Проза

Перевод с японского Андрея Колобродова

***

Здравствуйте.

Меня зовут Ген Кавасаки. Мне тридцать пять лет, я холост, живу
в Токио и работаю программистом в компании Nippon Electric Corporation.
У меня хорошая зарплата, маленькая квартира в Хачиоджи, пятидневный
отпуск и никаких особенных интересов в жизни.

Иногда я играю в бейсбол за команду нашей компании, иногда – за
команду своего района. Причём в команде NEC я играю катчером,
а за район – питчером. Интересно, правда ?

Раз в месяц я хожу играть в пачинко от нечего делать, но больше
десяти тысяч никогда не выигрывал. Два раза я ездил в отпуск на
Гавайи, один раз – в Сан-Франциско, но чаще всего я отправляюсь
к родителям в Осаку.

Ничего особенного я собой не представляю, и самое большее, на
что могу надеяться – это стать PM лет через пять.

Впрочем, это тоже не даст мне ничего, кроме небольшого повышения
зарплаты – тысяч на сто – и тогда я смогу, наконец, купить себе
домашний кинотеатр. К тому же, через пять лет я выплачу ссуду
за квартиру, что даст мне ещё лишних тысяч пятьдесят в месяц.
Может быть, к тому времени я решу обзавестись семьёй.

До свидания.

***

От Адели де Лапаж к Жюли Тревийе, из монастыря Сен-Жерве де Пре

Дорогая Жюли !

Ты не представляешь себе как я рада, что ты больше не больна,
а напротив – весела и проворна, как в былые времена. Как бы мне
хотелось, взявшись с тобою за руки, как в детстве пробежаться
по лужку, полежать в высокой траве, послушать далёкую трель, доносящуюся
с берега реки, погадать на придорожных цветах.

Впрочем, не будем о грустном. Маменька каждый раз бранит меня,
когда я предаюсь сладким мечтам в её присутствии. Она говорит,
что благородной девице не подобает хохотать как простушке, да
ещё и находясь в стенах монастыря, где скромность и покорность
– главные качества, отличающие молодую пансионерку. Да и Матушка
Настоятельница всегда хмурится, когда видит, как я краснею при
виде пастушков, что пасут своих овечек у наших стен. Ах! До чего
же милы эти пастушки! Как бы мне хотелось иногда стать молодою
пастушкою, милая дорогая моя Жюли! Но прочь, прочь мысли, неподобающие
порядочной девице! Право, твоя маленькая Адель совсем потеряла
голову от одиночества в этих безрадостных покоях. Не брани меня,
подружка и передавай привет своей маменьке, она так всегда беспокоится
обо мне!

Тысяча поцелуев и объятий шлёт тебе твоя навеки

Адель.

***

Здравствуйте ещё раз.

У меня, действительно, всё нормально в жизни, да и задумываться
о ней у меня не слишком много времени. Обычно я ухожу с работы
в девять, а то и в десять часов вечера. От Шинджуку, где расположен
наш офис до моего дома ехать на электричке часа два, так что домой
я прихожу уже ночью. В дороге я привык слушать музыку. Самую разную,
я люблю и J-Pop и американский джаз. Классику я не слушаю, мне
от неё становится скучно.

Повторю, что у меня и в самом деле всё хорошо, то есть, всё было
бы хорошо, если бы не вчерашний день. Точней – вчерашняя ночь.

Но об этом после.

***

От Адели де Лапаж к Жюли Тревийе, из монастыря Сен-Жерве де Пре

Милая моя, дорогая Жюли !

Я надеюсь, что милосердный бог пошлёт мне силы, и я смогу оставить
стены монастыря, будучи достойною и совестливою девицею. Ты знаешь,
подружка, что я не ветреница, мне всегда были свойственны тяга
к занятиям, и прилежание мне не чуждо. Должное послушание и почтение,
которое я выказываю Матушке Настоятельнице – моему другу и наперснице,
и сёстрам, снискали мне звание доброй и покладистой ученицы.

