Библиотечка Эгоиста (под редакцией Дмитрия Бавильского)

***

Я обвенчаюсь в православном храме,
И православный Бог меня спасет:
Не от беды, так как-нибудь с похмелья.

Я встану в этом храме на колени
Перед поддельной ляпистой иконой,
И православный Бог меня спасет:
Не от беды, но даст немного денег —
Я их пропью, но за его здоровье.

Я обвенчаюсь в православном храме
С той девушкой, которую люблю,
Лишь потому, что так она хотела.

Я встану перед Богом на колени
И расскажу ему свои стихи,
Лишь потому, что не учил молитвы.
И православный Бог меня накажет,
Но не со зла — для моего же блага.

Я обвенчаюсь в православном храме,
Конечно, если ты того захочешь,
А не захочешь — я тогда напьюсь.

А не захочешь, значит, так и надо.
Я буду делать вид, что мне не больно
И обвенчаюсь в храме православном
С какой-нибудь красивой проституткой,
Конечно, если та того захочет.

Я обвенчаюсь в православном храме,
Наверное, что все-таки с тобой,
Лишь потому, что Бог так видно хочет.

Поп за венчание возьмет с нас по тарифу,
При случае отдаст те деньги Богу,
А Бог, при случае, раздаст свои долги.
Но мне он ничего, увы, не должен,
Как я — ему не должен. Ничего.

***

Целовал письмо твоё
Долго.
А в зрачке моём пасмурно:
Столько
Накопилось в нём дождя —
Ноев
Потоп впору людям ждать
Новый.
Целовал письмо твоё
Долго —
Мы и не были с тобой
Столько.
У меня сейчас лежит
Только
На ладони от тебя
Долька.
Я и сам случайно стал
Строчкой.
Подбери меня с листа...
Точка.

***

Поэт районного значения,
Вкусивший пива петербургского,
В порядке саморазвлечения,
Снимает с юной дамы блузку.

Она и дышит если — кожею,
Безмолвно чтит его за Кришну.
На простыни ресницы крошатся,
И солнце в обморок за крыши

Ненужной больше вещью падает.
В саду деревья затихают.
И мир вокруг наполнен правдою,
И всё становится стихами.

Поэт районного значения
Живёт один на старой даче,
Полуразрушенной, ничейной —
На рифму к даче день растрачен.

Пьёт спирт технический без примесей
Под православными иконами
И тайно верит в свою миссию
Поэт значения районного!

Провинциальное

В моём маленьком городе всё по-прежнему.
Секс тоже традиционен, даже с гетерой,
К ней здесь относятся очень бережно,—
Единственный, ощутимый рукою, критерий
Цивилизации. Здесь даже в праздники тихо,
Бандиты стреляют друг в друга редко,
И слышно, как часики тикают
У бабушек в домиках. Еда — квас да редька.
Частный сектор, из небоскрёбов — пятиэтажки,
За ними сразу начинается небо, в нём — птицы
Летают, как будто бы им не страшно
Упасть на асфальт и до крови разбиться.
Три школы. В них постигают дети
Первые уроки жестокости и равнодушия.
Старшеклассники на переменах дерутся кастетами
За девочку (имя),— стоит в стороне, густо надушена.
Вечереет. Мимо окон всё чаще проходят пьяные,
Как-то кругами, но всё же передвигаются,
В таком состоянии любая поляна
Становится домом. Во мне — чувство зависти.
День прошёл, размышляю — не пора ли
Отгородиться от улицы ставнями.
Памятник Ленину ночью убрали,
Статую свободы пока не поставили.

