Литературная критика

Разборы не без чтения. Домен текстуального анализа Дениса Иоффе

Творчеством Ильи Пригожина, по экстрадиционным тартуским
слухам, зачитывался Юрий Лотман.

Тексты этого временника, стоит заметить,
не самые доступные из возможных. И вот недавно – в одной из ночей
имел место метафизический НТВ-эфир Гордона, где два умудренных
академических физика описывали структуры энтропии, выясняли причинность
Времени. Халдейская мифологическая система показалась наиболее
вдохновенной (наряду с египетской).

Аккурат в ночь после этого Эфира, прислал Пан Песочный, в
волнах борейного ветра-зефира свой очередной эссей. Неслучайно,
он оказался посвящен в синтагматику временнЫх циклов, многомерно
представляя залежи всходов Его Прибытия (если
перефразируем заглавие одной поэмы Александра Блока).

Денис Иоффе.

«...сложные системы обладают высокой чувствительностью
по отношению к флуктуациям. Это вселяет в нас одновременно и надежду
и тревогу: надежду на то, что даже малые флуктуации могут усиливаться
и изменять всю их структуру (это означает, в частности, что индивидуальная
активность вовсе не обречена на бессмысленность); тревогу—потому,
что наш мир навсегда лишился гарантий стабильных, непреходящих
законов. Мы живем в опасном и неопределенном мире, внушающем не
чувство слепой уверенности, а лишь... чувство умеренной надежды».

Пригожин И., Стэнгерс И. Порядок из хаоса.

Пожарный говорил астроному: «Друг мой, ни холодом лёд, ни печку
льдом — не растопишь. У тебя — телескоп и в него ты видишь тела
небес охваченные пожаром, а у меня — брандспойт, но, сколь я не
мотай свой шланг, всё не дотянусь потушить их». Астроном ответил
пожарному: «Атом всегда жив и счастлив, несмотря на громадные
промежутки небытия или состояния в неорганическом веществе. Будь
так же счастлив просто распыляя веером воду и довольствуясь радугой».
Пожарный рассказал астроному историю про начальника расчёта, который
влюбился в рукав 4-й водомётной машины. Он писал ему письма и
засовывал их во влажную брезентовую полость. При выезде на пожар,
рукав разорвало и он погиб, опутанный холодными скользкими кольцами.
Астроном принялся рассуждать: «Жизнь ограничена временем, как
забором строительная площадка, за ним вещи скрываются от самих
себя, а наблюдатель размножается каждое мгновение в каждой точке,
разбегаясь в будущее континуумом альтернатив». «Что ж, природа
любит скрываться, но звёзды в мешке не утаишь, хоть ты и астроном»,—
обиженно заметил пожарный.

Лето исчезало, раскрошив одиннадцать зубчиков августейшей короны
— своей последней декады дополненной лишним днём со щедростью
рачительного хозяина, который бережлив там, где нужно, для того
чтобы иметь возможность быть щедрым в другое время и в другом
месте. И вот; сырая предосенняя мгла растворила всё — бесследно
и настежь, была очевидна прозрачность конца и не чудилось тайн.
«Уйдём отсюда, астроном, закрывай-ка свой планетарий, если что-нибудь
и может возникнуть из этого небытия, то, какова бы ни была возможность
такого возникновения, она, во всяком случае, налична в беспечной
возможности в свернутом виде, как эти вот деньги. Пойдём и возьмём
красное вино, фрукты, разложим костёр по всем правилам и сварганим
глинтвейн в моей медной каске».

Астроном напоследок глянул в свой телескоп, но, увидав лишь овчину
туч, немедленно принял его предложение, а мы расстанемся с ними
ненадолго, с тем, чтоб немного порассуждать и определиться в некоторых
правилах, которых мы будем придерживаться в дальнейшем, когда
придя, как говорится «на всё готовенькое», посидим вместе с ними
за каской глинтвейна.

