Проза

Светлой памяти двух боевых побратимов, верных сынов России, генералов
Алексея Бескровного и Пшикуя Могукорова – посвящается.

Поздним вечером 29 января (эта дата и все последующие даны по
старому стилю – В.А.)1830 года большой отряд русских войск под
командованием наказного атамана Черноморского (впоследствии –
Кубанского казачьего) войска, генерал-майора Алексея Даниловича
Бескровного (Безкровного) начал переправляться через Кубань, в
направлении шапсугских аулов. Отряд, сформированный из казачьих
и армейских подразделений представлял собой грозную силу: полторы
тысячи пехотинцев, тысяча кавалеристов, сорок два офицера и более
сотни унтер-офицеров и урядников, три артиллерийских взвода. Даже
военный оркестр был в отряде, что, по обычаям того времени предвещало
крупное сражение. Лёд, сковывавший широкую реку, позволял быстро
и сравнительно тихо переправиться на другой берег. Разговоры в
строю и курение были строжайше запрещены. Команды, отданные вполголоса,
по цепи передавались друг другу. Да и сами солдаты и казаки, в
большинстве своём опытные воины, хорошо осознавали необходимость
максимального соблюдения тишины. Чем организованней пройдёт поход,
тем меньше шансов получить черкесскую пулю. А черкесы (так в России
тогда называли адыгов) были достойными противниками. Храбрые воины,
они с детства учились владеть холодным и огнестрельным оружием,
были прекрасными наездниками. Именно у них и у других горских
народов научились казаки искусству джигитовки. Черкесы умело маскировались,
успешно использовали особенности рельефа, особенно в горно-лесистой
местности.

Всё это знал и учитывал генерал Бескровный, наблюдавший сейчас
с правого берега за переправой своих частей и подразделений. Прерывистая
тёмная лента воинских колонн медленно пересекала заснеженный лёд.
Поодаль от генерала виднелись силуэты казаков его личного конвоя
и нескольких офицеров-порученцев. Их взгляды были направлены на
могучую фигуру одетого в бурку атамана, молча сидящего на коне.
Казаки – рядовые и офицеры глубоко уважали Бескровного. Рослый
моложавый генерал, с седеющей буйной шевелюрой и медальным римским
профилем, Алексей Данилович по праву заслужил такое к себе отношение.

Пятнадцатилетним подростком поступив на военную службу, он уже
через три года становится сотенным есаулом (урядником), а ещё
через пять лет – хорунжим. В 1811 году, пройдя придирчивый отбор,
Бескровный становится одним из трёх офицеров созданной по Высочайшему
повелению лейб-гвардейской конной Черноморской сотни. В лейб-гвардейском
казачьем полку сотня официально называлась 4-м эскадроном. В этой
сотне он командует взводом. А вскоре грянула Отечественная война
1812 года. Сотня кубанских гвардейцев плечом к плечу с донскими
и уральскими казаками непрерывно ведёт арьергардные бои с наседающими
французскими кирасирами и гусарами, польскими уланами, прикрывая
стык армий Багратиона и Барклая де Толли. 16 июня 1812 года Бескровный,
командуя двумя конными взводами, атакует превосходящие силы польских
улан, опрокидывает их и гонит целую версту. Опомнившись, поляки
контратакуют, но кубанцам приходят на выручку другие сотни родного
лейб-гвардейского казачьего и эскадроны Сумского гусарского полков.
Контратака отбита. После этого боя Черноморская сотня получает
право именоваться: «Собственный Его Императорского Величества
конвой». Четвёртого и пятого августа – ожесточённые бои за Смоленск…
.

... И вот – Бородино, поле русской славы. 26 августа 1812 года,
лейб-гвардии штаб-ротмистр Бескровный, во главе двух взводов своих
черноморцев, проводит стремительную конную атаку на ведущую беспрерывный
картечный огонь французскую батарею и захватывает пленными двух
офицеров и девятерых солдат. Дорога корпусу русской гвардейской
кавалерии генерал-лейтенанта Фёдора Уварова в неприятельский тыл
была открыта. Историки считают, что именно этот боевой эпизод
стал переломным в ходе Бородинской битвы. Но самого Бескровного
во время атаки ранят картечью в левую ногу, а конь под ним погибает.
Через два дня, ещё не оправившись от ранения, храбрый штаб-ротмистр,
командуя двумя взводами черноморцев, в пешем строю несколько часов
сдерживает наступающие войска неприятеля и отходит только по приказу
свыше. За этот и другие подвиги Алексей Данилович был представлен
(рекомендован) к золотой сабле с надписью «За храбрость».

