неожиданно
стало тихо. Игорь забеспокоился и стал озираться, не понимая,
что произошло. Может быть, все кончилось и пора бежать за подарком?
Но вокруг все стояли, не двигаясь. В динамике, над головой Игоря
женский голос спросил: «Чего молчишь?»,— а мужской невнятный голос
промямлил, извиняючись: «Да я текст забыл». И, не продолжая этот
грустный разговор, женский голос закончил: «А теперь, друзья!
Самое главное! Внимание!— и добавила в сторону неприятным, ругательным
голосом: «Ну, чего стоишь, ищи текст!». Наконец заговорил мужской
голос: «А теперь, ребятки, пионеры, октябрятки — мой подарок и
сюрприз улетает прямо ввысь!». Из рук деда Мороза вылетел голубь
и деловито взял курс куда-то в глубину парка. «А вернется голубок
моим подарочком». «Арочком-арочком!» — запели динамики. «Опять
началось — арочком-марочком! — злобно подумал Игорь.— Когда же,
наконец, подарки начнут давать?». Динамики продолжали перекликаться
на птичьем языке, пока Снегурочка не сказала человеческим, совсем
не снегурочьим голосом: «Ладно, я сама все объясню. Дорогие гости
парка, в один из подарков Дед Мороз положил ЖЕЛАНИЕ». Что это
такое — поймет тот, кому повезло! Но помни, счастливец,— перешла
она на сказочный тон,— «“Желание” можно загадать только один раз
и только в новогоднюю ночь, пока не пробьет двенадцать часов».
«Спасибо тебе, внучка»,— влез дед Мороз и опять по полю понеслось:
«Кучка, кучка...». Игорь не стал дожидаться, когда объявят конец,
и ринулся за подарком. Он надеялся быть первым, но обманулся.
Уже стояли ко всем киоскам длинные очереди заботливых родителей,
и он, проклиная всех, а главное — свою нерасторопность, стал метаться
между очередями, ища ту, что поменьше. Наконец, какая-то очередь
показалась ему приемлемой. Он пристроился за старушкой, та все
время вертела головой и звала: «Васена! Васена! Васена!». Потом
сказала деловито Игорю: «Ты за мной? Я сейчас!» — и исчезла. Игорь
оказался за высокой женщиной в белом пальто с черным траурным
воротником. Женщина держала за руку маленькую плаксивую девчонку.
Девчонка сначала пыталась вырвать руку из материнского кулака,
но потом затихла и только чуть подвывала, уставившись в землю.
Очередь медленно дотянулась до окошка, из которого высовывалась
рука в митенках. Ногти у киоскерши были длинные и грязные, рука
ее двигалась, выкидывая подарки, медленно и лениво. Очередь уже
подходила, а старушки все не было, и Игорь хмуро подумал, что
хоть на одного человека очередь будет меньше. В этот момент женщина
в белом обнаружила, что очередь огибает киоск и уходит в глубину
леса. Женщина возмутилась и стала кричать, что она стояла не в
той очереди и, не обращая внимания на возмущенные крики рядом
стоящих родителей, разметала очередь и выхватила подарок из ленивой
руки, качавшейся в раздаточном окошке. Две очереди смешались,
вдруг выяснилось, что все стояли не в той очереди. Игорь оказался
в середине свалки, с трудом вырвался и стоял, беспомощно озираясь,
не зная, где же теперь добывать подарок. Издалека послышали крики:
«Васена! Васена! Васена!» — из леса появилась старушка. Подойдя
поближе, она оценила ситуацию опытным взглядом, потом обернулась
к Игорю: «Ты за кем стоишь?». Игорь беспомощно пожал плечами.
Тогда старушка крепко схватила его за руку, протащила сквозь две
наконец-то образовавшиеся очереди, и с криком «он здесь стоял!»
поставила перед окошком. Рука в окошке лениво поболталась в воздухе
и усталый голос произнес: «Ну, чего стоишь, давай талон». Игорь
полез во внутренний карман и обнаружил, что на нем не куртка,
а пальто. Внутреннего кармана не было. Очередь зашумела. Старушка
нетерпеливо толкнула его в спину, потом глянула в лицо, огорченно
крякнула, сунула в окошко свой талон, схватила подарок и растворилась
среди почерневшего от людей леса. Игоря оттерли в сторону и он
стоял в холодном поту, безнадежно обшаривая карманы. Ближайший
киоск закрылся, очередь к дальнему ушла за угол и исчезла. Игорь
побрел к выходу. Слезы застилали глаза, из носа текло, он с ожесточением
стал рвать жесткую полу пальто, чтобы добраться до брючного кармана
за платком. «Вот порву пуговицы,— подумал он, пальто распахнется,
и я помру от простуды!». Но все кончилось благополучно, он добрался
до кармана, но платка там не было, там лежал билет с талоном на
подарок.

Игорь бросился к киоскам — налево, направо, но все было закрыто.
Он побежал к дальнему киоску. Окошко было закрыто, он остановился
в тоске, но дверь киоска открылась и оттуда вышла старуха в ватнике,
закутанная в цветастую шаль. Игорь не мог выдавить из себя ни
звука и только размахивал перед ее носом билетом. «Госпoди,— воскликнула
старуха неожиданно девчоночьим голосом,— когда же вы, наконец,
кончитесь!». Она вытащила из-за пазухи картонную коробочку и сунула
Игорю. «Талон давай, сирота казанская»,— сказала она, забрала
талон, порвала его, бросила клочки на землю и побрела к лесу.