Ты знаешь, какую искреннюю привязанность я питаю к тебе, моя чудесная
подружка, и только она одна даёт мне возможность говорить с тобою
по душам, так, как я ни за что не решилась бы говорить с Матушкой.
Я дала обет, что никому, кроме тебя не поведаю о том смятении,
в котором пребывает моя бедная душа с недавних пор, но так как
я не смею перекладывать на твои плечи груз той тяжести, что несу
сама, то я прошу твоего милостивого соизволения позволить раскрыть
тебе некую тайну, что тревожит меня. Если же ты ответишь мне отказом,
то, клянусь тебе, что более ни словом ни намёком не напомню тебе
об этой моей просьбе.

Твоя преданная

Адель

***

Вчера в субботу я поехал в Камакуру. Последний раз я был в Камакуре
ещё школьником. Нас возили на экскурсию всем классом, уже после
того, как мы побывали в Киото. Киото я не помню совсем, а от Камакуры
остались смутные воспоминания; в основном запомнился Дайбуцу –
Великий Будда. Поэтому от станции я поехал прямо к нему, это минут
десять на автобусе.

Я не буддист, мои родители совсем не интересовались религией.
Иногда бабушка водила меня в Мейджи-джингу в ноябре, но я никогда
не ходил в храм по собственной инициативе. А вот сейчас я поехал
к Дайбуцу. Может, это поможет мне справиться с тем, что меня тревожит.

Но я не становлюсь суеверным, нет.

***

От маркизы де Лапаж к Аббатиссе Прево, в монастырь Сен-Жерве де Пре

Дорогая Матушка!

Я бесконечно тронута той заботой, которую вы выказываете по отношению
к моей дочери. До крайности огорчена, что не имею возможности
лично высказать вам своё почтение и признание, препоручая эту
приятную необходимость письму.

Я сочла своим долгом поделиться с вами тою тайною, что поведала
мне мадам Тревийе. Вы знаете эту достойнейшую во всех отношениях
женщину, я доверяю ей бесконечно и не имею ни малейших оснований
сомневаться в её искреннем ко мне расположении. Зная то участие,
которое вы принимаете в моей Адель, я спешу рассказать вам то,
что мадам Тревийе узнала от своей дочери Жюли. Бедняжка, конечно,
умоляла мать никому не открывать тайны, поверенной ей моею дочерью
в письме, но мадам Тревийе, будучи женщиной высоконравственной
и одновременно добросердечной, решила не скрывать от меня, что
Адель подвержена весьма странному недомоганию весь последний месяц.
Я склонна приписывать сие недомогание уединению монастыря, в коем
моя дочь пребывает уже не первый год в качестве пансионерки. Зная
ваш ум и доброту, я нижайше прошу вас переговорить с Адель и сообщить
мне умозаключения, которые вы сделаете из этой беседы.

Примите также с обычной вашей добротой мой сердечный привет и
искренние чувства, которые я имею честь питать к вам, дорогая
Матушка.

Сесиль Безуа маркиза де Лапаж

***

Я просидел около Дайбуцу несколько часов, то открывая, то закрывая
глаза. За это время небо сначала посерело, потом прояснилось,
и, наконец, окрасилось в нежно-розовый цвет заката. Тогда я встал
и поехал домой. Линия Йокосука, как всегда, была забита до отказа,
и мне пришлось стоять все сорок минут.

Дома я принял решение переговорить с Нобухару. Это мой сослуживец,
который вхож в самые разные круги. Он играет в гольф по воскресеньям
в загородном клубе The Cup, а там порой встречаются интересные
и важные люди.

Нобухару дал мне адрес Такахаши-сан. Этот человек, сказал он мне,
известен своей эксцентричностью и необычайной проницательностью.
Когда-то в молодости он подрабатывал хиромантом на Гинзе, но сейчас
известен как серьёзный и уважаемый в научных кругах учёный-психолог,
гипнотизёр и знаток оккультизма.

Я поеду к нему на следующей неделе.

***

От Адели де Лапаж к Жюли Тревийе, из монастыря Сен-Жерве де Пре

Моя милая подружка!

Спешу поделиться с тобой своею неожиданною радостью. Матушка Настоятельница
так добра и проницательна, что, заметив моё беспокойство в последние
дни, решила переговорить со мной и открыть для себя причину смятения,
в коем я нахожусь. Это был нелёгкий для нас обеих разговор, но
в конце концов я поведала матушке то, о чём я уже писала тебе
в своих предыдущих письмах. Во всё время нашей беседы Матушка
проявляла такую проницательность, что я поневоле поверила в сверхъестественность
её мудрости. На прощание Матушка расцеловала меня и сказала, что
мне не пристало беспокоиться по столь ничтожному поводу, и что
теперь она будет встречаться со мною постоянно с тем, чтобы полностью
устранить причины моего недомогания.

