Создан для блаженства (под редакцией Льва Пирогова)

Мне было пятнадцать лет, я провалился на вступительных экзаменах, и
у меня умер дедушка. Я лежал на кровати и думал. Осенью рано
темнело, и в электрическом свете желтая и коричневая
комната казалась невыносимой. Родители были в командировке, мы
жили вдвоем сестрой — она поступила на вечерний. Я лежал на
кровати и волновался, если она задерживалась. Однажды вечером
мне показалось, что детство закончилось. Я подошел к книжным
полкам и начал читать детские книги одну за другой. Мне
нужны были доказательства того, что я еще ребенок. Мне казалось,
я не успел ничего из того, что полагается делать детям.
Первая часть жизни прошла зря. Я перечитал все книги, где был
хоть малейший шанс найти героя-ровесника. Я радовался, когда
там называли детьми шестнадцатилетних, и злился, когда
четырнадцатилетних лицемерно причисляли к юношам. Тогда я понял,
какая гнусная, отвратительная книга «Пятнадцатилетний
капитан». Когда читаешь Жюля Верна в семь лет, тебе наплевать,
какой это капитан — пятнадцати- или двадцатилетний. Числа
примерно одного, космического порядка. В пятнадцать лет ты
приходишь в ужас, читая приключения этого маленького старичка.
Прошло не детство — прошла уже почти вся жизнь, а ты лежишь на
кровати, читая детские книжки, помня, как провалился на
экзаменах, и зная, что умер дедушка. Я перечитал Барри,
Крапивина, Стивенсона, Стругацких, Киплинга, Макаренко. Я был
настоящим экспертом в том, что касается возраста героев. Вы
знаете, что брату Малыша Боссе было пятнадцать, и Астрид Линдгрен
называла его мальчишкой? Астрид Линдгрен — хороший писатель.
Я понятия не имел, что мне делать со всей этой информацией.
Я не пытался казаться младше, мне было достаточно знать,
что я еще не повзрослел — то есть не умер. Я не шел во двор
играть с ватагой детворы — я по-прежнему лежал на кровати и
читал книги. «Республика ШКИД», «Кортик», «Бронзовая птица»,
«Подвиг», «Серебряный герб», «Кондуит и Швамбрания».
Наверное, это продолжалось несколько месяцев. А потом все прошло.