Итак,

Вольная грамота

Если обычные формы высказывания, говорения или же разглагольствования
(по Д. Иоффе) используют стандартные способы взаимосвязи, как
то: склонение, спряжение, изменения по родам и числам, и т.п.,
то в случае вольной грамоты в дополнение к этим, уже
существующим, добавляются вновь появившиеся, или ещё не сбывшиеся
следующие формы:

1. Уклонение.
2. Отклонение.
3. Стяжка.
4. Напряжение.
5. Распряжение.
6. Заворот.
7. Перемешивание.

Добавлены безродные окончания и окончание иррационального числа
–э–, кроме того введены, т. н. «метеосуффиксы», позволяющие с
достаточной чёткостью определить шёл ли дождь или мело снег или
же листопад.

1. Слова наизнанку.
2. Бескоренные слова.
3. Неизвестные слова.
4. Слова без букв.
5. Бесконечные слова (т. е. без окончания).
6. Немыслимые слова.
7. Слова умолчания.
8. Всесоставные.

Пока и достаточно.

Возвращаясь –к–, –в– и –около– ненадолго оставленных пожарного
с астрономом, мы как-нибудь поупражняем разум наш в заявленных
новых возможностях. А сейчас:

Письмо начальника пожарного расчёта Впотьмых Ч. П. в рукав 4-й водомётной машины от 12 февраля 1997 года

Я ехал в метро и уют тоннеля соскальзывал пообок бок и любой входящий
ли, вышедший ли, здесь был и не стал. О чём и надпись: «Не прислоняться».
Кто прислонился — спал и выпал. Вон — ты, почти в то время, и
блеска глаз — на предыдущие полутора десяток лет. Остановка станции
Пл. Ленина выпустила тебя, разомкнув створ дверей, и с лязгом
поднял эскалатор. Я пропущен и пуст — весь на этот вагон. Я подошёл
к той двери, где за которой пульт управления и свободный штурвал.
Что мне здесь было понять? И я сознал отпереть дверь случаем сунувши
ключ в треугольный паз. Вложа в руки штурвал, я повёл опустелый
вагон, оторвав его прочь от всего состава резким поворотом вбок,
только завидев уходящий влево тоннель. Хотя и был я оторван от
движущегося локомотива, инерции моего вагона достало чтобы выбраться
на свет по восходящим путям. Несколько прокатив по заржавленным
рельсам, он остановился среди зарослей кустов и трав неподалёку
от ремонтного депо ст. Купчино. Я вышел и выбрался к автобусной
остановке, где 76-й маршрут и через пару-тройку перегонов оказался
у твоего дома. Войдя в парадную и поднявшись несколько пролётов
наверх, я присел на подоконник и выкурил 6 сигарет. Ты открыла
дверь и начала восхождение по лестнице вверх и, достигнув того
места которого я встал, произнесла: «Какой же хитрец». Запаян
в стеклянную колбу, я перетираюсь в песок, истекаясь тонюсенькой
струйкой к подножию лестницы — по ней мы прошли с тобою на самый
верх и была отперта дверь и мы вышли на крышу. Объял стылый воздух-февраль
и сразу проступившая влага стянула очертания тебя сверкающим ореолом
в синих уличных фонарях на провисшем среди домов проводе там —
внизу и ещё ниже — измятое старушечье ложе зимы, пролежни дряблых
сугробов. Небо в точках с иголочку звёзд, будто бы серой простынёй
валялось и стужей холод разжижал кость

1. Это одно из наиболее сохранившихся писем в рукав и, вероятно,
одно из последних. Его разорвало в начале марта, было холодно
и разлетевшиеся перед горящим зданием письма тут же смёрзлись
комками.

2. Эти формы, возникающие из кристаллов замерзшей воды,
так близки к формам растений, что связь между теми и другими формообразованиями
очевидна (М. Пришвин, 1942).

3. Похоже, что природе доставляет удовольствие варьировать
один и тот же механизм бесконечно различными способами
(Д. Дидро).