Спустя несколько месяцев, в декабре 1812 года, Бескровному, назначенному
временно, вместо Афанасия Фёдоровича Бурсака командовать всей
Черноморской сотней, было поручено силами лейб-гвардейцев захватить
(«открыть») город Юрсбург, обороняемый значительным французским
гарнизоном. Тщательно спланированная и хорошо организованная атака
принесла успех: Юрсбург быстро был взят, и гвардейцы – черноморцы,
продолжая стремительный рейд, вышли к Неману, захватив находящиеся
на реке французские баржи с большими армейскими запасами хлеба
и фуражного овса. Для отступающей, вынужденной голодать французской
армии, это был тяжёлый удар. На следующий день рейда новый значительный
успех: в коротком встречном бою наголову разбит авангард корпуса
генерала Жака Этьена Макдональда, герцога Тарентского.

Казачья молва гласила, что после этих боёв Бескровный был вызван
к недавно прибывшему в действующую армию Государю Александру Первому.
Император лично объявил герою Высочайшую благодарность, а когда
Алексей Данилович, радостно взволнованный, выходил из дома, где
располагался штаб главнокомандующего, то нечаянно задел широченными
плечами дверь – да и вырвал её по инерции и вынес вместе с косяком
на улицу! Ожидавшие снаружи казаки сначала ничего не поняли и
ошарашено примолкли, затем грянули раскатистым хохотом. А невозмутимый
Государь, улыбнувшись, произнёс тогда: «Теперь я точно знаю, что
мы пройдём по улицам Парижа!». Присутствующий при этом Кутузов,
от души посмеявшись невольной проделке своего любимца, добавил:
«И не одну дверь высадим ещё и там!». Вскоре лейб-гвардии казачий
полк, в состав которого входила Черноморская сотня, опять возвращается
к своим прямым обязанностям – охране Императора и высшего руководства
русской армии. Но во всех ответственных случаях Александр Павлович
без колебаний посылает свою личную гвардию в бой, твёрдо зная:
казаки не подведут, любая поставленная перед ними задача будет
выполнена точно и в срок. Вот уж, действительно: «Ultima ratio
regis» – последний довод короля!

В начале мая 1813 года происходит знаменитое сражение под Баутценом
(Бауцен), и опять казачья лейб-гвардия на острие удара. Русским
войскам не повезло в том бою, но казаки сделали всё, что было
в их силах! В конце августа – начале сентября того же года сражения
следуют одно за другим. И снова отважные кубанцы покрывают неувядаемой
славой знамя родного полка. Опять казачья лава неудержимо и стремительно
пластает своих коней над полями далёких немецких княжеств, вспыхивают
на неярком осеннем солнце молнии шашек, и снова ведёт сотню в
атаку отважный «командир без ошибок», как, с лёгкой руки Государя,
прозвали Алексея Бескровного.

«Битва народов» под Лейпцигом на века прославила русских казаков.
Молниеносный фланговый удар лейб-гвардии казачьего полка под командованием
генерала Василия Орлова-Денисова и прусских гусар, которыми командовал
граф Ностиц, по вырвавшимся вперёд в лихой атаке французским кирасирам
генерала Виктора Латур-Мобура предотвратил неизбежное, казалось,
пленение всего высшего военного командования союзных войск – российского
и австрийского Императоров, шведского и прусского Королей, всех
штабных генералов. Всего несколько сотен метров отделяли доблестных
французов от желанной победы. Совместная контратака русских и
немцев спасла положение, фортуна изменила Наполеону.

