Онтологические прогулки

На Пасху 2005

Покойный митрополит Петербургский и Ладожский Иоанн в предисловии к
одной своей книге пишет о тайне, которой сокрыт смысл
обычного и всем знакомого «Отче Наш». Он тут же раскрывает карты,
говоря ниже, что тайной она остается только для нас
– современных немощных христиан, христиан скорее по имени,
чем по духу… Эта тайна – тайна церковной СОБОРНОСТИ, когда
КАЖДЫЙ молится и просит за ВСЕХ, как за себя. Далее
он пишет: Мы забыли, что мы НАРОД.

Это слова из далекого прошлого, гораздо более отдаленного, чем жизнь
митрополита, и сказаны они на том языке, который черствел
на российских исторических ветрах три последних века, пока не
превратился в камень, на котором можно только обломать
зубы, а насытиться при всем желании нельзя. Когда-то люди жили в
обществе, в котором слова умирали, а смыслы перевоплощались
вновь и вновь с абсолютным постоянством. Можно сказать, что
слова так же относились к смыслу, как отдельные люди к
народу, который они составляли. Сейчас смыслы исчезают быстрее
слов, и те летят из уст в уста порожняком – людям надо что-то
говорить. Каждому поколению, если только ему все еще
хочется жить, приходится изобретать новые живые слова, чтобы хоть
отчасти ощутить то биение жизни, в котором купались люди
традиции. Замечательно, если у кого-то при этом хватает ума
попытаться оживить наново прежние смыслы, – чаще всего до этого
никому нет дело и хорошо уже, если поколение, уходя в
небытие, оставляет по себе хотя бы пару книжек и с десяток
своих слов, по которым его можно будет узнать
через двадцать пять, пятьдесят, сто лет. Вот хотя бы такие:
Дротик, летящий к цели, конечно же, полагает, что
движется по своему усмотрению и сам наметил себе цель. Однако
кинула его чья-то рука… Таков и я – …дротик, брошенный древней
рукой моего народа. Что хорошо испанцу
Ортеге-и-Гассету, то русскому смех. Скажи кто-нибудь, что он топор в
руке основателя своего рода, и будет не удержать смешливых
вопросов – какого рода? Какой топор? А что ты еще умеешь?
Топор и икона – ха-ха-ха! да не смешите нас,
господин Снычев, в самом деле, мы лучше пойдем поставим Сола
Хупи на бесконечный повтор.

Способность русских впитывать чужую культуру потрясающа: налили
вечером ведро Византии – утром сухо, затопили цистерной
татарщины – через день ни капли. Реки перегородили, разлив с Запада,
все тонут, а русским как с гуся вода. Три века хляби
небесные над нами, а у нас пересохшие глотки, обветренные губы.
Хотим еще.

Вкус к поглощению есть, хотя, надо отметить, привитый вкус в большой
мере. Хуже обстоит дело с обработкой материала. Он куда-то
у нас испаряется, в какие-то бездны уходит бесследно. Хотя
впрочем не в какие-то. Вот наш исторический цикл: тяжелую,
напитавшуюся влагой губку берут чужие руки, выжимают ее
плодородие досуха и кидают в новую грязь – пусть накопит влаги
снова.

Акутагава, японский модернист, написал такой диалог
японского бога и католического миссионера:

ЯБ: -(…) наша сила не в том, чтобы разрушать. Она в том, чтобы переделывать.

(…)

КМ: -В сама деле ваша сила в том, чтобы переделывать? Но так не
только у вас. В любой стране… например, даже злые духи,
считавшиеся богами в Греции..

ЯБ: -Великий Пан умер. Но может быть , и Пан когда-нибудь
воскреснет? Однако мы пока живы.

(…)

КМ: -Но Дэусу (японское произношение Иисуса) должен победить!

ЯБ: (…)Нельзя сказать, что Дэусу непременно победит. Как бы широко
не распространялась вера в Небесного Царя, нельзя сказать,
что она непременно победит. (…) Может статься, что Дэусу сам
превратиться в аборигена нашей страны. Все идущее из Китая и
Индии стало нашим. И все идущее с Запада тоже им станет.

Есть чему поучиться, если уж даже модернисты такое пишут: «Великий
Пан умер, однако мы пока живы».