По-моему нам пора согреться, тем более, разложенное под пожарной
каской, пламя уже лижет медь. Они уже разговаривают слово за слово,
будто ветром колоду карт веером и сложат их вновь, так что видна
лишь одна единственная — рубаха валета треф. Трефный валет отирает
обсаленные усы и на пол плюёт не глядя, презирая скудость осенних
ландшафтов — только одно пламя костра содержит благородство, да
каска пожарного — всё же глинтвейн. Он и сам был когда-то не прочь,
ворваться с приятелями-сорвиголовами, не стягивая охотничьей амуниции,
проглотить добрую кружку — в пара седых кудрях упрятав лицо, и
чтоб лишь иголочкой крап снизу слева позволял обнажённому от ногтя
кончику пальца определить тебя по рангу и в масть.

Астроном, рассматривая свою руку, разглагольствовал по поводу
папиллярных линий как образующихся вдоль линий интерференции между
прямой и отраженной от ногтей бегущих электромагнитных волн. Пожарный
помешивал веточкой в каске и напевал: «Моя любовь не струйка дыма…»
и, внезапно прервав мотив, сказал:»А что, астроном, может время
наше и сквозит как ветерок, но если мы отворим дверь или форточку,
то и будет дуть невесть откуда. Охватит пламя и спалит всё дотла,
что твои звёзды-пожар, а может и в обратную сторону, что тоже
возможно. Так вот и соберёт назад весь этот дым с искрами в плотный
комок оплетённый корнями трав и деревьев. Если такой ветер продует
достаточно долго, остаться ли тебе в таком случае без работы?»
«Не смеши»,— отказывался так размышлять астроном,— «важен сам
факт преодоления хаоса, а время придумано для удобства встреч,
давай хлопнем по кружечке за встречу, и чтобы не кашлять». «Дело
говоришь». Пожарный вынул из пламени свой головной убор и повесил
на сучок дерева, зацепив ремешком. Они зачерпнули по кружке и,
глухо стукнувшись ими бок о бок, обжигаясь прихлёбывали.

Проглянуло солнце и явно красота мира вдруг била в глаза, охватывая
желтизной и румянцем крон. Мимо шли дети, возвращаясь со школ
и пиная кучи листвы, бросая друг на друга охапки этих бесполезных
банкнот, отступных лета, ни продашь, ни купишь, и лишь будучи
ёж, облепишься с головы до ног слоем жухлого пала, в предчувствии
стылых ночей отражённых велосипедом линз, шурша напоследок погружения
в глубочайший сон вплоть до пробуждения снова от талых вод и так
от века веков кружась и восхищаясь из была в не была, пока не
вытечет до последней капли, не испарится хмель. Дед в фуражке
речника вёз тачку дров и она подскакивала с камня на камень, и
одно из полен выпало, и астроном подхватил его и закинул обратно.
«Будьте здоровы»,— благодарствовал старый речник и вдруг начал
разглядывать вверх и клёкот летящей стаи птиц остановил всех и,
проводив до исчезновения точек, отпустил общее движение этих последних
чуть тёплых деньков слегка отпущенных на подготовку нор и берлог,
дупл и гнёзд и т.п. убежищ и т.п. стен, крыш, ну и конечно же
дров.

«Если скрытая масса вещества во Вселенной больше некоторой критической,
то сегодняшняя стадия разбегания всего от всего должна смениться
стадией сжатия, схлопывания к центру»,— умствовал астроном,— «Сверхсложная,
бесконечномерная, хаотизированная на уровне элементов среда…»,—
уже чуть ли не пел он, раскачиваясь и держа на отлёте кружку.

Мы снова оставим наших друзей на этом прощальном пиршествовании
всех существ, форм, а также прочих несущих без форм, плоти и вида,
иным образом говоря — безвидно неоформленной несущей вид отсутствования,
причём не забыв отереть со лба, проступивший от напряжения мысли,
пот. Но, тем не менее, возьмём на себя смелость провести следующий
опыт-эксперимент, чтобы наглядно проиллюстрировать как вышесказанное,
так и нижеизложенное в том числе.

