Поэзия

Одиночество

Его Высочество Одиночество 
Как пророчество, как праотчество 
Безраздельны его полномочия 
Среди денствия, среди ночия 
 
Заполняет собой бесконечности 
От мгновения и до вечности 
От безумства сердцебиения 
До последнего покоения.
 
Разрушая бессоными cтрочками
Стены между двумя одиночками, 
Заменяем кирпич на фантазию
Получаем не жизнь – эфтанАзию

Телемир

Скатилась ночь в ущелья улиц
По спинам скученных домов.
И звёзды словно поперхнулись
Бетоном мёртвых городов.

Пусты оконные глазницы.
И вместо отблеска свечей
В них голубым мерцают лица
В огне пластмассовых страстей. 

Первая молитва

Попробую... Поймёшь ли ты меня,
Когда и сам понять себя не в силах,
Когда в груди от едкого огня,
Всё съёжилось, растрескалось, застыло.

Когда в груди, как будто острый нож
Всё глубже с каждым вздохом между рёбер
О Боже, может ты меня поймёшь,
И может быть спасёшь меня, о Боже!

О Боже, я измучился, пойми
Давиться непролитыми слезами.
Освободи, молю, освободи
Мой детский плач за сжатыми губами.

Я не молился, знаю, никогда
За силу принимал свою гордыню,
Но я сдаюсь, мне больше не нужна
Свобода неприкаянного сына.

Я знаю, защищаться от тебя,
Что стены строить собственной темницы.
Прими своё поникшее дитя
И научи его, как надобно молиться. 

Израильская осень

Зарядили дожди навзрыд, 
Видно стало в Европе холодно 
Осень к нам подалась, забыв 
Где-то в Турции свое золото.
 
Осень здесь – всегда невпопад. 
Одевает нас, как из милости. 
Не в багрянец и листопад – 
Лишь в лохмотья холодной сырости.
 
До апреля, как стаи птиц 
Осень скорбно кружИт над домами, 
Что бы выплакать сотни лиц 
Tуч, угрозой нависших над нами.
 
Ей под снегом не отдохнуть, 
Не покроются льдом ее лужи 
Осень будет пол-года тонуть 
В своей слякотной версии стужи.
 
А по мне так зима честней
С откровенною злостью мороза.
И январаская вьюга теплей,
Чем сквозные январские грозы.

Триптих

Время

Среди притвОренных дверей 
Кухонных бурь в стакане чая 
Я провожаю спины дней, 
Усталых лиц не различая. 
  
Из ниоткуда в никуда 
Разводит маятник недели 
Секундной стрелкою года 
Мне скоро впору будет мерить. 
  
Нет я не жалуюсь, отнюдь. 
Доволен, занят, обеспечен. 
Жаль только умерших минут, 
Чьи души мне помянуть нечем 

Боль

Я без друзей – 
               не одинок. 
Стою в дожде – 
               но не промок. 
Душа болит 
               и все же спит. 
Простите! 
 
  
Непонят всеми 
                и собой. 
Зажат тенями 
                и стеной. 
И груз вины, 
                как кандалы. 
Пустите! 
 
 
Как рассказать, 
                 как обЪяснить? 
Как не просить 
                 и как простить? 
Как быть, для всех
                 и для себя? – 
Беда. 
 
 
Забыть, забыться? -
                 не хочу. 
Кричать и злиться? -
                 промолчу. 
Молиться? –
                может быть. 
                     И ждать. 
Перегорать 

Освобождение

Себя не жаль. Почти не жаль. 
Жалеть себя – пустое дело. 
Не суетись, не провожай 
Трамавай твоё увезший тело. 
  
Набитый всмятку часом пик, 
Покорный рельсовой упряжке, 
Он по маршруту жить привык 
В тепле смирительной рубашки. 
  
Пускай, потея и сопя, 
Толпа твои ломает кости. 
Там не осталось от тебя 
Ни света радости, ни злости. 
  
Ты вышел раньше в пустоту, 
Сорвав артерию стопкрана, 
Зажав поспешно на ходу 
Ещё сочащуюся рану. 
  
Себя не жаль, почти не жаль. 
Ушёл трамвай с ненужным телом. 
Печаль подвесив, как фонарь 
Бреду я к свету неумело 

Ломали ли вы систему 
Из нервов, суставов и мышц?
Думаю, что едва ли, 
Иначе бы вы сбежали 
Из ужаса этих страниц.
 
Увидеть голые кости 
Под шелком иллюзий и снов... 
Не верю вам! Бросте! 
Вы меня не поймете, 
Иначе на переплете 
Повесили б десять замков
 
СмОтрите в скважину 
       В черную комнату, 
                В комнате зеркало, 
                      В зеркале я. 
Я расчленяю 
        Свое отражение 
              Каждым движением 
                     Сомкнутых глаз. 
 
