Литературная критика

Необходимо различать литературный постинтеллектуализм как стихийное
художественное течение в литературе и постинтеллектуализм
как теоретическую рефлексию на это явление, то есть как
специфическую искусствоведческую методологию, позволяющую говорить
о существовании особой критической школы или направления, и
в этом смысле отождествляемую с постинтеллектуализмом.

В отечественной литературной критике понятие постинтеллектуальности
впервые употреблено Натальей Бабинцевой для характеристики
творчества Бананы Ёсимото, Эрленда Ву, Альдо Нове и Кристиана
Крахта: «Они поминают Ролана Барта между двумя
кружками свежего пива, в ряду именований крупных торговых
лейблов. Это не снобизм. Это суперснобизм. Они не интеллектуалы.
Они постинтеллектуалы». [1]

Дмитрий Бавильский распространил это понятие на современную русскую
литературу, охарактеризовав как постинтеллектуальное
творчество прозаиков Леонида Костюкова и Андрея Левкина, а также
драматурга Евгения Гришковца. Он противопоставил их
произведения литературе традиционно «интеллектуального» толка (то есть
такой, где «любое бытовое движение оказывается тенью
откровения или многозначным, многозначительным знаком»):
«Постинтеллектуализм возникает как следствие информационной
травмы и повседневного консюмеризма, когда человеческий
организм не в состоянии больше справляться с огромным количеством
нужной и ненужной информации, с постоянным сиюминутным
давлением социума... Вот и начинает хотеться чего-то простого и
чистого, незамысловатого и, по возможности,
смешного». [2]

Точка зрения на постинтеллектуализм, согласно которой он является
реакцией на гиперинтеллектуализм «высокой» (прежде всего
модернистской и постмодернистской) культуры, позволила ряду
критиков сопоставить его с «массово-культурной»
антиинтеллектуалистской стратегией. Об этом свидетельствует, в частности,
такая интерпретация понятия Арсением Дежуровым: «Среди
терминов, которыми можно было бы обозначить искусство
последних лет, есть и такой — “постинтеллектуализм”. С начала
своего ХХ век взял моду умничать. Появилась литература для
писателей, живопись для художников, музыка для композиторов.
Публика стала скучать, предпочитая высокому искусству
развлечения низменного характера — бульварную литературу, кич в
живописи, популярную музыку. Постепенно стали вымирать и
образованные художники, и образованная публика. Но генетическое
воспоминание о том, что в искусстве должно быть что-то умное и
значительное, интеллектуальное, осталось. Современное
постинтеллектуальное искусство все время что-то цитирует, равно как
и высокое. Только культурный тезаурус современного
постинтеллектуала ограничивается, как правило, пятью-семью
прочитанными книжками из джентльменского набора современного читателя
— Булгаков-Кастанеда-Гессе-Маркес и Паоло Коэльо, по всей
вероятности. Их и цитируют». [
3]

Начиная с 2002 года дискуссия о постинтеллектуализме переходит в
контекст литературно-идеологического и политического
противостояния. Это связано с тем, что в центре внимания литературной
критики и публицистики в 2002–2003 гг. оказывается
стремление нового поколения авторов преодолеть постмодернистское
наследие 90-х гг. Проблему обозначила полемика вокруг повести
Сергея Шаргунова «Ура!», манифеста Дмитрия Ольшанского «Как я
стал черносотенцем», стихотворений Всеволода Емелина и
активно поддержанного молодыми критиками романа Александра
Проханова «Господин Гексоген» (см. об этом, в частности: [4]).
Юлия Вишневецкая связывает их попытки преодоления
постмодернизма с постинтеллектуалистской стратегией: «В
отечественную литературу пришло новое поколение. Объявив своим
главным врагом постмодернизм, они (...) декларируют возвращение
к реализму. (...) На смену интеллектуальным играм 90-х
приходит литература, пропагандирующая «новый реализм». Поколение
90-х пресытилось бесконечными языковыми экспериментами и
попытками разыскать в повседневности потаенный мифологический
подтекст. (...) Поколение 90-х пришло в литературу с целью
утвердить “новую искренность”, ставшую чуть ли не основным
художественным критерием: не столь важно уметь писать, главное
— устранить эстетический барьер между литературой и
действительностью, общаться с миром напрямую, без посредников в
виде разнообразных культурных накоплений». [
5]

Таким образом дискуссионная «ситуация постинтеллектуализма» в
актуальной русской литературе оказывается родственной «ситуации
постмодернизма» в европейской и американской литературах 70-х
гг. Ср., например: «Начиная с середины 70-х годов в
культурном климате Запада наблюдается определенный перелом
литературно-эстетических настроений и вкусов, падает интерес
к формалистическому эксперементированию, становится
очевидной бесплодность попыток “нового романа” привлечь к себе
внимание широкой публики, и наоборот растет (...) интерес к
реалистическому письму. Именно в это время и были выдвинуты
концепции постмодернизма». [6]

Наша гипотеза сводится к тому, что ситуация постинтеллектуализма в
рецепции русской критики является изоморфным отражением
ситуации постмодернизма в 70-е гг. на Западе. Постмодернизм — это
кризис модерна, то есть кризис новизны, кризис
информационного перепроизводства в культуре. В России предпосылки для
такого кризиса возникли только после осуществления проекта
«возвращенной литературы». Кирилл Куталов по этому поводу
пишет: «С конца 80-х (...) мы поставили мировой рекорд по
скорости прочтения, усвоения и переработки чужой культуры.
За две пятилетки пропустили через себя как минимум полвека.
(...) Но нечеловеческий ритм, в котором пришлось работать
как читателю, так и автору, сказался на результате. Все
золотоносные жилы, какие только были в литературе, разработаны.
Остались лишь заброшенные штольни. И апатия». [7]

Будучи во многом выключенной из логики Западного культурного
развития в ХХ веке, русская литература не пережила в полной мере
предпосылок постмодернизма. Наш постмодернистский бум начала
90-х был запоздалым применительно к опыту Запада и
преждевременным применительно к российскому опыту. Настоящие
предпосылки для ситуации постмодернизма в России сложились только
сегодня, когда постмодернистский проект на Западе исчерпан
исторически, а у нас — номинально. Поэтому стратегия
постмодернизма (как исторически опробованная реакция на кризис
информационного перепроизводства) не может быть использована
современной критикой для описания ситуации. Литературный
постинтеллектуализм — это осуществление постмодернистского проекта в
условиях ревизии и преодоления постмодернизма.

1. Бабинцева, Наталья. Конец эпохи Мураками. // Независимая газета — М., 22 ноября 2001.
2. Бавильский, Дмитрий. Спорные территории // Русский журнал.— М., 27 декабря 2001.
3. А. Дежуров. Львы святого Марка // Фотомодель — М., 2003, № 12.
4. Менцель, Бригит. Перемены в русской литературной критике. Взгляд через немецкий телескоп // Неприкосновенный запас — М., 2003 — №30.
5. Вишневецкая, Юлия. Красные дьяволята // Эксперт — М., 2003, №8.
6. Ильин, Илья. Общая характеристика постмодернизма // Теория литературы. Том IV. Литературный процесс.— М., ИМЛИ РАН, 2001.— С. 349 (в Сети отсутствует).
7. Куталов, Кирилл. Литература после кризиса новизны // Независимое обозрение.— М., 6 марта 2002.