Игорь бережно положил подарок под пальто на грудь и отправился
к метро. Он шел, проваливаясь в снег, ботинки промокли, и мокрые
варежки уже не спасали закоченевшие руки. Платок был потерян и
он вытирал мокрое лицо руками. Он был счастлив. Подарок грел сердце
и напоминал ему, что мучился он не зря. Игорь прошел мимо фыркающих
лошадей, увидел в окне какого-то барака деда-Мороза с полуоторванной
бородой. Фантики шуршали по ледяному насту, закручивались в маленькие
вихри. Игорю казалось, что ноги его срослись с ботинками, и он
стучит по льду, как лошадь копытами.

Наконец впереди блеснул светофор и Игорь, прижимая к груди коробочку,
устремился к теплу. Под свист милиционера перебежал он улицу и
оказался подле дверей метро. Перед ним пожилой мужчина с трудом
открывал тяжелую дверь, но она не хотела поддаваться под напором
теплого воздуха, дующего изнутри.

Игорь беспомощно мыкался позади, пытаясь обойти его. Мужчина,
наконец, вошел, но дверь неожиданно вырвалась из его рук и смахнула
Игоря в снег. Коробочка лопнула, из-под пальто посыпалось ее содержимое.
Игорь, не обращая внимания на саднившую руку, пал на колени и
стал сгребать и рассовывать по карманам конфеты, вафли, печенье...

Люди натыкались на него, ругались, брюки на коленях промокли.
Игорь решил плюнуть на остальные конфеты и ехать домой. Он поднял
голову, собираясь встать, и увидел худющую девчонку, внимательно
оглядывающую снег, видно, желая поживиться его подарком. Игорь
вскочил на ноги и увидел отлетевшую в сторону шоколадку в блестящей
обертке. Помня о девчонке, он бросился к шоколадке и схватил ее
— вовремя, девчонка была уже рядом. Не глядя на нее, он юркнул
в дверь метро и скатился вниз по широченной лестнице. «Бог ее
знает, эту девчонку, еще скандал устроит или царапаться начнет».

На площадке, под гигантской фигурой партизана, он осмотрелся и
с облегчением решил, что девчонка отстала. Сомнения мучили его.
Последняя шоколадка была какой-то непонятной, такой он еще ни
разу не видел. Он разложил около огромного партизанского сапога
конфеты, пачку вафель, пачку печенья и подумал, что с прошлого
года шоколадных конфет стало меньше, а уж трюфелей вообще не было.

Игорь подивился, что за вафли на сахарине, вспомнил, что это что-то
медицинское и посомневался, можно ли это ему есть, если он не
болен? Потом, чуть помедлив, вытащил из кармана шоколадку. Теплая
пластинка удобно лежала на ладони. Была она какая-то радужная,
переливчатая, не то голубоватая, не то зеленоватая. Игорь перевернул
ее, что-то непонятное было написано на ней. Он покрутил рукой,
ища лучшее освещение, и вдруг увидел явственно проступившее слово
«Желание».

На пластинку упала тень, буквы погасли. Игорь поднял голову и
увидел застывшие глаза девчонки, жадно глядевшие на пластинку.
Игорь сжал пластинку в кулаке. Девчонка подняла на него глаза
и облизнула сухие губы: «Отдай мне!». Игорь даже отвечать не стал
на этот бред. Он быстро сгреб конфеты, сунул их в карман и, сжимая
пластинку в кулаке, сбежал вниз, к поездам.

Попав в гигантский ангар «Измайловского парка», он почувствовал
себя маленьким, будто брошенным пустыне. У него вдруг перепутались
направления, он позабыл, в какую сторону ему ехать, где выходить,
как он оказался здесь и что ему нужно. Бешеное нетерпение овладело
им, мчаться, бежать отсюда, он прыгнул в подошедший поезд, так
и не поняв, в какую сторону он едет. Двери захлопнулись и он услышал
холодный и, как ему показалось, презрительный женский голос: «Следующая
станция “Измайловская”». Игорь понял, что едет не в ту сторону.
Единственное, что его утешило, это беспомощная фигура девчонки,
проплывшая за окном. «Хоть от нее отделался»,— подумал Игорь.

За окном вагона мелькали какие-то строения, потом их перекрыла
серая бетонная стена, потом замелькали дома, появился лес... «Что
же я буду делать с Желанием»,— подумал он. Ничего не шло ему на
ум. Голова была пуста. Рядом какие-то женщины затеяли сложный
разговор, сравнивая прошлогодние и нынешние новогодние подарки,
потом одна из них обнаружила, что у ее соседки пластмассовый баул,
а у ее ребенка картонный.

Это задело женщину неимоверно и она, рассуждая, как несправедливо
устроен мир, вынудила соседку устроить пересчет содержимого баулов.
Оказалось, что в картонном на две шоколадных конфеты больше, это
несколько утешило нервную женщину, но хозяйка пластмассового баула
неожиданно оскорбилась и, не попрощавшись, выскочила на платформу.
Она утянула за собой огорченного сына, которому только-только
удалось наладить обменные связи с дочкой нервной женщины. Игорь
засмотрелся на сложности человеческих взаимоотношений и чуть не
позабыл выйти. Он проскользнул мимо закрывающихся дверей и оказался
на открытой, продуваемой ледяным ветром платформе. Кой черт придумал
эти открытые станции?! Обратного поезда все не было. На табло
загорелось 5, потом появилось 6 минут, потом табло погасло, поезда
все не было. Игорь на всякий случай оглянулся, отошел к свету
и приоткрыл ладонь — пластинка лежала целенькая, теплая, блестящая.