Я так рада, что мне даже стало легче на душе и снова хочется петь!

Прощай, дорогая моя подружка, иду заняться своими уроками. Я люблю
тебя по-прежнему.

Твоя Адель.

***

Я приехал к Такахаши-сан во вторник, отпросившись пораньше с работы.

Ясуака Такахаши живёт в старом одноэтажном доме на Асаксе. Это
одна из немногих, оставшихся там ещё с довоенного времени деревянных
построек. Иероглиф «мост» в его фамилии на медной дверной табличке
выгравирован с особым изяществом. Пол застилают татами настолько
старые, что жучок съел их почти наполовину.

Такахаши-сан очень стар. Его лицо изъедено морщинами, а абсолютно
лысый череп сверкает так, будто покрыт лаком. Глаза почти скрыты
седыми кустистыми бровями, но когда они на вас смотрят, вы как
будто видите своё отражение в глубоком колодце с чёрной водой.
Ощущение не из приятных.

Я знаю, что Такахаши-сан далеко не беден; тем интересней кажется
его дом аскета.

Даже не спросив о цели моего визита, Такахаши-сан налил мне чаю
улонг и пригласил к столу – единственному предмету домашней обстановки,
которую мне удалось увидеть в его квартире.

– Господин Кавасаки, – сказал он, после затянувшейся паузы. –
Вы должны рассказать мне всё начистоту, потому что у меня нет
времени на долгие разговоры, и за сеансы я беру немало. Поэтому
излишнее красноречие может стоить вам слишком дорого.

Этот человек странным образом располагал к откровенности, и я
рассказал ему всё.

***

От Аббатиссы Прево маркизе де Лапаж, из монастыря Сен-Жерве де Пре

Дорогая госпожа Безуа !

По вашей просьбе, исполнить которую я сочла своею первою необходимостью,
я имела весьма длительную беседу с вашей дочерью. Адель – одна
из моих самых примерных и успешных учениц, а посему я не могу
допустить, чтобы сомнения и тревоги омрачали столь юное и чистое
чело. Спешу оповестить вас о результатах нашего разговора.

Вот уже которую ночь ваша дочь видит один и тот же сон. Сон этот
так странен и наполнен столькими мельчайшими деталями, что Адель
склонна принимать его более за явь, чем за видение. Это так пугает
и тревожит её, что бедняжка боится поделиться своими сомнениями
даже с вами. Она была необычайно растрогана тем, что я сама вызвалась
поговорить с нею и тем самым облегчить её переживания, столь тягостные
для юного сердца.

Я обещала ей, что мы будем встречаться каждую неделю, или даже
чаще пока все её сомнения не разрешатся.

Засим остаюсь вашею покорною слугою,

Аббатисса Прево.

***

Я приезжал в старый дом на Асаксу ещё два раза и рассказывал всё
Такахаши-сан, пока, наконец, он не заговорил сам.

– Господин Кавасаки, – сказал он, потягивая улонг, который очевидно
был его любимым чаем. – Господин Кавасаки, если вам не нравится
улонг, я могу предложить вам зелёный чай с рисом.

– Всё прекрасно, господин Такахаши, – заверил я его. – Не беспокойтесь.

– Я внимательно выслушал ваш рассказ, и у меня было достаточно
времени, чтобы составить своё мнение о происходящем. И я думаю,
что моя версия правдоподобна, даже если она покажется вам чересчур
фантастической.

– Я весь внимание, – сказал я, почтительно поклонившись.

– Господин Кавасаки, вы рассказывали мне свои сны, которые посещают
вас весь последний месяц. Сны эти настолько подробны и заключают
в себе такие детали происходящего, что я склонен думать, что это
не сны. Это явь.

***

От Адели де Лапаж к Жюли Тревийе, из монастыря Сен-Жерве де Пре

Моя дорогая бесценная Жюли !

