Создан для блаженства (под редакцией Льва Пирогова)

Загадочное условие человеческого существования в том, что пока нет
действия, нет и равновесия между человеком и окружающими его
и намного его превосходящими силами природы; равновесие
заключено лишь в Действии, посредством которого человек через
труд воссоздает собственную жизнь.

Величие человека в том, что он снова и снова воссоздает свою жизнь.
Воссоздает то, что ему дано. Кует то самое, что сам же и
несет. Посредством труда он производит собственное единичное
существование. Посредством науки он воссоздает вселенную при
помощи символов. Посредством искусства он воссоздает союз
тела и души (см. речь Эвпалина). Заметим, что каждая из этих
трех составляющих сама по себе, вне связи с двумя другими,
ничтожна, пуста, тщетна. Союз трех — вот рабочая культура (как
же, дождешься)...

Платон — и тот всего лишь предтеча. Греки знали искусство, спорт, но
не ведали труда. Хозяин находится в рабстве у раба в том
смысле, что раб создает хозяина.

Две задачи:

• Создать личные отношения с механизмом;
• Создать личные отношения с наукой (через упрощение, через народный университет по образцу сократического, охватывающий основания ремесел, профессий).

Ручной труд. Почему, почему никогда не было мистика-рабочего или
мистика-крестьянина, который бы написал, как использовать
отвращение к труду? Это отвращение встречается столь часто,
подстерегает постоянно, душа бежит его и стремится отгородиться
от него вегетативной реакцией. Признание в этом отвращении
таит в себе смертельную опасность. Вот где источник лживости,
свойственной народной среде. (Каждый слой имеет собственную
ложь.) Это отвращение — бремя. Признаться себе в нем, но не
поддаваться ему, позволяет подняться. Отвращение в любых его
формах — одна из самых драгоценных тягот, дарованных
человеку в качестве лестницы, ведущей кверху. Мне ее досталось
сполна. Обращать любое отвращение в отвращение от самой себя...

Монотонность может быть самой прекрасной вещью или же самой ужасной.
Она прекрасна, если является отражением вечности. Она
ужасна, если является признаком неизменного круговорота. Выход за
пределы времени или законсервированное время. Символ
прекрасной монотонности — круг, символ ужасающей монотонности —
качающийся маятник.

Духовное измерение труда. Труд заставляет до изнурения пережить
феномен без конца возвращающейся цели: работаешь, чтобы есть,
ешь, чтобы работать... Если одно из двух рассматривать как
конечную цель или рассматривать их по отдельности, пиши
пропало. Истина содержится в цикличности. Белка в колесе и
обращение небесной сферы. Предельное убожество и предельное величие.
Человек близок к спасению, когда считает себя белкой,
крутящейся в колесе, если только он не обманывает сам себя.

Ручной труд тягостен тем, что в течении долгих часов приходится
прилагать усилия, лишь ради того, чтобы существовать. Раб — тот,
кому не предложено иной цели его изнурительного труда,
кроме как само его существование. В таком случае ему приходится
либо достичь отрешенности, либо скатиться на уровень
прозябания.

Никакие земные цели не отделяют трудящихся от Бога. И только им дано
такое положение. Все другие состояния подразумевают
определенные цели, которые встают преградой между человеком и
добром в чистом его виде. У трудящихся такой преграды нет. У них
нет ничего лишнего, чего они должны бы совлечься.

Усилие необходимое, а не ради благой цели, вынужденное, а не
влекущее — ради поддержания самого своего бытия — всегда горькая
зависимость. В этом отношении порабощенность работников
ручного труда неотвратима.

Усилие без целесообразности. Целесообразность без конечной цели —
либо ужасает, либо прекрасней всего на свете. Лишь то, что
прекрасно, может удовлетвориться тем, что есть. Больше, чем в
хлебе, трудящиеся нуждаются в поэзии. Им нужно, чтобы сама их
жизнь была поэзией. Им нужен свет вечности. Источником
такой поэзии может быть только религия. Не религия, а революция
— вот опиум для народа. Любые формы падения объяснимы как
следствие лишения этой поэзии.

Рабство — труд без света и вечности, без поэзии, без религии. Вечный
свет дарует не цель жизни, труда, а полноту, при которой
уже не требуется искать этой цели. Если же его нет, остаются
лишь два побуждения: принуждение и заработок. Принуждение
означает угнетение народа. Заработок — его совращение.

Ручной труд. Время проникает в тело. Через труд человек становится
веществом, как Христос в Евхаристии. Труд — все равно что
смерть.

Надо пройти через смерть. Надо погибнуть, понести тяготу мира. На
человека взвалена вселенная: разумеется, ему тяжело.

Труд равносилен смерти, если нет стимула к нему. Если действуешь с
готовностью отказаться от плодов действия. Трудиться, если
изнемогаешь, — означает покориться времени, подобно веществу.
Мысль вынуждена бывает переходить ежеминутно к следующему
мгновению, не задерживаясь ни на прошлом, ни на будущем. Это и
есть послушание.

Радости, соответствующие усталости. Ощутимые радости. Еда, отдых,
мелкие радости выходного дня... Только не деньги. Что касается
простого народа, никакие его радости не подлинны, если в
них не растворена усталость, и голод, и жажда.