«Так чего же я хочу? Чего мне не хватает? Жить вечно? Или нет
— все знать? Хотя это было как-то по школьному. Зачем мне знать
все?». Подошел поезд. Игорь вошел в холодный вагон и механически
сел, ерзая на холодной клеенке сидения.

«Чего ж я хочу? Может быть, как-нибудь осчастливить мир? Чтобы
не было голодных? Сделать так, чтобы людям не нужна была еда.
Например: чтобы они не хотели есть, а питались воздухом, нет,
нельзя, они же весь воздух съедят».

От этих размышлений Игорь почувствовал зверский голод. Он стал
рыться в карманах. Выбирая, что ему съесть, и решил начать с печенья.
Уничтожая печенье, он задумался, съежился, покачивание поезда
усыпляло его. Засыпая с полным ртом печенья, он вдруг подумал,
а не шутка ли все это,— дурацкая, дед-морозовская? Игорь подскочил
на месте — точно, какое может быть «Желание»! Это же волшебство,
а волшебства — нет! Есть только проклятая школа, только скандалы
и завтрак, который не лезет в непроснувшееся брюхо. Ничего нет!
Он выхватил пластинку, и снова жадно прочел: Желание. Игорь поднял
в задумчивости голову и увидел синюю шерстяную шапочку девчонки,
не отрывающей взгляд от его руки. Игорь сжал ладонь, как он мог
забыть про нее?

За окном пролетали необъятные просторы Измайловского парка. «Дождалась»,—
с горечью подумал Игорь. Девчонка шмыгнула носом и сказала пронзительным
шепотом: «Отдай мне!». Девчонка была сумасшедшей. Это как дважды
два. Нормальный человек не мог так нагло приставать к другому
человеку. Непонятно было, что ей отвечать.

Игорь промолчал и на всякий случай отвернулся. Он засунул руку
в карман и решил не отдавать — держаться до последнего. Девчонка
что-то шептала ему то в одно ухо, то в другое, потом стала хватать
за руку. Игорь не выдержал и перешел к другой двери, девчонка
перебежала за ним. Какая-то бабка, посмотрев ей вслед, сказала
«о, любовь!» и толкнула сидевшего рядом мужчину. Тот оторвал глаза
от газеты и попытался, напряженно глядя из-под очков, понять,
где — любовь. Так ничего и не увидев, он посмотрел удивленно на
блаженно улыбающуюся бабку и опять уткнулся в газету.

Игорю было неудобно и стыдно, он подумал, что надо отделаться
от девчонки, но решил подождать до «Площади Революции», а там
дунуть переходами. На «Курской», как всегда, в поезд хлынул народ
с вокзала. Поддатые, веселые мужики навалились на них и прижали
друг другу. Один из мужиков держал над головой торт. Игорь попытался
отодвинуться от девчонки, но ничего не вышло. «Ну что тебе, жалко?
— шептала она. Мне же это очень нужно. Ты же какую-нибудь глупость
загадаешь, а я...».

Игорь отвернул голову, но стоять так было неудобно. И ему пришлось
снова повернуться к ней. Он ругал ее про себя последними словами,
пытался изловчиться, встать к ней хотя бы боком, но ничего не
получалось. Он затих и подумал, что еще никогда не стоял так близко
к девчонке, прямо вплотную. Она была меньше его ростом и тыкалась
ему в плечо, вставала на цыпочки и, задирая голову, все время
говорила ему в ухо пронзительным шепотом. От нее пахло чем-то
сладким, почти приторным.

«А она ничего»,— подумал Игорь. Поезд тряхнуло на стрелке, девчонка
навалилась на него всем телом, но Игорь не стал освобождаться.
Девчонка, как видно, что-то почувствовала или удивилась, что он
перестал сопротивляться. Она замолчала, глядя на него снизу вверх
огромными голубыми, прозрачными, почти без зрачков глазами. В
школе у географички стоял на столе огромный кристалл горного хрусталя,
такой же голубой и прозрачный.

«Она же не виновата, что ей так сильно хочется,— подумал Игорь.—
В конце концов, “Желание” досталось мне случайно. Оно могло попасть
и к ней». Поезд остановился как раз в то самое мгновение, когда
рука Игоря, казалось, сама по себе поползла вверх из кармана,
вытаскивая на свет пластинку. Еще бы одно мгновение,.. но твердый
женский голос в динамике сказал: «Площадь Революции». Народ зашевелился
и хлынул в разъехавшиеся двери.

Игорь мгновенно оторвался от девчонки и рванул к ближайшей лестнице.
«Разжалобился, тюфяк! Раззявил варежку! Сейчас бы она и хапнула
“Желание”, а тогда прости-прощай! Первый раз в жизни повезло,
и сам же, своими же руками чуть не отдал! Чего там, бери, тебе
же очень нужно! Дурак! Дурак! Идиот проклятый!».

