Искусство

Миновала обширная 1-я Московская бьеннале современного искусства,
уступив место матовым и глянцевым оттискам фестиваля «Мода и
стиль фотографии», а на вечерней Бикапонии у Германа
Виноградова – трансавангардного артиста, железного шамана и одного
из самых необычных членов Международной федерации художников
– по-прежнему гостей полон дом.

«Бикапония – мистерия, соединяющая в себе звук, огонь и воду.
Бикапония активизирует различные психические энергии и движения по
нескольким уровням сознания. …для этого нужны очень
специальные инструменты, в большинстве своем основанные на идее
свободной вибрации». Так Герман Виноградов вкратце объясняет
странные действа, еженедельно практикующиеся в его квартире на
Земляном Валу. Обычно, после подобных высказываний, кончики
рта реципиента плавно поднимаются вверх. В нашем же случае
иронично улыбается Герман. Но улыбки и разговоры позже –
гости ждут, нужно завершить последние приготовления перед
запуском аттракциона домашней психоделии.

Круглолицый ассистент приглашает людей войти. Заинтересованная
публика, кучкующаяся у серебристой двери, заходит подвое. Через
пару минут крошечная прихожая заполняется обувью в два этажа,
и в гостиной два тесных полукруга образуют зрительный зал.
Странное дело – наблюдать, как две дюжины молодых людей,
пришедших в гости к незнакомому человеку, сидят в странной
комнате-сооружении с десятками устрашающего вида трубок на
потолке, под динамиком, выдающим что-то пробирающее, звучащее
так, как если бы LPD записали музыку для аюрведического
ресторана, и при этом чувствуют себя вполне в своей тарелке. Хотя
нет, был там один «юноша бледный со взором маньячным» –
сидел, как аршин проглотив, дрожал ресницами. Глядя же на
остальных, можно было подумать, что по их домам разгуливает такая
же черная кошка, а пугать соседей хранящимся в темной комнате
терменвоксом – дело любимое, и почти святое. Внимание
большинства приковано к обезмолвленному телевизору, на экране
которого дергающиеся черно-белые картинки, напоминающие кадры
из фильма о жизни бактерий, сменяются еще черт знает чем. В
коридорах то и дело мелькают фигуры двоих: уже знакомого
круглолицего и приземистого, сухого, с вздыбленными волосами –
прямо-таки чеховская парочка.

Рассеянный свет круглого светильника множит и вытягивает тени
разномастных трубок. За полупрозрачной материей, отделяющей наш
импровизированный театр от закулисья, движется большая
расплывчатая тень. Тень набирает резкость и из-за косой драпировки
ткани кажется, что приближающаяся фигура вот-вот пойдет по
стене. Не правда ли жутковато звучит: «Герман идет по стене»?
Но в последний момент Герман все-таки показывается из-за
кулисы – босые ноги на старом паркете – может, не решился идти
по стенке? Поднимает, не глядя, с пола одно из орудий,
напоминающих гантель, и бережно, аккуратно касается им маленьких
подвижных трубочек, подвешенных на лесках по кругу.
«Сансара» набирает обороты, чудесно и весело звеня, постепенно
превращаясь в визг переходящий в хрустящий шелест в ушах.
Возникает вопрос – как столь высокий и громкий звук не вызывает
неприятных ощущений? Виноградов объясняет свое достижение
делом техники – продуманным наложением звуков различных частот,
обертонов и особых вибраций.

Необычный концерт продолжается почти колокольным перезвоном десятка
больших труб, капающей на пластиковую гладь кислотной
капелью, экстатическим танцем шаманки Веры вокруг мечущего в
стороны искры очага. Зрителям разносят сладкий с лимоном чай. В
завершение – гитарное соло, хоть и не оригинальное, но до
того приятное, что хочется временно попрать моррисоновскую «The
End».

Кто-то уже прикорнул в кресле, кто-то просто прикрыл глаза, только
Николай Чудотворец и его сосед по комнате – Порфирий Иванов,
держат гостиную под неусыпным приглядом. Помещение витает
дух того, что концептуалист Сергей Ануфриев назвал
«эйфоризированной контрверсией паранойи», а попросту говоря –
расслабона. Герман приносит откуда-то переднюю часть пластикового
женского торса – на такие торговцы любят надевать трикотажные
кофточки, и выдает свою неизменную фразу: «Подайте, кто
сколько может, желательно побольше». Торс наполняется стольниками
и червонцами, а тем временем Виноградов приглашает всех
желающих остаться на выставку товарища по «Детскому саду»
Андрея Ройтера. В квартире остаются самые заинтересованные,
присоединяются новые – в основном друзья-художники. Выставка
представляла собой несколько ведер, подвешенных по кругу, на
месте трубок. Внутри обычных жестяных ведер лежали рисунки
Ройтера, некогда признанные художником неудавшимися и
отправленные, собственно, туда, где они и находились, но пребывали в
несколько приподнятом состоянии. Выставка сопровождается
документальным фильмом о «Детском саде», видео и фото
артефактами перформансов Виноградова разных лет, полуфантастическими
историями о «насаждении инопланетного разума», пожарных, и
экстравагантных выходках знакомых художников, а завершается,
тем, чем и положено всякому квартирнику. Гости разошлись в
глубоких сумерках.

Недавно встретились случайно с одним из «круга заинтересованных лиц»
в кафе, обрадовались друг другу, как старые знакомые. – Как
жизнь, был ли у Виноградова, как он там? – Не знаю как он
там. Последний раз тогда был. Думаю, все хорошо у него, у
меня тоже. Вот, с девушкой, кстати, тогда и познакомился.
Представил свою черноволосую подругу. Тезка заговорщически
улыбнулась. В темном зале кафе весь вечер крутили фильмы о любви к
искусству.