Я в смятении. Мои сны теперь повторяются каждую ночь. Я нахожусь
в таких странных местах, что воображение моё не придумало даже
слов, чтобы описать те предметы, кои окружают меня в моих видениях.
Но самое странное случилось сегодняшнею ночью. Во сне я подошла
к зеркалу и – о боже! – я увидела в нём своё отражение. Но это
отражение обладало не моим лицом, моя дорогая Жюли – о нет! –
зеркало представило мне страшное лицо некоего азиата, похожего
не того китайца, что мы с тобою много лет назад видели в заезжем
цирке. Я пошевелила рукою – и китаец в зеркале пошевелил своею.
А дальше начался просто ужас. Китаец приставил к лицу какую-то
страшную табакерку, из которой происходил звук, напоминающий жужжание
пчёл, и стал водить ею по лицу. Я не смогла более смотреть и закрыла
глаза. Не чувствую в себе сил писать более...

Что бы я делала без тебя, моя дорогая поверенная, и без драгоценной
Матушки Настоятельницы, которая обладает поистине ангельским терпением
и готова слушать мои излияния часами !

Остаюсь вечно любящая, осыпающая тебя тысячью поцелуев,

твоя Адель.

***

Я попытался не выразить изумление, которое чуть было не отразилось
на моём лице.

– Явь ? – сказал я негромко. – Но ведь я вижу это именно во сне.
Я не сомнамбула.

– Конечно, – ничуть не смутившись, ответил Такахаши-сан. – Я и
не сказал, что вы куда-то ходите во сне. Всё это происходит с
вами наяву. Только явь эта очень определённого свойства.

Вы говорите, что, когда смотритесь в зеркало, то видите себя красивой
молодой европейской девушкой в странном платье ? Что во сне вас
окружают одни женщины ? Вы приводите такие детали столь чуждой
и далёкой от вас культуры, что я не могу сомневаться в том, что
то, что происходит с вами во сне, на самом деле происходит наяву.

– Но как же ?... – начал было я, но Такахаши-сан не дал мне договорить,
что при других обстоятельствах показалось бы верхом невежливости.

– Господин Кавасаки, – медленно сказал он. – Я хочу, чтобы вы
спокойно всприняли то, что я вам скажу. Вы не видите во сне эту
девушку. Вы и есть эта девушка.

Несколько минут мы сидели молча, так, что стала слышна далёкая
музыка с прогулочного парохода на Сумиде. Я почему-то сразу и
безоговорочно поверил ему. И мне стало невыносимо грустно. Люди
веселятся, катаются на пароходе, пьют пиво и поют песни, а я вдруг
оказался невообразимо далеко от своей привычной жизни, от этих
людей, от этого дома.

– Как вы сказали, её зовут ?

– Адеру-сан. Я слышал совершенно отчётливо, как её называли другие.
Адеру де Рапаж.

***

От Аббатиссы Прево маркизе де Лапаж, из монастыря Сен-Жерве де Пре

Дорогая госпожа Безуа !

Не без трепета спешу поведать вам о своих недавних беседах с вашей
дочерью. Теперь мы встречаемся с Адель почти каждый день, и наши
разговоры становятся всё дольше день ото дня. Адель рассказывает
мне о виденном ею во сне, а я, должна признаться, что пока безуспешно,
пытаюсь понять, что может сие означать.

В своих снах ваша дочь видит себя в окружении азиатов. Ей предстают
странные, неописуемые города, дома, крышею уходящие под облака
и повозки из железа на улицах, влекомые таинственною силою без
участия лошадей. Я могла бы просто рассудить, что фантазия вашей
дочери не знает границ, но детали, приводимые ею столь наполненны
жизнью, что я сама впала в грех и уверовала в действительность
того, что с нею происходит.

Я буду сообщать вам обо всех дальнейших событиях, каковые уже
кажутся мне неизбежными.

Да сохранит вас Господь,

Аббатисса Прево.

***

Мои визиты к Такахаши-сан продолжаются. Сегодня состоялась наша
шестая по счёту встреча.

– Господин Кавасаки, – сказал мне он, как всегда начиная разговор
только после выпитой чашки улонга. – Я хочу, чтобы вы поняли одну
простую вещь. Вы не превращаетесь в эту девушку, Адеру-сан, по
ночам. Вы одновременно живёте в двух параллельных мирах.

– Вы хотите сказать, что у меня раздвоение личности ? – спросил
я, ничего не понимая.