Игорь мчался по переходам, эскалаторам, лестницам, прячась на
всякий случай за спинами, оглядываясь, нет ли за ним погони. Наконец,
попетляв вволю и, как ему показалось, достаточно запутав следы,
он решил вернуться на свою станцию. Переводя дух, он чинно спустился
по эскалатору, вышел на свою платформу и увидел поезд, но войти
в переполненный вагон было невозможно. Внутри слышались чьи-то
возмущенные крики, кто-то, видно, пытался выбраться наружу, но
так и не вышел. Толпа на платформе хлынула к вагонам, и, постояв
в недоумении, отхлынула. Поезд ушел, и Игорь побрел к месту остановки
последнего вагона, чтобы на своей станции выйти прямо к выходу.
Он встал на свое излюбленное место — третья дверь от конца. Народ
клубился вокруг, толкая его в спину и чуть не спихивая на рельсы.
Распахнулись очередные двери и нескольким счастливцам удалось
вырваться из вагона на волю. Спины в дверях просели внутрь и на
образовавшееся место ринулся народ. Игоря зажало внутри потока
и занесло в вагон, он хотел ухватился за перила и остался у выхода,
ему скоро надо было выходить, но ничего не вышло: его ткнуло в
противоположную дверь и прижало к голубоглазой девчонке в синей
шапочке. «Ни в один поезд влезть не могла,— пожаловалась девчонка:
«А ты где был?» «Я тоже»,— буркнул обречено Игорь. «Мне до “Сокола”,
а тебе куда?». «А мне домой»,— хмуро сказал Игорь, думая, что
теперь ему уже никогда от нее не отделаться. Так оно и вышло.
На «Маяковской» он с трудом пробился к выходу, она вылезла вслед
за ним. Несколько минут девчонка молчала, но потом не выдержала:
«Меня Саша зовут. А тебя?». Игорь шел, сжав губы и затравленно
озираясь — не слышит ли кто, что несет эта идиотка? Наконец они
оказались на плошади и тогда он сказал в полный голос и, как ему
показалось, очень грозно: «Отстань от меня!». Здесь, в родных
местах, Игорь почувствовал себя в силах защищаться. Уж тут-то,
на родной территории, ему нечего было бояться. Он прижал девчонку
к стене и заорал: «Вали отсюда! Ничего я тебе не дам! Тоже, нашла
дурака! Вали, вали, а то хуже будет!». Он повернулся к ней спиной
и пошел домой, ощущая, как раздаются его плечи, а мускулы набухают
и крепнут.

Все оказалось зря, девчонка шла следом. Она уже ничего не просила,
только ныла что-то нудным голосом. Они прошли мимо серого с гнилью
каменного Маяковского. Игорь, как обычно, глянул на него, завидуя
его напору и уверенности. В который раз он подумал: интересно,
что же поэт держит в сжатом кулаке, засунутом в карман? Фигу?
А может, бомбу?

Надо было решать, куда идти. Направо — к отцу, но его наверняка
не было дома. А то, конечно, он бы сразу разобрался с этой девчонкой.
Нет, к отцу он все равно бы не пошел, не хотелось выставлять себя
в глупом виде. С тех пор, как отец поссорился с мамой и стал снимать
комнату, его невозможно было застать дома. Отцу он тоже завидовал,
как и Маяковскому. Они оба не думали — плохо они живут или хорошо.
Они просто жили как хотели.

Идти домой с таким хвостом тоже было нельзя. Во-первых, не стоило
показывать, где он живет; во-вторых, если мама что-то узнает,
объясняться придется всю жизнь, и все одно, ничего не докажешь,
да еще будешь во всем виноват. Придется водить девчонку по улицам,
надеясь, что она не выдержит мороза и отстанет.

Они пошли налево, мимо кино, по узким, нечищеным, запруженным
машинами улицам. Зашли в кассу посмотреть, на что есть билеты,
но так ничего и не увидели за чужими спинами и побрели дальше,
вдыхая тошнотворный запах мрачной казармы табачной фабрики «Дукат».
Почувствовав на языке знакомый с младенчества сладковатый привкус
табака, Игорь как будто открыл глаза и с изумлением увидел, что
ноги сами несут его к дому.

«А может, плюнуть»,— подумал он в изнеможении. Ему надоело бороться,
надоело, все надоело! Пойти домой и захлопнуть перед ее носом
дверь?! Нет, можно было столкнуться с мамой и вообще, если девчонка
сумасшедшая, конечно, нельзя показывать ей свой дом. Он погладил
пальцами теплую поверхность «Желания» и решил держаться до конца.
Они стояли около бетонной ограды, и Игорь уже решил нырнуть в
знакомую дырку, через которую он всегда сбегал с уроков, как оттуда
послышались голоса старшеклассников. Игорь стал судорожно соображать,
как избежать этой встречи. Девчонка понуро стояла сзади: если
он побежит назад по пустой улице, то она может не понять, что
происходит, замешкается, и они ее схватят. Компания за забором
решала, кто же полезет первым. Никто не хотел, ожидая пинка, подставлять
свой зад.

«Перейду на ту сторону,— решил Игорь,— а там уйду проходным двором».
Но тут кто-то из старшеклассников решился и вылетел на улицу,
получив-таки дружеский пинок. Игорь не успел увернуться и упал,
сбитый с ног. Девчонка отскочила и прижалась стене. Ребята окружили
Игоря. Один из них держал в руках его шапку.