Но, во время преследования французских кавалеристов Алексей Данилович
был тяжело ранен. Пистолетная пуля прошла рядом с сердцем, сокрушив
три ребра. С гордостью носил он потом всю оставшуюся жизнь памятный
знак той доблестной атаки – три позолоченных ребра рядом с бесчисленным
количеством боевых орденов, российских и иностранных. Этот знак
был Высочайше пожалован Бескровному самим Императором. По преданию,
Александр Первый сказал тогда: «У черноморцев командир не Бескровный,
а Бессмертный!». Увидев в подзорную трубу, что Бескровный тяжело
ранен, Государь направил своего лейб-медика Якова Васильевича
Вилье на помощь доблестному воину, попросив доктора передать Алексею
Даниловичу, как только тот придёт в сознание, что отныне Бескровный
– гвардии полковник и командир личного императорского конвоя!
А вся Черноморская сотня была награждена тогда Георгиевскими крестами.

И вот теперь этот прославленный воин, ставший в сорок два года
наказным атаманом Черноморского войска, привычно внимательно контролировал
завершение переправы через замерзшую Кубань. Когда последние колонны
скрылись в тёмном лесу противоположного берега, Бескровный тронул
коня и, сопровождаемый конвоем, тихо спустился на лёд, направляясь
к левому берегу… .

…В оставшееся до позднего зимнего рассвета время войска продолжали
продвигаться всё так же максимально осторожно. Горцы, похоже,
их пока не обнаружили. Но Бескровный и его походный штаб были
готовы начать сражение в любую минуту. Готовились к бою и рядовые
казаки, солдаты и офицеры, медленно продвигавшиеся сейчас по горным
склонам, среди покрытых снежными шапками деревьев и кустарников.
Бывалые вояки втихомолку, шёпотом старались приободрить необстрелянную
молодёжь, находившуюся в отряде. Русские воины выполняли боевой
приказ, в справедливости которого никто не сомневался. Каждая
такая экспедиция в адыгские земли была, по сути, карательной,
возмездием русских за непрекращающиеся набеги закубанских горцев
на свои приграничные поселения.

Алексей Данилович, покачиваясь в седле, вспоминал недавние события,
случившиеся на кордонной линии. Уже третьего января этого года
пятитысячный отряд горцев под предводительством непримиримого
врага русских, знаменитого джигита Казбича напал на станицу Елизаветинскую,
расположенную на правом берегу быстрой Кубань-реки. Станичники
геройски отбили нападение, а Казбич не стал повторять атаку, так
как узнал о появлении в своём тылу маневренного казачьего отряда
во главе с самим Бескровным. С горсткой храбрецов атаман, не колеблясь,
бросился на многократно превосходящие силы черкесов. На покрытом
снегом поле в излучине реки закипел ожесточённый бой.

Другой казачий отряд, под командованием войскового старшины Пшикуя
Могукорова, был ещё до начала схватки направлен предусмотрительным
атаманом в обход горцев. Офицер русской службы, адыг-шапсуг Пшикуй
Могукоров был человеком выдающейся судьбы и отважным воином. Плечом
к плечу со своими боевыми друзьями, казаками Черноморской сотни,
Пшикуй прошёл всю Отечественную войну 1812 года, был неоднократно
награждён. Уже после войны, он, верный присяге и неписаным законам
боевого товарищества, храбро и честно защищал русскую землю от
набегов своих земляков-адыгов.

И вот сейчас, ведя за собой небольшой резерв, он устремился на
выручку отряда Бескровного. Но и к джигитам Казбича за это время
подоспели на подмогу ещё около двух тысяч черкесов. Однако, у
горстки русских был весомый аргумент – артиллерия, которой не
было у черкесов. Картечный огонь прямой наводкой буквально выкашивал
атакующих горцев, и через несколько часов беспрерывного боя они
дрогнули и отступили. Казбич, бранясь, метался на коне по полю
и пытался их остановить, но не смог. Отступление быстро перешло
в неуправляемое бегство. Русские пушки своими залпами подгоняли
бегущих, а казаки, ведомые Бескровным и Могукоровым, перешли Кубань
по льду и на протяжении восемнадцати вёрст гнали врага прочь.