– Ни в коем случае, – старик был совершенно спокоен. – Ваша личность
не раздвоена. Вы и эта девушка – это одна и та же личность. Вы
живёте в наше время, в Токио, она, насколько я могу судить из
приведённых вами деталей быта, находится во французском монастыре
примерно в восемнадцатом веке. И тем не менее, вы с ней – один
и тот же человек.

– Но как мы можем быть одним человеком, если она девушка, француженка,
а я...

– Господин Кавасаки, ваша внешняя оболочка не имеет никакого значения.
Ваше настоящее «Я» – вот, что обладает каким-то смыслом во Вселенной.
Неважно в какой. Вашему сознанию непостижимым для меня образом
удалось проникнуть в параллельную Вселенную и увидеть происходящее
в ней. Я не исключаю, что эта девушка точно так же видит вас,
как ей кажется, во сне. Поэтому вы должны установить с ней контакт.
Это единственный способ для вас и для неё обрести своё настоящее
«Я», которое затерялось где-то между этими двумя параллельными
мирами.

– Но я же не говорю по-французски! – начал возражать я, отринув
все остальные детали безумного замысла.

– Господин Кавасаки, вы не должны уметь говорить по-французски,
чтобы общаться с этой девушкой. Вы вообще не должны уметь для
этого говорить. Поймите, вы – один и тот же человек. Вы можете
просто думать наедине с собой.

***

От Адели де Лапаж к Жюли Тревийе, из монастыря Сен-Жерве де Пре

Дорогая, милая, бесценная Жюли!

Будь Господь милостив со мною! Я поведаю тебе о событиях сегодняшней
ночи. Я заснула, успокоенная уверениями Матушки, что видения скоро
оставят меня и всему виною моё разыгравшееся воображение. Ночью
же китаец заговорил со мною. Он произнёс странные, пугающие меня
слова. «Адеру-сан», – сказал он – «не бойтесь меня. Я не причиню
вам зла. Будьте добры выслушать меня. Будьте готовы к тому, что
я вам скажу. Я открою вам один секрет завтрашней ночью. С вашего
разрешения.»

Так он и завершил свою речь – «с вашего разрешения», поклонился
мне в пояс, и тут я проснулась.

Боюсь, что не смогу унять душевного трепета, опуская сегодня голову
на подушку.

Шлю тебе тысячу поцелуев,

твоя Адель.

***

Вот уже третий месяц мы еженедельно встречаемся с Такахаши-сан.
Он был так добр, что перестал брать с меня плату за визиты, сказав,
что его самого чрезвычайно интересует этот случай. Тем временем
продолжаются мои ночные встречи с Адеру-сан. Она уже не боится
меня и охотно разговаривает, а однажды даже напела какую-то песенку.
Я рассказываю обо всём Такахаши-сан, и он очень одобряет происходящее.
Сегодня он был особенно любезен, мы выпили поистине восхитительный
улонг, и я еле смог сдержать душевный трепет, когда он предложил
мне эксперимент по обретению моего настоящего «Я».

***

От Адели де Лапаж маркизе де Лапаж, из монастыря Сен-Жерве де Пре

Дорогая обожаемая маменька!

Разреши мне рассказать тебе о последних событиях. Я так рада,
что у нас с тобой больше нет секретов друг от друга. Мы с Матушкой
Настоятельницей вместе работаем над моим случаем.

По ночам я беседую с господином Кавасаки (видишь, я даже научилась
выговаривать его имя), и вовсе не боюсь его более. Он рассказывает
мне много интересных вещей и подробностей своей жизни, а также
объясняет мне суть нашего с ним уникального соединения в одном
человеке. Я обо всём рассказываю Матушке Настоятельнице, и она
охотно слушает меня. Она делает необходимые выводы из происходящего.
Я буду держать вас в курсе дела, и обещаю, что от вас, любезная
маменька, не ускользнёт развитие событий.

С вашего разрешения,

ваша любящая дочь Адель.

***

Да поможет мне Господь! День эксперимента близок. Я преисполнен
надежд, и сердце моё трепещет, не в силах сдержать радости. Мне
так и хочется петь, и я даже имел неосторожность промурлыкать
себе под нос некую песенку, так, что сослуживцы недоумённо посмотрели
на меня из-за своих компьютеров. Пусть их! Грудь мою теснит радость
от того, что Такахаши-сан был настолько любезен, что наконец-то
назначил день эксперимента, а Адеру договорилась с Матушкой Настоятельницей
о том, что она воспользуется своими гипнотическими способностями
и введёт её в состояние сна в тот же самый миг. Великий день близок!