«Ну что, шкет, хочешь шапку купить? — ухмыльнулся Володька из
девятого,— вытрясай карманы». Игорь затравленно оглянулся, бежать
было некуда, денег откупиться тоже не было. «Давай его перевернем,
как Буратино»,— предложил кто-то. «А давай на нем с горки покатаемся»,—
сказал другой cлабым, тягучим голосом. «Во-во,— поддержал Володька,—
голым задом». «Вот сволочь,— мелькнуло в голове у Игоря,— а еще
в нашем подъезде живет». И опять послышался противный, тягучий
голос: «Проносились пионеры где-то рядом, с горки ледяной, голым
задом». Голос добавил задумчиво: «Некрасов, “С кем на Руси жить
хорошо”». Все захохотали. Они прямо корчились от смеха.

«Чего вы, ребята,— пробормотал Игорь,— я же вам ничего не сделал».
«Еще б ты нам что-то сделал...»,— веско ответил кто-то из них
и они стали подступать к Игорю. Неожиданно от забора оторвалась
девчонка, выхватила у Володьки шапку, схватила Игоря за руку,
проскользнула между опешившими старшеклассниками и рванулась в
дырку. Игорь, не раздумывая, побежал за ней.

Следом, было, бросились в погоню, но пока они толкались в узком
проеме, Игорь и Саша были уже далеко. К тому же, к стене подходила
молоденькая учительница младших классов и компания застыла, встречая
ее. «Клена Федоровна! С Новым годом! Приятной компании! Всю ночь
вам... глаз не смыкать! — сказал кто-то с многозначительной паузой.
А веселой компании вам не нужно?». «Но-но, самцы!» — сказала Клена
Федоровна чуть дрогнувшим голосом и полезла в пролом. А они стояли
вокруг и значительно закатывали глаза.

Игорь и Саша сидели на скамейке и пытались отдышаться. Морозный
воздух теркой раздирал горло. «Вот сволочи!» — с чувством произнес
Игорь, пытаясь как-то развеять впечатление от своего позора. «Ага,—
согласилась девчонка,— страшные гады. Они же “Желание” могли забрать.
Их стрелять надо всех до единого». У Игоря неожиданно вырвалось:
«Взять бы да пожелать, чтобы их вообще больше не было! Чтобы они
исчезли и костей не осталось!».

Он замолчал и подумал, что сейчас она опять к нему пристанет,
но Саша задумчиво сказала: «Жалко на них хорошую вещь тратить.
Знаешь,— говорила она, прикрывая варежкой рот, и потому глухо
и значительно,— мне в жизни поможет только чудо». «А кому оно
не нужно?» — сказал Игорь. «Нет, конечно, всем нужно чудо, но
женщине особенно»,— и девчонка со страданием в глазах глянула
на него. Игорь сочувственно кивнул, ухмыльнувшись про себя. Но
в лице ее проявилось что-то взрослое, не девчоночье, и такое умилительное,
что Игорь уставился на нее, пытаясь поймать это что-то в ее глазах,
губах...

«Я вообще жутко невезучая. Представляешь, в четыре года я чуть
не утонула, честное слово. Попала в какую-то яму, хочу заорать,
а голоса нет. Страсть. В фигурное катание пошла, так тренерша
дура сказала, что я неперспективная. И в бассейне то же самое.
И в дискотеке никто со мной не танцует. Один только полез в темноте
целоваться, а я его как толкнула, чего он на меня как на стенку
лезет. Так он упал и голову разбил; меня же еще к директору потащили,
родителей вызывали. Затаскали,— вздохнула она.— Я же еще и виновата!».

Она посмотрела на него вопросительно: «Я же ничего себе, я вполне?».
Игорь внимательно осмотрел ее и сказал честно: «Ты красивая».
«Красивая,— протянула она с горькой усмешкой.— Все меня обскакивают,
обгоняют. Одна глазками сладенькими похлопает — все, ай-ой, Мальвина!
Другая руку тянет, спросите меня, я такая умная! А я так не могу!».

«Но ты же смелая,— стал убеждать ее Игорь,— вон как выскочила».
«А что же я, смотреть буду, как наших бьют?». «Я так не могу,—
вздохнул Игорь,— они так смотрят, будто я насекомое. У меня от
этого ступор начинается». Он горестно вздохнул. Девчонка встала:
«Ладно, я пойду. Можно я тебе позвоню?» «Звони»,— согласился умиротворенный
Игорь. Все складывалось хорошо: «Желание» оставалось у него, девчонка
уходила, да и оказалась она ничего, вот еще и позвонить хочет.
Ему еще никогда не звонили девчонки не из его класса. Он сказал
ей свой телефон; она повернулась и пошла, а потом, уже из подворотни,
крикнула: «А что ты с ним будешь делать?». Игорь понял, о чем
она спрашивает. «Еще не решил. Думать буду». Девчонка молча повернулась
и скрылась за углом, но Игорю почудилось, будто она сказала: «Ну
думай, думай».