Итак, нам понадобятся: 4 г лимонной кислоты, два кремня для зажигалок,
12 мл раствора серной кислоты (1:2), 1,7 г бромата калия. Лимонную
кислоту мы найдём на кухне многих прилежных хозяек, поскольку
вовсю идут заготовки грибов, и если хочешь их правильно замариновать,
то без лимонной кислоты тут не обойтись. Скорей всего это оказывается
коробок от спичек и с надписью «Здесь верх!», чтоб не просыпать
ненароком. Теперь кремни. Тут мы можем положиться на радушие и
щедрость курильщиков, многие из них держат дома помимо своих табаков
ещё и какие-нибудь зажигалки, в которых закончился газ. Остальные
ингредиенты мы поищем проявив смекалку и сообразительность, и
вот у нас всё есть. Теперь приготовьте 2 раствора. В первом случае
растворите два кремня от зажигалок в серной кислоте. Во втором
— в 10 мл горячей воды растворите лимонную кислоту и туда же высыпите
бромат калия. Для полного растворения веществ смесь слегка подогрейте.
Приготовленные растворы быстро слейте вместе и перемешайте стеклянной
палочкой. Появляется светло-желтая окраска, которая через 20 сек.
меняется на темно-коричневую, но спустя 20 сек. вновь становится
желтой. При температуре 45 градусов такое изменение можно наблюдать
в течении 2 мин. Затем раствор помутнеет, начнут выделяться пузырьки,
а промежутки чередования цвета раствора постепенно увеличиваются
в строго определенной последовательности: каждый следующий промежуток
больше предыдущего на 10–15 сек. Это будут наши химические часы.
Они отмерят тот небольшой промежуток времени который у нас остался
чтобы закончилось повествование и наконец сама уже весть явилась
бы в очевидной прозрачности. Итак,

смена ночи и дня, лета и зимы, жизни и смерти, колебательные режимы
в химических реакциях, как например в реакции Белоусова-Жаботинского
(те самые «химические часы»),— не имеют начала, и когда им придет
конец — неведомо; ни женщинам, ни мужчинам, ни детям их,— и вот
все они срываются прочь множеством плодов на яблочный год и стук
оземь румяных шаров оглушает цикад раскинувших рынок стрекочущего
барахла — удар об удар и об звуком звук. Горение звёзд — смерть.
Осенний листопад — смерть. Это — край хаоса и за этой гранью —
порядок.

«Можно наблюдать звёздное небо, глядя на этот кленовый лист. Он
постепенно распадётся в труху и будет смыт и растворён, как эти
звёзды когда-то да выгорят»,— сказал пожарный и астроном при этом
вдруг громко чихнул, закрывшись руками. «Вот видишь, значит не
вру. Давай соберём библиотеку из мёртвых листьев и тебе не нужно
будет зимой глядеть в ледяную трубу. Я отдам тебе остатки писем
Впотьмых, они тоже ещё как тлеют, а из сохранившихся каракулей
слов ты сможешь составить имена неизвестных светил».

***

Эти и другие великолепные воможности вольной грамоты были представлены
вам в качестве примера эффекта соскольжения –от–
слов при переходе на инакую ступень мыслеобразования — голографической
речи.

***

Но вот, мы поговорили и что нам теперь делать с нашею немотой?

Когнитивная деятельность отчасти предопределена скрытыми
и явными установками и планами. Познающий находится в мультистабильном
состоянии, совершает случайные блуждания по полю возможностей.
Имеет место зигзагообразный путь, актуализирующий всякий раз одну
из имеющихся возможностей. Индивидуальный ландшафт включает в
себя ряд целей и путей, ведущих к ним. Его можно представить себе
как некое пространство, в котором в скрытой форме уже имеются
все возможные формы движения мысли. При рождении нового знания
происходит схлопывание веера возможностей и выбор одного из возможных
дискретных состояний (Курт Левин).

Разборы не без чтения:

• №6. Дневник писателя. Четыре виньетки с рабочего стола
• №5. Невротик в маске монстра
• №4. Философия Причинного Места
• №3. Тело Анны как неконец нерусского Авангарда
• №2. Две биографии: Людвиг Виттгенштейн и Вадим Руднев