Библиотечка Эгоиста (под редакцией Дмитрия Бавильского)

Ничего особенного

Наступало утро.

Обычное тихое утро.

Ничего особенного.

В общем, все так, как она любила.

И кот был рад за нее.

Интересно, почему она проснулась? Она проснулась потому, что не
хотела больше спать. И все. Ей было лень спать. Поэтому она
спустила босые ноги с дивана и немного пошлепала ими в сторону
балкона. На балконе сидел кот. Она хотела сказать
«Здравствуй, кот», но утро не располагало к словам. Поэтому она просто
уселась рядом и поболтала ногами. Раз никому не хотелось
болтать просто так.

Тротуар бессовестно дрых. Две ивы-близняшки отдыхали от мальчишек,
живущих в квартире за параллельным балконом. На
перпендикулярном балконе кто-то стоял, наблюдал за солнцем и курил.
Другие коты сидели в других дворах, а другие девушки в такое утро
спали, потому что волновало их совсем другое.

А ее ничего не волновало. Просто красивое утро. И ничто не мешало
ей. Поэтому она так же быстро ушлепала с балкона, а через пару
десятков минут на ее ногах уже были родные кеды, а на спине
– любимый бэг, который занимал не так уж много места за
плечами, но мог вместить полмира, если бы, конечно, она этого
захотела.

На других улицах тротуар тоже спал, спали дома и провода, а бодрые
трамваи улыбались рядами пустых сидений. Она увидела в окне
трамвая Кондукторшу и улыбнулась ей, но Кондукторша в своей
суровой дремоте ничего не видела.

Город жил, не суетился, сжимая один свой край к другому, чтобы все
опаздывающие его жители опоздали как можно меньше, а дорожные
пробки были как можно короче. Нет. Город просто жил, лениво
перекатывая по сотням своих конечностей редкие машины,
маршрутки и бумажные самолетики. Она улыбнулась и Городу, и тот
ответил блеском миллионов своих окон.

Она пропадала до самого полудня, пока солнце окончательно не
проснулось и не разбудило всех, кто не должен был спать, а так же
нечаянно задело тех, кто мог бы отдохнуть еще немного.

Кеды быстро, но немного устало прошуршали по лестнице, ключ чихнул в
замке, бэг плавно опустился на тумбочку в прихожей.

Кот спал в круге, оставленном солнцем на балконе.

песня для нее

музыка заполняла все пространство, ее звуки хаотично блуждали в
воздухе, приводя в благоговейный трепет. бездомные нотки,
лишенные тональности, размера и названия, ударялись о любое
препятствие, пытаясь найти себе хоть какое-то место.

их присутствие ясно давало о себе знать. из-за них дрожали пальцы,
слезы наворачивались на глаза и звенело в ушах. порядка не
было, и с этим надо было что-то делать.

тогда Он занес руку над экстатически подрагивающими струнами. они
зазвучали, не дождавшись прикосновения. ноты сплетались в
немыслимый узор, цепляясь друг за друга и неожиданно разрывая
нить, впуская в музыкальную ткань робкую тишину.

звук был подобен пятой стихии, столь же прекрасной и столь же
неумолимой, как вода, земля, огонь или воздух.

и когда замолкла последняя звенящая струна, Она произнесла:

– Красиво...

Кофейня «На старом месте»

– Вам принести счет?

Конечно. Сосчитайте все. Все до малейшей детали.

Сосчитайте углы круглого столика, удивленные взгляды, брошенные на
мой вывернутый наизнанку британский флаг, сосчитайте процент
сахара, высыпанного на стол из сумасшедшей сахарницы, а еще
концентрацию смеха над нашими головами.

Сосчитайте перья, забытые ангелами в моей комнате.

Сосчитайте мои квадратные мысли и зеленые молнии в глазах.

Сосчитайте все стихи на земле, выбросите из них повторяющиеся слова
парами и запишите то, что получилось.