Игорь отправился домой. Он осторожно открыл дверь, прислушиваясь,
дома ли мама. Ему не хотелось объяснять ей, почему он опоздал.
Говорить о «Желании» тоже не имело смысла. Мама стала такая нервная,
по любому поводу начинала рыдать и кричать на Игоря. И никогда
нельзя было угадать, будет она радоваться или огорчаться. Лучше
не рисковать. Мало ли как она отнесется к подарку Деда Мороза.
Может, даже отберет. Мамы не было. С трудом — казалось, одежда
примерзла к телу — он разделся. Потом пошел на кухню, хотел поставить
чайник, посидеть за чаем, подумать. Сил не хватило, и он только
вытащил из холодильника плавленый сырок и решил съесть его в постели,
но так и не съел, а заснул, сжимая в кулаке полуразвернутый сырок.

Игорю снился обычный запутанный сон; без звука и цвета. Бегущие
толпы, развалины и танки, танки... А в конце он обязательно падал.
И только начинали идти танки — он с замиранием сердца ждал, сейчас
он начнет падать. И вот волна накатывалось. Он срывался в пропасть,
а уж дальше... как повезет. Но падая, напрягаясь, собираясь в
комок, он говорил себе: «Если это сон, останусь жив, а нет...».
Но, благо, это всегда был только сон. Из пропасти, в которую он
падал, донесся голос, звавший его. Он попытался проснуться, кажется,
его звала мама, но когда сознание стало возвращаться, Игорь услышал
голос маминой подруги Вероники: «Да он все равно спит, оставь
его». Дверь хлопнула и Игорь, так и не поняв, сон это или явь,
опять провалился в пустоту.

Разбудил его настойчивый телефонный звонок. Он полежал немного,
собираясь с мыслями и привыкая к новому звуку, потом встал и подбежал
к телефону. В трубке незнакомый женский голос сказал: «Игорь?
Здравствуйте. Я мама Саши. Нам нужно встретиться. Это очень важно
для будущего. Ждем через пятнадцать минут у метро. Нет, лучше
у этого... с колоннами, да, у зала Чайковского». И в трубке загудело.

Игорь стоял в недоумении, не понимая со сна, кто с ним говорил.
Какой Саша? И что маме этого неизвестного Саши от него нужно?
Он положил трубку, с омерзением отодрал прилипший сырок. Пока
Игорь мыл руки и чистил трубку, он совсем забыл о звонке. Стал
рыскать по холодильнику, переставляя с полки на полку полупустые
кастрюльки и сковородки. В глубине отыскались полбутылки кефира
и джем. Он по привычке оглянулся, чтобы спросить у мамы, можно
ли взять джем, но мамы не было. Он почувствовал мгновенный приступ
тоски. Игорь включил телевизор и привольно расположился за столом,
намазав несколько кусков хлеба джемом и запивая все это ледяным
кефиром. Джем был румынский, Игорь называл его волосатым: в нем
почему-то часто встречались длинные волоски явно не фруктового
происхождения. На экране кукольный зайчик, одетый дедом Морозом,
пожелал ему спокойной ночи, а поросенок Хрюша хриплым басом прохрюкал:
«Спокойной ночи, ребята!». Пошла песенка, и ставя в холодильник
джем и кефир, оставленный на донышке, чтобы не мыть бутылку, он
вспомнил, как выяснял когда-то, что такое «пятнадцать минут».
Мама долго искала понятное ему объяснение, а потом сказала: «Пятнадцать
минут, это как “Спокойной ночи”, а тридцать...». Пятнадцать минут!
Его ждет у метро загадочная мама загадочного Саши!

Он вылетел из дома, заматывая на ходу шарф. Уже подбегая к метро,
Игорь вдруг сообразил, что его ждет мама новой знакомой, но понять,
зачем он ей нужен, так и не смог. Захлебываясь холодным воздухом,
он проскакивал и протискивался между спешащими, смеющимися и ругающимися,
жующими на ходу людьми. Как он узнает эту женщину?

Из подворотни дома, где жил Булгаков, выскочили несколько пьяных
хохочущих ребят, и Игорь обежал вокруг них, соскочил около троллейбусной
остановки на мостовую и под визг толпы и тормозов подумал: «Господи,
хоть бы живым остаться!». Оттолкнувшись ногой, он выскочил на
тротуар, ткнувшись носом во что-то мягкое, пушистое, ойкнувшее
от удара. Больше он не спешил, шел медленно и все переживал вид
надвигающегося троллейбуса, скользящего по льду с неподвижными
колесами.

Сашка появилась неожиданно. Глянула на него хмуро и сказала: «Ты
что с ума сошел? Мы уже полчаса ждем». «А я чуть под троллейбус
не попал»,— пробормотал, оправдываясь, Игорь. «Ну и дурак,— безразлично
произнесла девчонка.— Ты с моей мамочкой поговори, а я... я сейчас
приду». Она повернулась к нему спиной и затерялась в толпе.

