Поэзия

***
Городок,
До колик в животе, 
До смешащих иков 
Ты истыкан моею шпилькой.
А я выживаю, 
Нелепой походкой по тебе вышивая 
Рисунок свой. 

Не умею изо дня в день 
По тем же тропкам 
Отыскивать новые клады. 
Мне часто бывает надо 
Что-то менять. 
Тогда прощаться, 
И руки жать, 
И щеки трепать, 
И извиняться за краткость визитов.

Кошки идут вниз по крышам.  
Кошки идут вверх по деревьям. 
Кошки идут, идут везде. 
У них такие лапы, 
У них такие ночи! 
Очень-очень хочется
Как они.

Городок,
Всех продавщиц цветов 
Надо носить на руках.
Надо чаще менять погоду, 
Небо над головой,
Любимых с уважаемыми местами. 
И не бояться зацеловывать губы 
До цвета вишен. 
Тогда все станет, как говоришь, 
А не так, как обычно желают слышать. 

Городок,
Я вошла  в тебя
Очень похожая на весну в облаках.
Ты, конечно же, сразу пришел в восторг
И ах-ах-ах  -
Растолкал всех прохожих,
Чтобы меня разглядеть. 
Мне лестно,
Но те, кого растолкали,
Шипят, плюются. 
Они мне не даются,
Портят рифму в стихах.
Я же люблю, когда все – как я. 
А все никогда
Как  я.
 

Во сне 
Вижу, как хожу по тебе 
Вдоль, поперек. 
Хожу, как режу 
Тебя на холсты,
По которым потом рисую маршруты. 
Каблуком во сне отбиваю «ты», 
И прислушиваясь к этому звуку, как будто
Слышу дальнейшее: э, ю, я.
Так мы получаемся рядом 
В алфавитном порядке.
А все оттого, что мне надо 
Быть в чьих-то снах. 
Тогда намного спокойнее спится.

Очень большое спасибо
Тебе за тебя, 
Только я – перелетная птица,
Мне всегда улетать в конце 
Чего-нибудь, 
И скучать, 
И тебя забывать
Постепенно учиться.

***
Апрель уточняет ноябрь,
Особенно в этой стране.       
У меня повысилась чувствительность
На две третьих себя и тебя целую.

Потому нежно целую 
И отсылаю тебя 
Белым конвертом,
Не наклеив марки.

Климат такой, что не будет жарко.
Слякоть даже посередине разговоров наших 
Неясных, топких,
В которых то один, как на льдине,
То как в болоте, не проложишь тропки.
Вот и выходит, что ноги сушу без конца на чужих батареях.
И кутаюсь, и берегусь, 
Но болею, болею...

Это, видимо, затяжное:
Даже мир за окном целый год не меняет красок.
Ты боялась перестараться,
Однако чрезмерно ласков
Никто не бывает.

Я смотрю на тебя,
Но перекрывает
Тоска по тебе ушедшей.
И лучше дается
О настоящем говорить в прошедшем.

Сколько сможешь
Вытирать длинные темные лужи
За мокрой походкой?                                
Тебе сделался кто-то нужен –               
Ты посчитала меня находкой.               
Как нелепо.
Я едва ли сошла за слепок
С одного из твоих желаний.
Наш апрель не оставил ничего напоследок,
Кроме ноябрьских воспоминаний.

***
Кто нарушил табу,
Тот стал табу.
Я дую в трубу,
Сидя на тротуаре,
Наблюдая синдром:
Каждой твари по паре.
Каждой левой ноге
Дана правая в помощь.
Только грубый костыль
Намекает на немощь.
У немногих людей
Солью сыпаны лица.
Им сам случай велел
Всех быстрей измениться.
Тот же случай открыл
И мне нечто такое:
Мол, коснёшься табу,
И вас станет двое.

Двое нас.

От мозолящих глаз
Не спасает ни зонт, ни плащ.
Мы с тобой – словно мягкий хрящ
Меж стальных костей
Предрассудков любых мастей.
И как те, кто снашивает костыль
Легче, чем я – каблук,
Мы загнаны в некий круг
Наших комплексов, наших бед,
Которые нам во вред,
Без которых нельзя и шагу.
Остается только
Самолётиком складывать бумагу,
На которой написано: «Прошу все исправить,
Божество святое,
Или, по возможности, нас оставить      
В покое».                                                                  

***
Я вступаю в свой 25-ый. 
Так скоро. 
Но, увы, не пойдешь на попятный 
В годах. 
Оттого ощущение, словно мне сорок.

Я вступаю в свой 25-ый 
Неловко и шатко, 
Словно лошадка, 
Которой еще не одели шоры 
На глаза.

24-ый, клянусь тебе,
И дня не забыть, 
Но вероятно, 
Забуду все 364. Все, 
Кроме последнего,
Который случайно 
Цепляется за 25-ый,
Который мой день рождения.