Сосчитайте среднее число моих улыбок за всю жизнь, вычтите каждую
обиду, возведя получившееся в квадрат, сотрите минус и
принесите мне эту девятку на тарелочке.

А потом не говорите, что нот – всего семь.

В прозрачных чашках розоватая вода, ароматная, сладковатая из-за
аромата. В волосах запах благовоний. На барной стойке одна за
другой появляются вкусности, притягивают взгляд, а мы сидим,
пьем этот розоватый кипяток и на самом деле ничего не
хочется.

Сосчитайте нас. Мы – чифирNATION.

А за стенкой наконец-то -0 Цельсия (если он еще не совсем замерз),
девушки с пирсингом и какие-то скинхеды без шапок, не боясь
застудить отсутствие головного мозга, блаженно потягивают
водку из пластиковых стаканчиков. С крыш ветром сбивает снежный
дождь. Кругом люди и люди и люди. Парочки. А при чем тут
мы? Нам надо выбирать песенники, рассматривать очередные
версии перевода «Властелина Колец» в книжном варианте, закупаться
благовониями, чихать, биться головой о «поющие ветра»,
чтобы они звенели как можно веселее.

Сосчитайте, сколько мы должны заплатить за розовый чай, съеденную
заварку, обгрызенные чашки, пожеванные салфетки и не успевших
вовремя убежать покусанных посетителей.

– Вам принести счет?

– Да, пожалуйста...

рассказывает мой Canon

Ей подарили меня на день рожденья, впрочем, выбирала она меня сама,
долго разглядывая, нажимая на кнопочку Zoom'а и кротко
восхищаясь моим стройным серебристым корпусом. Я же глядел на нее
свысока, прекрасно понимая, что девушка может и послушаться
отца, который тихо, но настойчиво объяснял преимущества
золотистого Олимпуса.

Но она выбрала меня. И я решил про себя, что приложу все силы,
заставлю себя полюбить ее. Даже если у меня затвор отвалится.

Нашу первую общую пленку она убила на полнейшую чушь. Она не хотела
появляться в пределах моего объектива (ей тогда как раз
по-дурацки остригли чёлку), а делать красивые композиции ей не
позволяла обстановка в квартире, торчащие изо всех стен трубы
и отсутствие какого-либо мастерства. Я почувствовал, что
попал в руки дилетанта, любителя, который будет таскать меня
по всем семейным и корпоративным праздникам, запечатлевая
пафосно позирующие лица. Я был в отчаянии.

Но дело пошло еще хуже.

Я пролежал на полке до лета, запыленный и забытый.

Я похоронил себя заживо.

А она вдруг вспомнила обо мне. И долгое время не выпускала из рук.

Мне было с ней интересно. Мы находили старинные, никому неизвестные
здания, удивительные по своей форме растения, замечательных
людей, оригинальные ситуации... Где мы только не лазили! Мы
были на стройках, в барах, в магазинах, в лесах и на берегах
водоемов, в городах, в кирпичных зданиях и на пыльных
дорогах. Я видел ночные фонтаны, утренние облака и весенние
снегопады.

Я влюбился в этот город, в эту жизнь и в НЕЕ.

А ей дали поиграть с цифровым фотоаппаратом.

Я опять был забыт.

Целое лето я пролежал в чехле, в том ящике, где она хранит любимые
вещи. Я изнывал от бездействия, но поделать ничего не мог.
Она не отдала бы меня в чужие руки.

Сегодня она опять вспомнила обо мне. Руки ее не слушаются. Она
истратила две пленки и ни одной фотографии не оставила себе. Она
чуть не плачет, понимая, что придется учиться заново, она
боится, но я помогу ей.

Она сидит на диване (диван категорически отказался что-либо
рассказывать, ссылаясь на бессонницу), смотрит на небо, и прижимает
меня к груди: «Ты у меня самый лучший. Самый красивый».

Ночная чернота разрывается белым светом молний, светом настолько
ярким, что самих молний за ними не видно. И грома нет.

