Библиотечка Эгоиста (под редакцией Дмитрия Бавильского)

Фашисты-сволочи

Работал я когда-то в видео-отделе музыкального магазина на Брайтоне.
Зачастил к нам один дед – эмигрант с Украины с 46-го года,
вторая волна. Как он сам простодушно признался – с немцами
ушел. По-русски говорил с западноукраинским акцентом, значит,
скорее всего, с центральной Украины. Если бы совсем с
западной, то русского бы не знал. Покупал у нас душевные фильмы
50-х – на старости лет наверстывал упущенное. Как-то под
Новый Год, мы выяснили, что он не видел «Иронию судьбы». К
выходу мы его провожали всем магазином. И долго смотрели вслед,
махая платочками.

Через два дня бывший полицай вернулся и потребовал вернуть деньги,
мол, фильм ему не понравился. Мы пытались понять, что в этом
фильме такого плохого. Оказалось, он вообще не понял, что
там к чему. Вот и верь после этого людям. Известное дело,
фашисты – сволочи.

Александр Градский

Александра Градского часто можно было увидеть на Брайтоне, с
продуктовыми пакетами. Дело в том, что он купил дом в Сигейте и
часть времени проводил в Нью-Йорке. Градский периодически
заходил в магазин. Он проводил в магазине достаточно много
времени, рассказывал разные истории, предлагал свои диски на
реализацию. Однажды, Градский принес партию своих дисков, и
Володя, один из владельцев магазина, попросил его поставить
автограф. Перед этим Градский общался с его братом, Женей и
машинально написал: «Жене от Александра Градского». Володя его
поправил. Тогда Градский перечеркнул «Жене» (вот так: Жене) и
сверху написал: «Володе». Володе это как-то не очень
понравилось и после ухода Градского, он поставил этот диск в
продажу. Через какое-то время диск уценили. И тут, как раз у
Градского должен был состояться концерт в Карнеги-холл, и его
агентша попросила продать этот диск. Мы подвели ее к ящику в
котором лежали дешевые компакты. Диск оказался, мало того, что
уцененным, еще и с тем самым злополучным автографом.

После этого Градский стал заходить значительно реже, и визиты его
были быстротечны. Он останавливался возле своей полочки и если
замечал пиратское издание, холодно просил убрать, и уходил
не попрощавшись.

Андрей Битов

Однажды я обнаружил у себя в видео-отделе Андрея Битова. Он стоял в
окружении двух поклонниц – корреспонденток с «Голоса
Америки» и, пошатываясь, рекомендовал фильмы.

– Вам надо взять «В четверг и больше никогда». Толя Эфрос снял его
по моему сценарию. У вас есть?

– Как же, – засуетился я, – это мой любимый фильм.

Все же не каждый день нам живого Битова показывают.

– Еще вам надо взять «Чужая белая и рябой», там Сережа Соловьев меня снимал.

Взгляд его по-прежнему блуждал где-то поверх рядов с фильмами.
Названия он извлекал из глубины своей великолепной памяти.

– Еще вам надо взять «Ивана Грозного».

Я похолодел: «Боже, неужели и там???»

– Но только, если сцена «Половецких плясок» в цвете. А то, часто
бывает не в цвете.

Битов сосредоточился и посмотрел на меня, как мне показалось, с
укором и некоторой обидой за Сережу Эйзенштейна.

– Как же, как же, не извольте сумлеваться. В цвете, как есть в
цвете, – я продолжал суетиться.

Журналистки взяли фильмы и пошли к кассе требовать скидку. Битов
царственно шел за ними, как веская причина, по которой скидку
им дадут.

Через пару дней одна журналистка вернулась обратно. Уже без Битова.

– Вы меня помните?

– Э...

– Я приходила с Андреем Битовым два дня назад, – она протянула мне
комплект «Ивана Грозного» – хочу вернуть кассеты.

– А что же вас не устраивает?

– Понимаете, там.. «Половецкие пляски» черно-белые, – и видя мое
замешательство, вытащила из кулька еще две кассеты, – и эти
тоже.

В руках она держала «В четверг и больше никогда», и «Чужая белая и рябой».

Роман Гершгорин

Есть такой брайтонский поэт-энтузиаст Роман Гершгорин. Он постоянно
выпускает разные журналы, книжки, продает их с лотка на
улице. Роман очень любил музыкальный магазин RBC Video, кусочек
двери и витрины которого мелькает в фильме Брат-2, когда
главный герой проходит по Брайтону под музыку. (Оператор с
Бодровым долго рылись в музыкальных завалах магазина и,
вероятно, в благодарность запечатлели кусок двери). Выпуская
очередной номер журнала, Роман прибежал в магазин, и обратившись к
одному из владельцев, сказал:

– Женя, Женечка, ты же знаешь, как я люблю ваш магазин, я хотел бы
поместить рекламу в своем журнале, совершенно бесплатно.