Я сумасшедший 
        Из жажды познания 
              Вынул из сердца 
                    Семью и друзей, 
                    Веря, что ангелы 
             Снебасошедшие 
        В небо с душою 
Вернутся моей. 
 
Я сумасшедший 
       Наивно надеялся 
           Вырваться в сферы 
                Всесильных богов, 
                Зная доподлинно, 
          Что вознесение – 
     Это падение 
Наоборот. 

Банальное эммигрантское

Самолет разбежался и р-раз...
Жизнь пошла опять по-другому.
Через срубы да через спас
В небо падаю, будто в омут.

Провернулась в окне земля, 
Как цветное в стиральной машине,
Защипали в глазах поля,
И язык пропитался полынью.

И не то, что бы этот пейзаж
Был особенно как-то красивым.
Просто сердце щемит каждый раз,
От земли отрываясь России. 

Твои губы фонарями амстердамского квартала 
 В краски смелых ожиданий погрузили летний вечер 
 Мои розы отразились в глянце ровного овала 
 Твои губы, мои розы – увертюра нашей встречи
 
Промелькнула незаметно биллиардная двумерность. 
Ее зелень пожелтела и опала с наших пальцев 
Я увидел твои руки, их волнующую нервность 
Мне хотелось быть приютом этих маленьких скитальцев.
 
Лунный свет и свет фонарный струйкой слабого коктейля 
Окропили перед нами сонных улиц тротуары. 
Звуки блюза не смолкали, резонируя в алее. 
Мы обнявшись превратились в струны чувственной гитары.
 
Камертоны подсознаний на высоком слились тоне. 
Жизнь забилась, словно птица, от твоих прикосновений. 
Мы, как сталкеры, бродили по чужой запретной Зоне, 
Пробираясь сквозь ловушки удовольствий и сомнений.
 
Вопросительные знаки искололи мне ладони, 
Ограждая суетливо всходы зреющей развязки, 
Но упрямый темперамент рвал в беспамятстве погони 
Ослабевшие покорно путы выстраданной ласки.
 
Ночь, не справившись с соблазном, променяла добродетель 
На блаженные объятья смертоносного рассвета 
Я был частью этой драмы, как актер и как свидетель, 
Твою чувственность изранив остриями тьмы и света. 

Еслиб это было можно, 
(То что нужно я уверен) 
Я бы очень осторожно 
Приоткрыл входные двери
 
Проскользнул кошачьим шагом 
В твои спальные покои 
И присел тихонькo рядом, 
Твои сны не беспокоя.
 
Приоткрыл бы одеяло 
Уголок, у самой шеи, 
Чтоб ничто не выдавало 
До поры моей затеи.
 
Посмотрел бы на изломы 
Нежных плеч и силуэта 
Проступающего томно 
В полумраке полусвета
 
Прикоснулся бы дыханьем 
К так умильно спящей мочке 
Не спеша пока касаньем 
Оборвать невинность ночи.
 
И затем слегка губами 
Тронул кожу на ключице, 
Наблюдая за глазами 
По трепещущим ресницам.
 
Я б открыл их поцелуем, 
Успокоил долгим взглядом 
Сборсил все с себя вчистую 
Лег в тепло с тобою рядом.
 
Я б обнял руками спину, 
Изучая чуткой кожей 
Сладострастную картину 
Твоих впадин и дорожек
 
Я бы ушко беспокоил 
Щекотанием нежной чуши, 
Я б колючей бородою 
Смел печаль с твоих подушек.
 
Я бы выпил без остатка 
Горечь страха и сомнений 
Затерявшуюся в складках 
Возле глаз усталой тенью.
 
Я бы снял с тебя все лица 
Твою скрывшие природу. 
Что бы вместе насладиться 
Невесомостью свободы.
 
Я бы взял в тепло ладоней 
Твое жаждущее тело 
И вознес на мягком троне 
До блаженного предела...
                
Как бы нам хотелось верить 
В то что все не так уж сложно. 
Я б открыл входные двери, 
Если б только было можно... 

Если б можно было нежность 
Положить изящной ложкой 
В горький утренний эспрессо, 
Принести в твою постель 
 
Сбросить тонкую небрежность 
Простыней на теплой коже
И заполнить рядом место 
Мягкой тяжестью своей. 
 
Приготовить легкий завтрак 
Из горячих поцелуев,
Ссыпать в бронзовые блюда 
Плеч, груди и живота.
 
И вдыхая терпкий запах,
Замирая и смакуя,
Пить малиновые губы 
С пьяной вишней языка.