Идиллия

Море — оно навсегда, если раз его видел.
Почему-то вспоминаются пасмурные дни,
Дождливые; и твой заштопанный свитер
На всём побережье от Сочи до Гагр — один.
Все нормальные люди сидят в кафе в это время,
Пьют «Анапу», кто побогаче — «Клико»,
Официанты порхают с честными лицами «верь мне»,
Я им верю, несложно — они от меня далеко.
Море волнуется, видно, на то есть причины —
Падение курса рубля или же просто ветер,
Мачту сломавший у аргонавтов... Мачту починят,
Но не теперь, а потом. Ближе к рассвету.
Воздух немного влажен, но высшего сорта,
Дышу учащенно, чтобы после надольше хватило.
Дождь перспективу штрихует. Отсутствие горизонта,
Некуда плыть аргонавтам. Приплыли... Идиллия.

И последнее

Вот и май прошёл, полдня от него осталось,
Дальше — июнь — короткие ночи, длинные письма
Из настоящего в будущее, вечерами — усталость
Солнца, зависшего в размышлении над пирсом —
Нырнуть сейчас или на три секунды попозже...
Поезд «Батуми — Москва» на станции, но уехать — нет денег,
Да и не тянет, коль откровенно, ну на кого бросишь
Эти вторники, среды, субботы и понедельники,—
Они к тебе так привыкли, что без тебя нет смысла
Им начинаться. Да и вообще, ведут к себе все дороги.
Крики чаек в окошко врываются с мыса —
Там, влюблённый в полёт,
Джонатан Ливингстон продолжает давать уроки.

Качели

Как выйду на улицу глотнуть свежего
Воздуха осени, постоять, покурить у подъезда...
Соседка во дворе бельё после стирки развешивает,
Вокруг дома девочка малолетка на велосипеде ездит...
А нам-то что, жили себе, были,
Подставляли невинные лица солнцу южному,
Глотали июльский воздух впермежку с пылью,
И любили кого нельзя и не нужно.
Сломанная лавочка, дом без косметики,
В этом дворике и начинается прошлое.
Как верно кто-то заметил:
Сколько раз любили, столько и жизней прожили.
Расставалась с девственностью в соседнем подъезде у мусоропровода
Ирка,— Олег рассказывал и смеялся, ты думал тогда — «подонок», его в десант
Взяли, и спустя месяц он ушёл в армию, а ты напился на проводах
И почему-то плакал, никого не стесняясь.
Да, ты в ту пору влюблён был в Иру,
Но Олег с замашками лидера, и мог отвешать оптом и в розницу...
Она пережила, и, как предполагалось, стала известною балериной...
А он погиб при взятии Грозного.

Университеты

Мы пили технический спирт, пахнущий ацетоном, запивали
Водой из-под крана. Пацаны семнадцати лет и Дмитрич,
Которому было тогда под сорок, в общем, бывалый
Везде и всюду, в костюме импортном, дымчатом.
Он недавно откинулся по статье за баклан, отсидел ни за что,—
Защищая свои честь и достоинство проломил кому-то голову.
А теперь вот на квартал по памяти старой зашёл,
Поучал нас уму-разуму и показывал карты с картинками голыми.
В процессе разговора выяснилась, что, кроме костюма, он всё потерял,—
Жена развелась с ним, вышла за другого, и к тому же
Оттянула квартиру и дачу, пока он по лагерям...
И сейчас дочка папой зовёт её нового мужа.
Потом он достал «Беломор», угостил нас всех,
Подкурил сам и долго смотрел на горящую зажигалку...
Мы сидели в сарае, снаружи шёл первый снег...
«Сука» — сказал Дмитрич и сплюнул. «Завалил бы её, да дочку жалко».