Женя, слегка пританцовывая на месте и щелкая пальцами в обычной
своей манере, при этом моргая и слегка заикаясь, задушевно
сказал:

– З-знаешь, старичок, это хорошо. Д-давай старичок, д-давай

– Только это должна быть яркая и запоминающаяся реклама, –
воскликнул Роман, – вот что – пожалуй я отображу ее в стихах. В емкой
и в то же время лаконичной форме.

И в порыве творческого энтузиазма выбежал на улицу, где пирожки.

Часа через два-три, возбужденный Роман вбежал в магазин и произнес:

– Вот Женя, сочинил, эти две стихотворные строчки пройдут по
диагонали, через картинку с рекламой, – после чего став в
творческую позу, продекламировал:

– Много разных чудес

В магазине Эр-Вэ-эС

Женя продолжая пританцовывать, добродушно улыбаться и помаргивать, сказал:

– З-наешь, старик, это замечательно. Т-только наш магазин называется аР-Би-Си.

– Пойду переделаю, – ничуть не смутившись, воскликнул Гершгорин, и
стремительно выбежал на улицу, где пирожки.

Маша Распутина

Брюки к телу его крепились подтяжками, с шеи свисала бабочка. Время
он проводил в гастономах. Продавщицам, абы лясы поточить –
его не гнали, а сердобольные угощали пирожком. Он ходил с
дирижерской палочкой, на манер трости. Прозвали его Дирижер.
Как-то приехала Маша Распутина. Об этом сообщил Зиновьев,
владелец видеопроката и композитор, одну песню которого спела
Аллегрова. Он же договорился о раздаче автографов Распутиной в
нашем магазине. К этому событию у конкурентов специально
были скуплены все диски Маши и выложены на самом видном месте.

– Машу на подиум, – заорал Дирижер, как только Распутина вбежала в
магазин, протискиваясь сквозь толпу скучающих старушек,
которых набилось как сельди в пластиковое ведро.

Идея с подиумом мне понравилась и я вынес табуретку. Маша вскочила
на нее своими ногами в сапогах и колготках в клетку и начала
раздавать автографы. Дирижер стоял у табуретки и палочкой
отгонял назойливых старушек. За что был удостоен Машиной
улыбки. Диски никто не покупал, старушки экономили деньги. Вместо
этого разобрали бесплатные открытки и протягивали поверх
голов, как китайцы красные цитатники Мао во времена культурной
революции.

Дирижер ходил гоголем. В очередях он говорил, исключительно о Маше,
демонстрируя покупателям вырезки из газет и журналов. Как-то
он забежал к нам. За кассой стоял Женя и беседовал с
Санаем, бывшим матросом, еще при Советской Власти попросившим
политического убежища и с 80-х державшего на Брайтоне первую
русскую аудио-раскладку. Коллекция шансона у него была
великолепная. О нем с уважением отзывался даже выдающийся одесский
шансонье Алик Копыт, автор песни: «Я сегодня очень рано
поднялся / Попу вымыл и немного подмылся / Ой, моя попа непомытая
/ ой, моя пыся непобрытая», который живет в Амстердаме и
работает зубным техником. После того, как Саная потеснили
конкуренты, он ходил как лунатик по Брайтону, не зная чем себя
занять.

– Женя, Женечка, ты же знаешь, как я люблю ваш магазин, я хотел бы
продавать у вас свой диск, – с порога закричал Дирижер.

Женя, слегка пританцовывая на месте и щелкая пальцами в обычной
своей манере, при этом моргая и слегка заикаясь, задушевно
сказал:

– З-замечательно, старичок, замечательно. А ты в курсе, что если
диск будет продаваться, у тебя доходы будут из пенсии вычитать?

Дирижер захихикал.

– Я вот с Машей Распутиной диск записал.

– Не уп-поминай п-п-при мне ее имени, – закричал Женя, косясь на
гору распутинских дисков, сваленных для дешевой распродажи.

– Я спою, что-нибудь из моего альбома, – не замечая Жениной реакции,
сказал Дирижер и начал напевать.

Это был опасный момент. У нас часто попадались покупатели, которые
не помнили, кто поет их любимую песню и как их любимая песня
называется, но помнили две строчки, вроде: «я тебя люблю, а
ты меня нет» и пытались нам их напеть в наивной уверенности,
что мы извлечем искомое из ассортимента. Ага, щас. Женя
заткнул певца и отобрал си-ди. На обложке красовался Дирижер,
вырезанный по контуру на фоне Маши Распитиной из журнала.
Внутри коробочка была пуста.

– У тебя диск конкуренты украли? – усмехнулся Женя.