Неожиданно она смеется. Очередная вспышка озаряет ее лицо. Начался
дождь. А она смеется. И говорит: «Вот как – меня
фотографируют ангелы».

Обалдеть можно.

Удивительно чувствовать себя человеком, у которого все есть

– Ну офигееееееть... – долблюсь я в дверь свободной ногой. Остальные
конечности заняты, в одной руке сумка, в другой – картонный
чехол непонятного происхождения с биркой «Ручная кладь», на
третьей... в смысле, на одной из ног я стою. Наконец
баррикада с подозрительным хлопком открывается (впрочем, к этому
звуку все привыкли – дверной проем, как водится, неправильной
формы), домашние делают удивленное лицо, видимо,
действительно не ждали. Сумки выхватывают из рук и с лестничной
площадки, картонный чехол я, не доверяя никому, пру в квартиру
сама.

На уместный вопрос: «Чего это?» я с каменным лицом отвечаю:
«Автоматическое ружье, АК-189». Народ верит, и с уважением косится
на лишнюю сумку, в которой должны покоиться наркотики, валюта
и иммигрирующие граждане именно в таком порядке.

Я бросаю усталые кости на стул в кухне. Даже если вам очень хочется
домой, никогда не летите без билета непонятным рейсом. Нас
доставила в родимый аэропорт облезлая «Тушка-134», которая,
по моим наблюдениям, явственно махала крыльями и издавала
звуки, идентифицированные как: «Курлы, курлы». Уши закладывало
при виражах пилота, который, похоже, всю жизнь водил
исключительно истребитель, картонный чехол непонятного
происхождения пришлось оставить в летчицкой кабине так, как он не пролез
в салон, уши были зажаты коленями, а на вопрос пассажира:
«Скажите, подадут горячую пищу, или это рейс такой, только с
закуской?» стюардесса, вздыхая, ответила: «Это самолет
такой».

Но – долетели же. Хотя нас вполне могли ссадить где-нибудь в Уфе,
из-за грозы, разразившейся над Челябинском за 20 минут до
нашего с самолетом выхода на посадку.

– Ну, как тебе Италия?

– Честно? Сапог сапогом, – я ставлю увечный электрочайник греться и
сыплю в кружку вожделенную заварку. – Даже чая нет, только в
пакетиках.

– А то ты туда чай пить ездила.

– Не совсем... Но на третий день кофе уже лезет из ушей. Учитывая
то, что я его ненавижу.

– Ну тебя с твоими пристрастиями! Это не жрет, это не пьет... Лучше
расскажи, как тебе Венеция, Венеция-то как???

– Ну... – Я вяло отмахиваюсь. – Вот сегодня ехали по улице
Артиллерийской, чуть не затонули. После грозы-то. Вот вам и вся
Венеция.

По моей многострадальной шкуре скользят озверевшие взгляды. Мне
приходит в голову мысль, что, вроде как, пожить еще хочется.
Приходится заводить рассказ о поездке в Венецию на электричке
из города Сачиле, и о наших блужданиях над каналами.
Естественно, мы не могли держаться предписанного курса, свернули
один раз в неизвестный переулочек и оказались неизвестно где.
Но все закончилось хорошо, мы-таки вышли на главную площадь и
покатались по каналам в компании гондольера, кажется, Апу.
Потом нам еще пришлось бегом возвращаться на вокзал, мы
сократили 50-минутный путь почти вполовину за счет скорости. В
результате обратной электрички пришлось ждать.

– А море?! Плавала в море?!

Ну конечно, из Сачиле мы в тот же день переехали в Линьяно, курорт,
расползшийся на все побережье. С погодой нам, конечно, не
повезло, почти все время было холодно и накрапывал гаденький
дождь, но примерно в середине отдыха на пару дней
распогодилось, и нам удалось даже позагорать. Естественно, разомлев и
слегка зачитавшись Донцовой (убей – не помню, что она
написала, но для загоралова – в самый раз!), я подгорела, и теперь
моя спина смахивает на шкуру тигра – загар лег полосами, а
обожженные участки выделяются ярким покраснением. В общем,
все, как обычно. А море у них в Италии мелкое. Пройдя от
берега метров пятнадцать, выходишь на ровную отмель, которую вода
еле закрывает. За отмелью начинается спуск, в самом
глубоком его месте вода закрывала мне ключицы, затем дно снова
поднималась, и, когда я, отплыв от берега и первой отмели
достаточно далеко, решила проверить наличие дна под ногами, оно
оказалось у меня где-то в районе подмышек. От неожиданности,
я, попытавшись подняться на ноги, шлепнулась обратно...