Город луны

давай выпьем за оскал папиросы
забитою анашой урожая года вчерашнего
потом поговорим провинциальной прозой
на местном наречии рашин
ничего так портвейн по венам струится
а толян одноногий афганец помер-таки от водки
ещё вчера в футбол здесь гоняли а теперь уж и нам под тридцать
вот как
зрачками прошлое отражать
в этом дворике детством юностью пойман
помнишишь верку с четвёртого этажа
я её помню

Без названия

Последние звёзды стираются с неба. Постепенно
Их замещает одна, большая.
Выходишь из дома, считая ступени,—
Синдром невралгии, пожалуй.
На улице встретишь нищего, как дела, спросишь,
Скорей, ничего не ответит,
Как будто не слышал вопроса,
Как будто унёс его ветер.
Незнакомка тоже торопится,
К Блоку на свиданье, наверное,
Лицо — византийская роспись...
Красивая, но неверная.
Бездомный пёс, пытаясь найти хозяина,
Увязывается за каждым встречным,
Но встречным самим нечего есть — наказание
За доверчивость к предвыборной речи
Нынешнего президента. Одно радует —
Наши танки сильнее этих гор.
Погибшим — правительственные награды,
Почётный эскорт
До кладбища — оно молодеет.
Сторож покажет последний завоз,
Павших за чью-то идею.
Мальчики. На погонах, как правило, нет звёзд.
Где-то живёт ваше милое прошлое,
В памяти сверстников бродит брагою.
Спите ребята, вы славно пожили.
Ах, как девочки ваши плакали.

Гиперсексуальное

Я вырасту и из этой рубахи, когда научусь не сутулиться,
Держать голову прямо, не отводить взгляда от солнца.
Пройду, не боясь драчунов по самой опасной улице,
Где проживаешь ты, смогу до кнопки звонка дотронуться
Не задрожавшими на этот раз пальцами. Ты выйдешь,
 В платье от Славы, скажешь губами июньскими, сочными
«Ты вырос из старой рубахи, стал на голову выше...
Читала твои стихи...» Потом мы уедем в Сочи.
Я буду любить тебя в море, на пляже, и в горных реках,
Ещё в электричке на Гагры, затем в этих Гаграх,
В горах, естественно,— так, как любили греки
Гречанок своих, до и после паденья Икара.
Я залюблю тебя до смерти, до появления
В движеньях твоих отрешённости от притяжения
Земного. Не сможешь читать ни Камю, ни Пелевина,
Только меня, по существу — своё отражение
Но в мире макулатуры, не опасаясь в него засмотреться
До состоянья нирваны, отсутствия опыта, боли,
Вредных привычек, желаний... В общем, до смерти
Как до одной из немногих возможности встречи с собою.

Провинциальное–2

Люди на вокзалах нервничают, ожидая поезда,
Словно им есть куда-то ещё торопиться...
Часы на руках сверяют с вокзальными, им боязно
Туда, где никто не ждёт, опоздать. Они не похожи на птиц.
Я прихожу сюда с блокнотом, рисую их спины,
От напряжения потные лица, загорелые руки.
Всем наплевать на меня. Мне на всех. В воздухе пыльно.
Голос за кадром: «На пятый пришёл Самара — Калуга».
Девушка в платье зелёном встречает солдата,
Он очень голоден, кажется — здесь и случится,
То, что должно быть при встрече... Красная дата...
Запомнит надолго защитник отчизны.
Мальчики бритые ищут лохов на перроне,
Пугают словами, делая ударенья
На паузах... бесстрашнее, чем аль Капоне,
И много злее. Лохи отдают им деньги.
Бабульки торгуют хлебом, девочки — телом.
Менты собирают дань, с грешниц — натурой
Берут иногда; насытив своё хотело,
Подозревают, что в чём-то их крупно надули...
«Лучше бы взял деньгами» — бормочет сержантик.—
Прав, ведь какой — никакой, но стабильный источник дохода.
Солнце в зените — ему самому, наверное, 	жарко.
Вздохнув тяжело напоследок, поезд уходит.

Амнезия

Ночью темно, не видно предметов в квартире...
Тучи под утро опять исключали возможность рассвета.
Я притворялся спящим, женщина уходила
Туда, где мы больше не встретимся.
День или два она будет страдать так по-русски...
Читать Пастернака, комкать платочек свой влажный...
После решит, что в кровати со мной слишком тесно и узко...
Помнить то будет... день или два... но это не важно.