– Я его еще не записал, – смутился Дирижер, – но обложка, это же
половина успеха!

– Кому сейчас нужны диски? – задумчиво произнес Санай, глядя в
пространство между витриной и потолком, – сейчас время плохое.
Вот при советской власти мне было хорошо. При советской
власти, я продавал кассеты по семь долларов и все их у меня
покупали. При Горбачеве, тоже было хорошо, я си-ди по 15 долларов
продавал. А сейчас шлют все кому не лень, и пиратские, все
по три доллара. С голоду можно помереть.

Дирижер заметно нервничал.

– Знаешь что? – оживился Женя, – а ты пойди к Зиновьеву. Он же для
Аллегровой песню написал, он и тебе поможет.

В глазах Дирижера появилась надежда. Он быстро попрощался и убежал.

– Пусть с ним Зиновьев разбирается, – сказал Женя с видимым
удовольствием, – ну так что, старичок, заберешь Распутину? – спросил
он обращаясь к Санаю, – я по закупочным отдам.

– Да кому она нужна, эта Распутина? Я вот сейчас битловские пласты в
Манхеттене продаю, первые издания, они знаешь сколько
стоят?

Через год я встретил Дирижера в кафетерии гастронома, где он
рассказывал израильтянину, как его арестовал полицейский за то, что
он еврей. О том, что он поедет в Израиль, потому что там к
евреям хорошо относятся. Израильтянин спорил, рассказывал,
что он чудом вырвался из Израиля и очень рад, что теперь в
Нью-Йорке, пока не подошла его жена и не сказала: «Боря
пойдем. Не видишь, он же сумасшедший». Дирижер замолчал, все еще
помахивая по инерции палочкой. Он стоял в мятой рубашке,
засаленных подтяжках и смешной бабочке на тонкой шее и тоскливо
смотрел куда-то в район надвигающейся пустоты.

Джордж Харисон

В молодости Алекс был битломаном. В Нью-Йорке реализовал свою любовь
к музыке, продавая компакты с раскладки на Брайтоне, где
пирожки. Алекс, разговорчивый, суетливый и «стукнутый» о чем
он сам любит рассказывать – после автомобильной аварии у него
стали происходить провалы в памяти.

Осенью (или ранней зимой?) 2001-го года возбужденный Алекс прибежал
к нам в магазин и стал рассказывать, что вчера видел Джорджа
Харисона. Дело было так. У обочины напротив его раскладки,
неподалеку от скопления пирожков, остановился лимузин и
какой-то американец, подойдя к раскладке, спросил, нет ли у
Алекса компактов Битлз. У Алекса были только «левые» компакты,
которые он обычно втюхивал русским эмигрантам, в американцах
же ему чудились сотрудники федерального бюро, поэтому от них
Алекс левак прятал. Алекс сказал, что Битлз закончился. Из
машины вылез худой лысый высокий человек и, подойдя, тихим
голосом повторил вопрос. И тут до Алекса дошло, что лысый
человек кого-то страшно ему напоминает. Как завороженный Алекс
вытащил диск Битлз. Лысый человек ушел обратно в машину, а
американец объяснил, что он охранник и везет одну очень
важную персону из госпиталя Статен Айленда в аэропорт Кеннеди, а
диск ему нужен для автографа. С чем они и уехали. На
следующий день Алекса осенило. Все сходилось – Харисон как раз
проходил химиотерапию в госпитале Статен Айленда, по дороге в
аэропорт, охранник попросил свернуть на ближайшую оживленную
улицу, чтобы купить диск для автографа. Алекс видел
умирающего Джорджа Харисона! Однако, помня о том, что Алекс
«стукнутый», мы ему не поверили.

В течение нескольких недель Алекс брал за руку всех случайных
прохожих, остановившихся возле его раскладки и рассказывал им эту
историю. Лично меня он останавливал раз пять и каждый раз
рассказывал заново. Через несколько недель интервью с Алексом
напечатала местная русская газета. Сразу после смерти
Харисона Алекс уже позировал перед телекамерой какого-то
телевизионного канала. В январе, над раскладкой на стене дома висел
объемный иконостас составленный из фотографий Джорджа
Харисона – с датой рождения и смерти. Под иконостасом горела
постоянно зажженная свечка...

Артур Конан-Дойль

Как-то в музыкальный магазин на Брайтоне, где в то время на втором
этаже продавал русские видеокассеты мой друг, повадилась
молодая американка. Она всячески показывала свой интерес к
русским фильмам. Говорила, что любит литературу. В общем делала
все, чтобы понравиться моему образованному другу. Однажды,
она робко поинтересовалась, как его зовут.