***

От Адели де Лапаж к Жюли Тревийе, из монастыря Сен-Жерве де Пре

Извини, что отнимаю у тебя время, дорогая Жюри, но близится настолько
важный день в моей жизни, что я посчитала возможным завладеть
твоим вниманием хотя бы на несколько минут.

Господин Кавасаки, о котором я сообщала тебе в предыдущих письмах,
объяснил мне методику будущего эксперимента, который параллельно
будут проводить Ока-сан, то есть Матушка Настоятельница и Такахаши-сан.
Мы оба – твоя покорная слуга и Кавасаки-сан будем введены в гипноз,
я – с помощью Матушки Настоятельницы, он – с помощью Такахаши-сан.
До сих пор проблема заключалась в том, что мы с Кавасаки-сан бодрствовали
попеременно. Когда спала я – он просыпался, когда же спал он –
я бодрствовала. В его сне он видел мой день, а я принимала за
видения то, что было его днём. Будучи же одновременно в состоянии
искусственного сна, мы войдём в столь тесный ментальный контакт,
что Такахаши-сан надеется – в этот миг мы (то есть, я, потому
что я и Кавасаки-сан это один и тот же человек) – я обрету своё
настоящее «Я», в данный момент затерянное где-то на пересечении
параллельных Вселенных. Я жду этого дня с нетерпением, долго медитируя
в свободные минуты.

Пожалуйста, прости меня, что оторвала тебя от твоих занятий,

знаю, что события моей жизни ни в коем случае не могут служить
оправданием потери тобою времени,

с твоего разрешения,

Адель

***

Не могу описать с каким смятением в душе подходил я сегодня к
дому месье Такахаши. Он был столь милостив, что сам расстелил
футон у себя в комнате, на котором мне предстояло окунуться в
волшебный сон, называемый гипнозом – сон, в котором мы с Адель
(то есть, я) должны обрести своё истинное «Я».

Я ложусь на футон, закрывая глаза. Я знаю, что Адель делает сейчас
то же самое в монастыре. Мы готовы к обретению – неизбежное должно
свершиться.

Да поможет нам Господь!

***

...а надо вам сказать, что в то время я трудился хлебопашцем и
надсмотрщиком за скотом у Гуннара Кабанье Ухо, что на Гуннаровом
Дворе.

Я был доволен своим местом и работал на хозяина от всей души,
благо был он человеком разумным и тихим, разве что иногда баловался
мечом, если уж серьезная причина повергала его в ярость. В такие
минуты Гуннар бывало зарубит двух-трех слуг, но не более.

И вот, в это безмятежное утро, будучи в поле и наблюдая за коровами,
разомлевшими под первыми лучами апрельского солнца, я положил
наземь хлыст – единственное, что было у меня в руках – прошел
по полю до ближайшего перелеска, перепрыгнул чрез ручей с прозрачною
водою и начал углубляться в лес – все дальше и дальше, с каждым
шагом чувствуя, как оковы прошлого спадают с плеч, и новый, загадочный
мир открывается предо мною во всей своей страшной красе.

Так шел я три дня и три ночи, ни о чем не сожалея, питаясь мхом,
который я отрывал с подножия деревьев и утоляя жажду водой из
ручьев. Изредка встречались на моем пути дикие кабаны, лоси, вепри
и выхухоли, и я обходил их стороною, а они – меня. Изредка находил
я деревья рябины, и тогда ягоды ее становились моим лакомством,
и я негромко напевал старую песню:

Rowan tree and red threid
Gar the witches tyne their speed.

Я оставил дома весь свой жалкий скарб и ничуть не жалел об этом.
Все, что было на мне – холщовое рубище, льняные штаны и сапоги
из свиной кожи – было моим единственным имуществом на свете. Все,
что было впереди меня, так далеко, как мог простираться мой взор
– было неизвестностью и таило в себе тайны столь неисчислимые
и прекрасные, что тревоги отступали сами собою, а ноги несли меня
все дальше и дальше вглубь леса.