Из-за балетного киоска вышла высокая женщина в темном пальто с
огромным рыжим воротником. «Ах вот ты какой,— ласково сказала
она,— ну просто герой. Ты моей Сашеньке сразу понравился. Сейчас
хорошие мальчики — редкость. Нынче хорошего мальчика днем с огнем
не сыщешь. Тебя Игорем зовут? Вот и хорошо. А у меня к тебе дело.
Очень важное. Важное-важное». Она нервно оглянулась, но, вероятно,
так и не увидела, чего ждала, и опять повернулась к Игорю:

«Ты как к моей Сашеньке относишься? Я тебя прямо спрашиваю, как
мать». «Ничего отношусь»,— удивленно и нехотя пробормотал Игорь,
и вспомнил, как мама всегда ему говорила: «Ничего — и есть ничего».
Но Сашина мама ничего такого говорить не собиралась, наоборот,
она почему-то обрадовалась и сказала: «Да, моя Сашенька такая,
вызывает сильные чувства. Я очень рада, что она тебя понравилась.
Она очень хорошая, это я тебе не как мать говорю, это честно».
Она опять повернулась, внимательно посмотрела в сторону метро,
и, как видно, отчаявшись, заговорила быстро, почти захлебываясь:
«Да, так вот я о чем. Моя дочь страшно невезучая. Она на фигурное
катание пошла, так тренерша испугалась, что Сашенька ее дочку
обойдет, и мою выперла». «А,— вспомнил Игорь и потянул значительно,
чтобы показать что он в курсе и принимает все близко к сердцу,—
как неперспективную». «Она еще похлеще придумала,— возмущенно
вскричала женщина,— будто моя Сашенька у кого-то там кофту стащила.
Да, ты можешь себе представить? Зачем она ей? Да у нее дома десять
таких лежит, и в сто раз лучше! А в бассейн она пошла, так то
же самое!» «Что, тоже кофту?» – заинтересованно отозвался Игорь.
«Почему именно кофту?!» — неприязненно глянула на него женщина,—
не в этом же дело. Просто не везет. А она девочка замечательная.
У нее друг был из приличной семьи, чуть старше ее, ну, все как
надо. Так на тебе, уехали!». «Куда уехали?» — удивился Игорь.
«Куда хотели, туда и уехали, нам там не бывать». Она задумалась
на мгновение и горестно вздохнула. Игорь не понял, от чего она
страдает, но пожалел ее.

Наконец, Сашина мама собралась с духом и решительно посмотрела
на Игоря. «Ладно, ты мне другое скажи, что у тебя за “Желание”.
Оно у тебя?!». «Ага»,— с готовностью ответил Игорь. «Ну, покажи!».
Он опустил руку в карман, но вдруг губы женщины вытянулись трубочкой,
а глаза так жадно заблестели, что Игорь почувствовал что-то недоброе,
вынул руку из кармана и молча покачал головой: «Не покажу». Женщина
разочарованно вздохнула и развела руками — мол, не понимаю, чего
ты боишься. И, будто подчиняясь этому жесту, из-за ее спины вынырнули
две разгоряченные бегом, тяжело дышащие мужские фигуры. Один,
и к нему женщина повернулась, был, видимо, отец Саши, другой,
похоже, брат.

«Ну, чего?» — спросил, задыхаясь, отец. «Ничего,— язвительно ответила
ему жена,— а ты чего?». «Да мы за тортом стояли, перед нами кончились,
черт бы их подрал. Ладно, а этот чего? Давай я с ним поговорю».
«Подожди, не надо,— хмуро ответила женщина,— я детей знаю. Сама
договорюсь...».

Она взяла Игоря за руку и как бы доверительно отвела в сторону.
«Ну, чего ты ломаешься? Ведь тебе эта штука не нужна. Зачем она
тебе? Ты же мальчик, у тебя и так все будет хорошо. А тут надо
помочь товарищу. Я сама пионервожатой была, знаю, как должно быть.
Сам погибай, а товарища выручай! Пионер человеку друг... то есть
наоборот, человек пионеру... Ну, ты сам знаешь — друг, товарищ
и брат. Как же ты можешь спокойно смотреть, как твой товарищ погибает?»
Она положила ему руки на плечи и, задрав голову, выкрикнула: «Как
три мушкетера! Как пионеры-герои! Как Леня Голиков! Как Павлик
Морозов! Как Ася Самосшитова!». Внутри Игоря что-то стало рваться.
Ему захотелось скандировать вместе с ней: «Как пионеры-герои!
Как три мушкетера!». Но не мог себе этого позволить, он молчал.
Отец в такие минуты говорил ему: «Ушел в глухую несознанку». Женщина
замолчала и, оставив его, подошла к мужу. «Не понимает»,— со скорбным
сожалением сказала она. Игорь смотрел на них и лихорадочно соображал,
как бы сбежать? Сбежать в глухом бетонном мешке между залом Чайковского
и театром Сатиры был только один выход, и они его загораживали.
Можно было попытаться проскользнуть между ними, но это казалось
стыдным. Да и потом, что уж такого плохого могли сделать ему эти
на вид вполне приличные люди?

Мужчина подошел к Игорю и сказал: «Чего молчишь? Трешку хочешь?
А, красненькую? Что, не знаешь, что это? Десятку дам»,— пояснил
он. От стены отделился высокий парень, брат Сашки: «Дайте его
мне, он сразу все отдаст». «Ладно, ладно,— замахал руками отец,—
отойди! Я с ним по-мужски поговорю». И опять Игоря взяли за плечи
и повели по бетонному коридору. «Давай поговорим как мужчина с
мужчиной, бог с ними, с женщинами. Ты знаешь такое слово – надо?!»
Игорь согласно мотнул головой. Он хорошо знал это слово. «Надо
— значит надо! Партия сказала надо, комсомол ответил — есть!»
Он даже почувствовал гордость, к нему еще никогда не обращались
с этим важным словом. «Ты пойми,— значительно сказал мужчина,—
это твой долг, и тебе сразу станет легче». «Никуда не деться,
подумал Игорь — надо! Он опять опустил руку в карман. Мужчина
снисходительно посмотрел на жену и, впав в благодушное настроение,
сказал: «А я тебе все-таки красненькую дам. Я добрый, цени!».