…Полным поражением черкесов закончился этот набег, но они никак
не могли угомониться. Вскоре после неудавшейся атаки на Елизаветинскую
около девяти тысяч горцев одновременно нападают на Марьинский
курень, Великолагерный кут и Ольгинский пост. На двух пикетах
(небольших укреплениях) Ольгинского поста черкесы захватывают
в плен 11 казаков. И опять новый набег на Елизаветинскую – в этот
раз три тысячи горцев, ведомые неукротимым Казбичем и его братом
Батыгиреем нападают на многострадальную станицу.

Но терпению русских пришёл конец. Генерал Эмануэль, командующий
войсками Черномории и Кавказской линии, отдал приказ о совершении
карательной экспедиции в адыгские земли. Акцию возмездия должны
были провести два мощных, хорошо вооружённых отряда. Одним из
отрядов, нацеленным против абадзехов, командовал сам Эмануэль,
другим – Бескровный. Эти воинские группировки должны были одновременно
нанести удары по тем абадзехским и шапсугским аулам, из которых,
по данным разведки, и совершались набеги. …

Седьмой час утра, войска почти у цели. И тут неприятель, наконец,
обнаружил их. Незадолго до рассвета в лесистом ущелье реки Дехач
собралось несколько тысяч готовых к бою джигитов. Русские привычно
готовились к схватке, не переставая продвигаться вперёд, в направлении
главного аула. Началась перестрелка. Сильным козырем русских была
артиллерия, но при первых же выстрелах из орудий горцы рассеялись
по заснеженной чаще. Такая тактика была им, безусловно, выгодна,
а русским – нет. В густом лесу трудно вести эффективный пушечный
огонь. Кроме того, на горных склонах невозможно было в полной
мере использовать кавалерию и боевое преимущество правильно построенного
пехотного каре.

Перегруппировавшись, с кинжалами и шашками наголо, горцы, воинственно
крича, бросились на пехотинцев, прикрывающих фланги отряда. Те,
молниеносно произведя ружейный залп, встретили врага в штыки.
Но численное превосходство было на стороне адыгов, и вскоре они
начали оттеснять стрелков к центру отряда. Бой завязался уже в
центральной колонне русских войск. Противники расстреливали друг
друга практически в упор. Бескровный, опытный военачальник, хорошо
понимал, что нельзя дать развернувшемуся сражению рассыпаться
на множество мелких стычек. Нельзя останавливаться ни на минуту
– горцы этого только и ждут.

Тем временем, авангардная колонна уже достигла передовых аулов.
Отбиваясь от черкесов, казаки поджигали сакли горцев, стога сена
и запасы хлеба. Только уничтожив хозяйственную базу немирных аулов,
можно было рассчитывать, что кровавые набеги на родные станицы
прекратятся – хоть на какое-то время. Жестокая, но вынужденная
мера – никакие другие на горцев не действовали… .

И вот, цель достигнута – перед войсками главный аул. Бой разгорелся
с новой силой, но растянутость отряда, густой лес на горных склонах,
застилавший всю местность дым пожарищ осложняли солдатам и казакам
ведение боя. Черкесам, знавшим местность, как свои пять пальцев,
это, наоборот, облегчало задачу. Их атаки не прекращались ни на
минуту.

Над заснеженными горами и лесами Закубанья стоял неумолчный боевой
гул. Лучи восходящего солнца с трудом пробивались сквозь густую
пелену сгоревшего пороха и дыма тлеющего сена. В этом мутном тумане
тут и там раздавался грохот пушечных и ружейных залпов, глухие
пистолетные хлопки и звонкий лязг стальных клинков. Повсюду были
слышны стоны и крики раненых и умирающих воинов, храп и ржанье
лошадей, отчаянный визг джигитов и хриплая русская брань. Отрывистые
команды офицеров и боевые песни адыгов – всё смешалось в какую-то
невообразимую какофонию сражения, идущего уже несколько часов
подряд. Сегодня здесь, в этой красивой горной стране ненависть
схлестнулась с ненавистью и потоки крови пятнали истоптанный,
потемневший от дыма и гари снег.