Христианство пришло в Россию из Византии в той законченной и даже
начинавшей ветшать форме, которая вряд ли подходила молодому
народу. Одеяние было привлекательным, но с ним нацепляли вшей
и тараканов. Любая религия, претендующая на название
«мировая» ставит перед собой две и только две цели: 1) уничтожение
или полное порабощение всех своих врагов, включая
потенциальных, 2) стяжание Царствия Небесного. Важен порядок. Может
статься, для стяжание Царствия Небесного необходимо и
достаточно только уничтожение всех врагов – то-то будет всем нам
в конце концов смешно плясать под небесную
сфер на гробу Владимира Соловьева и прочих общечеловеков.
Итак, можно сказать, что Православие попало к русским в стадии
начинавшегося dementia senilis. Возможно поэтому русские,
насмотревшись на броские византийские наряды, скрывавшие
дряхлость духа, так и не узнали о первой цели любой мировой
религии (уничтожь врагов!), и за сладким пением (тогдашний Сол
Хупи для русских, не иначе), забыли зачем еще нужен топор,
кроме строительства деревянных церквей.

Тысячу лет мы любим и ненавидим Христа. Последнее относится без
сомнения к богоборцам, однако если вглядеться внимательнее,
подобные крайности религиозного сознания народа суть лишь
выражение его сокровенных тайн, о которых никто не говорит, но
которые так или иначе, большинству только – на изнанке
сознания, но всем даны в ощущение. Допустим, как человек,
одолеваемый священным безумием говорит то, что никто другой просто
выговорить не может, а понимать – со временем понимают. Вера,
как и любовь, ревнива, и ненавидим Дэусу прежде всего потому,
что Он изначально пришел не к нам, и спасать Он пришел не
нас, ненавидим, потому что Он говорил не на нашем, а на
режущем русское ухо языке и что хуже всего – Его приход в Россию
ознаменовал смерть НАШИХ БОГОВ, которых, как утверждает
летопись, сбросили в реку. Как страшно: река это символ времени.
Наших Богов унесло в прошлое, и они, может статься, никогда
больше не вернутся.

Можно вывести формулу: забудь своих богов и ты забудешь свой народ.
Вот мы и коснулись тайны, мучавшей митрополита Иоанна. Можно
и развить мысль: не имея своих богов, нельзя по-настоящему
стать народом, а приняв чужих богов, непременно попадешь в
зависимость от других народов.

Тысячелетняя вера в России в значительной степени вера в чужое и
непонятное, вера в иное, никакой органической
связи с нашей жизнью не имевшее и приносившее пользу в той
мере, в какой она была неверно истолкована
народом, который за тысячу лет так и не захотел отказаться от
язычества и перед Великим Постом берет с полки сковороды,
мажет их маслом, чтобы испечь на них солнце. Поэтому же в
значительной мере современное Православие плоско и
саморазрушительно: правильно понятое по книгам христианство большинству
русских на душу не ложится. Оно таковым и не было, когда
вызывало к жизни страстную веру и яростную русскую энергию,
последний раз блеснувшую на изломе церковного раскола. С тех
пор наше сознание ушло в те области, где электричества хватает
только на пьезоэлемент зажигалки, а про весеннюю грозу
читают в интернете. Утеряна или ушла в песок энергия рода,
дротик лежит на земле, рядом с брошенным топором и недописанной
иконой.

Между язычеством и христианством нет противоречия. Был и остается
конфликт, как всегда и бывает между подобным.
Христианство всего лишь нерусское язычество, пусть и особый
его вид, ведь на деле в нем нет единобожия, называй три
ипостаси, Богоматерь и всех святых как угодно. Но тысячу лет не
воротишь. Наши Боги уплыли за это время далеко вниз по
течению. Можно в лучшем случае извлечь уроки.

Вот один из них, в виде вопроса: надо ли было тысячу лет гнаться за
идеалом, за Царствием Небесным, в которое нет и не было
хода, потому что оно изначально было не нашим, нам было
непонятным и никогда понятным быть не могло, потому что
народы суть мысли Бога, суть разные
мысли, надо добавить, и одна мысль не в состоянии постичь
другую? Мысли, облекаясь в слова, состязаются за внимание
думающего, и те, что не напоминают о себе слишком долго уходят в
черное небытие вслед за брошенными в реку богами.

В эту субботу в церкви снова бубнили вечером Евангелие, гасили все
свечи, а потом зажигали одну от другой и шли на Крестный Ход.
Пели «Христос воскресе из мертвых», обнимались и целовали
друг друга, как будто кончилась война (хорошо бы в том числе:
война наших богов и Христа).

Совершить ритуал означает распознать в нем свою жизнь, увидеть в
Боге своего бога, в воскресении свое воскресенье. И связать
свое с нашим – в этом митрополит Иоанн прав. Но чтобы все это
сделать, нужно отобрать НАШЕГО БОГА у
других, выйти из безвременья, напомнив Богу о нас и заставив его
думать только нас и ни о ком больше.