Игоря как кипятком ошпарило — не отдам! И мужчина, поняв, что
сорвалось, заспешил: «Черт с тобой, бери пятнадцать! Бери двадцать!»
И, увидев, как от стены отделяется фигура сына, сказал злобно:
«Больше двадцати пяти не дам, бери четвертной, а то хуже будет!»
Игорь молчал. Мужчина повернулся к сыну и сказал, вздохнув: «Не
понимает, когда с ним по-человечески говорят». Женщина поддержала
его: «Закоренелый». И мужчина, внезапно налившись злобой, бросил
через плечо: «У, жидовская морда!». Сын подождал, пока отец отойдет,
подошел к Игорю и сказал, ухмыльнувшись: «Он не жидовская морда,
он наш в доску, кулачок». И, не размахиваясь, ткнул Игоря кулаком
в живот. Игорь согнулся от страшной боли, обхватил руками живот,
залепетал сухими губами: «За что... что я сделал». Удар в подбородок
выпрямил его, но тут ноги перестали держать, и он стал медленно
сползать вниз. Парень схватил его за воротник и прижал к стене:
«Руки подними! Подними, говорю, руки! Помочь?». Игорю собственные
руки показались чугунными, но он все-таки поднял их. Все плыло
перед глазами, и ему чудилось, что он не стоит, прислонившись
к стене, а лежит на ней. Парень деловито вытряхнул на снег из
его карманов ключ, медь, какие-то крошки и камешки, ковырнул все
это ногой, потом повернулся к родителям и сказал без всякого сожаления:
«Нет у него ничего, дурь все это,— и усмехнулся, глядя на отца,—
а ты ему сразу четвертной суешь. Кому поверили девке-дуре». Брат,
как видно, был человек рассудительный. Он отпустил ворот Игорева
пальто и Игорь съехал на корточки. Не боль ела его — мысль, что
«Желание» исчезло, была острее, чем любая боль. К нему опять подошла
женщина, села на корточки напротив него и, глядя прямо в глаза,
зашептала: «Тебе больно, да? Тебе холодно?». Она взяла его ладони,
сняла варежки, дохнула на заледеневшие пальцы, положила его руку
себе под пальто. Игорю стало так тепло и сладко, что он забыл
все: и боль, и унижение. Женщина наклонилась к нему, и ее лицо
показалось Игорю прекрасным и чуть жутковатым. Он почувствовал
ее запах, летний запах терпких цветов. А глаза ее были, как у
Сашки — прозрачные, бездонные, почти без зрачков, и чего-то странного,
непонятного ждущие. «Ты мне скажи,— прошептала она,— “Желание”
у тебя?». «Потерял,— беспомощно прошептал Игорь, страдая, что
не может ничего для нее сделать». «Дерьмо!» — твердо сказала женщина
и так резко встала, что Игорь упал на бок. Когда он, наконец,
поднялся, их уже не было. Медленно подобрал он ключ и разбросанные
по снегу копейки и побрел к Садовой. На улице стояла Сашка, она
рыдала. «Ты чего?» — едва шевеля губами, спросил Игорь. «Сволочь
ты, мое “Желание” потерял!». Он обошел ее и побрел по Садовому
кольцу, мимо искрящихся огоньков иллюминации, мимо толкавших его
людей, вниз, вниз. Варежки остались там, в каменном мешке, и он
засовывал заледеневшие руки все глубже в карманы, раздирая и так
уже ветхую подкладку. «Один,— горько думал он,— совсем один. Хотя
бы кто-нибудь подобрал, как котенка, как щенка. Хоть бы жениться
было можно. Хоть бы кто-нибудь меня нашел»... Он прошел по подземному
переходу, но не посередке, как всегда, а по стенке, боясь, что
ноги подведут его и он упадет. Карман порвался окончательно и
рука проскользнула за подкладку. «Желание»! Сначала он даже не
обрадовался, зачем оно ему? Что с ним делать? Но потом вдруг понял,
чего он хочет на самом деле! Он рванулся вперед, бежал до дома,
не останавливаясь. Они должны быть дома, все, все вместе — он
так загадал! Как раньше, когда все было хорошо — он так желает!
Игорь открыл дверь и посмотрел на вешалку — она была пуста. Никого!
Не раздеваясь, он сел на пол около двери и стал ждать, зажав кулаке
пластинку «Желания».

На следующее утро он проснулся в своей постели. На кухне мама
гремела посудой, одновременно разговаривая по телефону. Он лежал
с закрытыми глазами и старался понять, что происходило на самом
деле, а что только приснилось ему. Ему помнилось, как хлопала
входная дверь и отцовский голос сказал, что не надо его будить.
Значит, мама и папа были здесь в новогоднюю ночь, и значит «Желание»
все-таки сработало!

Это была страшная зима. Тогда от жуткого мороза лопались трубы
в новых домах. Люди грелись у костров во дворах, автобусы не ходили,
а с трамваев слезала краска и висела лохмотьями. Игорь дышал на
морозе через сжатые зубы, чтобы было не так больно горлу, пока
мама не сказала, что так можно простудить зубы. С тех пор в такие
морозы он никогда так не делал, а дышал через колючий шарф.