Просят ножа 
Те, кто поедают торт. 
Остальные просят срочно 
Бокалы вверх поднимать. 
Только виновник просит отсрочки, 
Но где ее взять?

Рядом – все, кого знаю, 
Даже больше. 
Жмут руки, 
Желают чего-то наперебой.
Я ощущаю себя пациентом в палате, 
Где умирают 
И только потом уходят домой. 
А все дело в дате, 
Которая больше, чем дата,
Поскольку дата становится  мной. 

Восемь циферок –  
День/месяц/год –
Всего восемь. 
Значит, четыре раза рука 
Могла кости бросить 
И подарить мне дату рожденья,
Вот так, играя.  
Лишь бы только серьезней
Велась игра,
Дату смерти определяя.

***
Все уже было написано про нас, 
И это кто-то даже читал.
Я держала руку на твоих глазах, 
Когда ты спал.
Ты говорил,
Что мои ладони прожгут твой лоб –
Так прошел год…

Бабочкой кружил автобус наши тела.
Уставшие  языки не хотели говорить. 
Я ничего уже не могла.
Ты мог курить. 
Так прошел год. 

Не исключено, что и ты скучал,
Шлялся, грел руки на чужих плечах.
Равнодушно смотрел на бескрайнее море,
Потеряв больше того, что искал.
А потом захлопнул дверь,
Из которой сквозняк.
Ибо не перепишешь наших историй,
Чтобы случились заново и совсем не так.

***
Французская речь. 
Скрипенье табуретки. 
Пыль на рамах. 
Город не стучась входит через окно, 
Прикалывает замок мне на кофту как брошь,   
Спрашивает автомобильным гудком: 
– Идешь?

– Иду, 
Оглянуться не смею –
Один взгляд назад
Меняет весь путь вперед;
Позже спать не дает 
Череда пропущенных поворотов. 
Здесь, встречая кого-то,
В тот же миг провожаешь кого-то еще. 
Каждый минус свой плюс находит, 
И такое на ум приходит, 
Что больше нигде не придет.

Разрезая город, меня вези.  
Опускай мои страхи 
Как младенцев в воду. 
А нащупав мою природу, 
Далеко заходи 
Обожая –
Я, встречаясь с тобой, 
Себя провожаю.

На день следующий
Двери открываются только 
В сторону вокзалов. 
Я бы сказала – 
Расставаний обычный день, 
Но я промолчу. 
Правда мягче не станет, 
Если месить ее языком. 
Она не такого склада. 
Когда становишься с кем-то близко знаком, 
Кого-то другого забыть надо. 

Но я не играю в такую игру. 
Замок тяжел мне, а город мал; 
Ты уже безнадежно устал.
Роли принцев
Никак не даются пажам –
Ты ушел, на память рукой пожав 
Моей руки тень.
Иногда ночь, перетекшая в день – 
Просто долгая ночь,
Как на раме пыль. 
Ее можно смахнуть 
В надежде, что – небыль. 
Но она вернется, 
Заявляя, что – быль.

***
Вполне вероятно, что я сойду с ума 
Где-то к 60-ти, когда  сама    
Буду старой, немощной, злобной, как черт.
Хотя это все сейчас ни при чем,
Но я представляю, 
Как мой женский, 
Мой черный глубокий зрачок 
Солнце выжжет и сквозь него протечет 
В мое тело, мозг, голосок, 
И из глаз не слезы пойдут, а песок. 
Вязкий как дюны, 
Хваткий как сеть –
Одинаково прочная
Для  них – для всех:
Кого помню, кого забываю, кого
Люблю, даже забыв. 
И, наверное, взвыв, 
Я ударю себя
По глазам 
Что есть сил 
И ослепну. 
Но коридоры больниц –
Самые прямые дороги на свете, 
Заблудиться слепому по ним не дано.
Они всех исправно приводят к смерти, 
Особенно тех, кто у жизни нащупал дно.

***
Мальчики на причале ловили рыбу.
И каждый втайне золотую.
Только старый моряк сквозь дрему
Бурчал: «Впустую, впустую».

Но что он знает? Ведь если  не верит, 
Это не значит, что больше нашего знает.
В море знаешь рыбы сколько – 
Кто-нибудь вытянет и не прогадает

Моряку что нужно – бокальчик золотой-родимый.
А Мальчики в сказку играют долго, 
И мальчики в сказке непобедимы.
А рыбы в море – знаешь сколько?

Подходи, девочка, будешь Гердой,
Возле наших удочек посадишь розы.
Только моряка ножкой не трогай – 
Он когда не выспится, то очень грозный.

А ладошки у тебя нежные больно.
Подходи, здесь каждый будет тебе Каем.
Правда, в сказках были еще Королевы,
Но пока их нет, мы с тобой поиграем.

А моряк за свое: «Впустую, впустую».
Он тебя, девочка,  видно, путает с рыбкой – 
Да и как не спутать тебя такую.
Подойди поближе, поделись улыбкой.