Телефон прерывает разболтавшуюся меня. В трубку орет
восторженно-возмущенный голос: «Ну и где это мы ездим!», я сначала даже не
могу сообразить, кто может быть так рад меня видеть.
Собеседник успокаивается, но, в качестве компенсации за моральный
ущерб, историю моей поездки приходится красочно рассказывать
и ему.

Потом еще.

И еще.

Я поднимаюсь к себе в комнату, и обнаруживаю идеальную чистоту, в
которой найти что-либо невозможно. И даже мебель передвинута.
У меня шок.

Мне-то хотелось вернуться в кучу хлама, которую я оставила перед
отъездом. Но – увы.

Я горестно вздыхаю, и принимаюсь расковыривать картонный чехол
непонятного происхождения, куда заботливый московский продавец
запихал мою новенькую канадскую электроакустическую гитару.

Покажите мне абитуриента, мечтающего стать дантистом, и я устрою ему
«9 ярдов» при жизни. Без хэппи-энда.

По-моему, мне все-таки сделали трепанацию. Причем успешно.
Предварительно мне была рассказана страшная история о том, какой
последней сволочью была предыдущий стоматолог, поставившая
пломбу прямо на нерв, из-за чего зуб должен был непрерывно болеть
(а я какого-то хрена принимала постоянное зубовное нытье
как должное и терпела полтора года). Завершив повествование
словами: «Так что будем вскрывать», меня отправили
воспринимать мир из-под укола анестезии...

... в тот самый нерв (уаааааааааргхх!).

«Ну вот», – посмотрев в мои честные глаза, сказала стоматолог. – «А
теперь будем прочищать», – добавила она, вооружившись (по
ощущениям) саперной лопаткой.

В это время в соседнее кресло запихали маленького мальчика, кажется,
для того, чтобы почистить ему зубы. Мальчик оказался не
особо оригинален, и принялся вопить так, что на потолке чуть не
повзрывались лампочки. Минут десять мы наслаждались
роскошным музыкальным воем, потом молодое поколение заткнулось,
бодро сползло с кресла, и на вопрос врача, с какого горя оно
так орало, гордо ответило: «Ы!» Этого я уже не выдержала и
принялась беззвучно истерически ржать, чуть не зажевав саперную
лопатку.

Наконец измученная родительница утащила голосистого сына из
кабинета, пообещав ему вертолет, и я снова углубилась в созерцание
потолка, а стоматолог – в прочищение зубных каналов. Если в
моем левом глазу вспыхивала буква «Ё», а в правом – буква
«Б», это означало, что очередной канал успешно пробит, и
лопатка достигла собственно мяса.

«Ты задеваешь меня за живое», – сочувственно пропел Рома Зверь по
радио, абсолютно точно передавая мои ощущения. «Не надо
думать, что все обойдется», – издевательски продолжил он, и
окончательно добил меня фразой: «Все только начинается». Умеют же
некоторые утешать.

Правда, в этот момент мой зуб залили перекисью, и я отвлеклась на
обожженный язык.

Через некоторое время меня, обсверленную и обколотую, выпустили. Я
была готова расплыться в _из_под_анестезийной_ улыбке, но мою
радость пресекли на корню, устало произнеся: «Значит,
временную пломбу мы тебе поставили...» «Эрнесто Гевара Линч де ла
Серна ЧЁ???» – праведно возопил мой внутренний голос,
старясь не слышать слов: «В понедельник придешь...»