Артур сказал: «Меня зовут, так же, как и автора книг про Шерлока
Холмса» Девушка покраснела от смущения, и призналась, что не
знает, кто автор книг про Шерлока Холмса. В смятении она
покинула магазин.

В следующий раз она пришла радостная и раскрасневшаяся с морозца и
радостно объявила: «Я посмотрела в библиотеке! Я теперь знаю,
как тебя зовут! Тебя зовут Конан!»

Александр Розенбаум

Мой начальник рассказывал:

Я стою за кассой, тут входит какой-то человек. Мне он показался
мексиканцем. Я думаю: «какого хрена, какой-то потный мексиканец
изучает русских бардов?». Ну надо как-то вежливо его
выставить. Я применяю испытанный прием. Подхожу к нему вплотную и
начинаю на него смотреть. Через какое-то время, этот
мексиканец не выдерживает и выходит из магазина. Потом мне сказали,
что это был Александр Розенбаум.

Блестящие

Она (имени не знаю, они там в «Блестящих» все на одно лицо, как
разрисованные папуасы – вот до чего косметика доводит человека)
машину запарковала во втором ряду, где ее и настиг инспектор
со штрафом. Наш продавец героически бросился выручать
знаменитую певицу из беды. Убедил инспектора, что это «рашн
стар», за что был вознагражден звездой поглаживанием по руке и
обещанием позвонить вечером. Говорят он потом долго не мыл то
место, к которому она прикоснулась. Все ждал ее звонка.

Бьерк

Однажды зашла Бьерк, посмотрела диски, подошла к кассе и спросила,
где на Брайтоне можно нормально поесть. У кассы была очередь,
Саша на кассе даже толком не разглядел, кто это, буркнул
по-русски: «Уйди чурка, не до тебя». В очереди послышался
шепот: «Бьерк, Бьерк» и несколько людей побросав неоплаченные
покупки потянулись за ней к выходу.

Пол Макартни

Как-то мы поспорили с Сережей, я утверждал, что все знают, кто такой
Пол Маккартни, а он утверждал обратное. После чего, каждому
входящему посетителю он начал советовать сборник, со
словами «а вот тут есть песня Пола Маккартни». Где-то через час, я
услышал вопрос посетительницы «А кто это?»

Тодаровский и Стругацкий

Зашла к нам в магазин интеллигентная пара выбрать фильмов. Подошли к
полке с буквой «С». Мужчина задумчиво взял в руки кассету
со «Сталкером», и пожаловался жене: «Этот Тодаровский так
Стругатских испортил»

Александр Пушкин

Артур как-то советовал молодой мамаше мультики:

– Возьмите «Сказку о царе Салтане», это по Пушкину.

– Я не знаю, кто такой Пушкин

– Как, вы не знаете, кто такой Пушкин? – преувеличенно возмущенно спросил Артур.

Женщина смутилась.

– А я очень давно в Америке. Мне было всего 16 лет, когда я
приехала, – оправдывалась она.

Клен ты мой опавший

Как-то писателя Эдуарда Тополя привели знакомится с поэтом
Константином Кузьминским в его старую квартиру «Подвалъ» в Восточном
тупике, между Брайтоном и Бабим Яром. Бабим Яром, в честь
известного киевского места, назвали небольшую площадь, на
которой детская площадка и пенсионеры с шахматами и козлом.
Кузьминский любил водить туда съемочные группы из России,
которые периодически к нему приезжали. Проходя в своем колоритном
махновском прикиде – бурке, папахе и с посохом,
(традиционную одежду Кузьминский принципиально не носил лет 20)
Кузьминский небрежно так показывал на русских пенсионеров, с громким
матерком забивавших козла, и небрежно так комментировал в
камеру: «Вот здесь у нас Бабий Яр», а когда лица
телевизионщиков вытягивались, показывал им указатель на столбе: «Babiy
Yar Triangle».

Так вот, в квартире было две заваленных архивами комнаты, заваленный
архивами задний двор и кухня наполовину заваленная
архивами, а наполовину посудой. На кухне стоял старый диван под
названием «sofa bed» (плохая Софа, по-русски), на диване между
многочисленных стопок с архивами возлежал хозяин в банном
халате на голое тело. Лежать на диване и принимать гостей – это
была основная работа хозяина в то время. Гости шли к нему
потоком, поскольку Константин Кузьминский являлся такой же
достопримечательностью Брайтона, как Бабий Яр или ресторан
«Одесса», в котором когда-то выступал Вилли Токарев.

Однажды очередь дошла и до Эдуарда Тополя. Когда Тополь появился в
дверном проеме, Кузьминский поднял на него радостный взгляд и
продекламировал: «Клен ты мой опавший!». После чего Тополь
молча развернулся и ушел.

Ну и дурак. Правильно сказал один умный человек: «Он же Тополь. Дерево»