Бой был в разгаре, когда предводитель адыгов, шапсугский дворянин
Маамгирей Цокомоко, прикрываясь лесными зарослями, внезапно напал
с отрядом конников на один из особенно досаждавших горцам артиллерийских
взводов. Прикрывавшая пушкарей охранная команда была сметена и
опрокинута, черкесы ворвались на батарею и захватили одну пушку.
Завязался рукопашный бой. Артиллеристы стояли насмерть, но силы
были неравны. Полевой штаб русских, несмотря на суматоху сражения,
постоянно контролировал ситуацию – и почти сразу же на выручку
пушкарям примчался конный резерв. Его, несмотря на возражения
штабных офицеров, возглавил сам Бескровный. Алексей Данилович,
старый вояка, давно рвался в бой – и вот возможность представилась.

Смелая контратака – и черкесы отброшены от пушек, захваченное
орудие возвращено назад. Поняв, что ситуация переломилась в пользу
русских, Маамгирей и его всадники начали отходить. Разгорячённые
боем казаки преследовали их, но тут к черкесам подоспело подкрепление.
Небольшая казачья дружина была почти мгновенно окружена огромной
толпой горцев, понявших, что перед ними главный враг – сам Бескровный,
генерал и казачий атаман!

Алексей Данилович тем временем скомандовал отход, но было уже
поздно. Кольцо окружения стремительно замкнулось и казаки, плечом
к плечу, начали отбиваться от наседающего со всех сторон противника.
Атаман сражался сначала верхом, а когда его боевой конь получил
в могучую грудь заряд черкесского свинца – быстро спешился. Привычно
шевельнув широкими плечами, он сбросил на снег ставшую помехой
бурку и остался в одном генеральском мундире. Описывая шашкой
свистящие круги, атаман, чуть-чуть присев и пружиня ноги, приготовился
к неравному бою.

Внезапно горцы остановились; вся их толпа, повинуясь чьей-то команде
раздвинулась, образовав узкий проход и по нему понёсся, гортанно
крича, щегольски одетый одинокий всадник, так же, как и Бескровный,
лихо вращавший шашку над головой. Алексей Данилович понял, что
это был сам Цокомоко, грозный вожак черкесов. Пешему против конного
устоять практически невозможно – и Бескровный, с лязгом кинувший
шашку в ножны, заученно быстро достаёт пистолет из-за пояса. Порох
уже насыпан на полку, взводится курок, хладнокровно -тщательное
прицеливание – и длинноствольный Лепаж плюётся огнём прямо в грудь
налетающего всадника. Скакун Маамгирея ещё продолжал нестись на
Бескровного, а душа хозяина скакуна уже уносилась ввысь, на небеса.

Генерал неуловимо быстро сделал несколько шагов в сторону, пропуская
коня, и подобрал с земли длинную казачью пику. На поляне мгновенно
воцарилась тишина. Ошеломлённые горцы никак не могли поверить
в произошедшее. Только что на их глазах атаман казаков спокойно,
не торопясь, застрелил самого Маамгирея! Через секунду поле боя
взорвалось режущим слух отчаянным визгом сотен горцев, их гневными
выкриками. Два джигита, находившиеся ближе всех к Алексею Даниловичу,
стремительно бросились на него. Два молниеносных удара, слившиеся
в один – и джигиты молча повалились на истоптанный снег. Снова
секундное замешательство горцев – и новая атака. Отточенные шашки
черкесов моментально изрубили на куски древко пики. Атаман привычно
выдернул тягуче взвизгнувшую шашку из ножен и сделал несколько
поразительно быстрых, смертоносных выпадов. Ещё два черкесских
воина, обливаясь кровью, расстались с жизнью. Затем сразу три
джигита прыгнули на Бескровного с разных сторон, пытаясь поразить
генерала своими клинками. Ответный выпад одному, нырок под занесённую
шашку другого с последующим ударом сбоку, рубящий хлёст шашкой
третьего поперёк груди – и вот они уже разделили печальную участь
своих товарищей. А генерал снова мастерски орудует клинком, не
давая никому безнаказанно подойти.

И снова – атака за атакой, и снова души отважных джигитов покидают
изрубленные тела своих хозяев. Но и атамана уже несколько раз
достали-таки шашки и кинжалы горцев. Кровь из задетой клинком
головы струится на мундир и эполеты, заливает глаза, мешает видеть
поле боя. Тяжёлая рана в грудь, рассечённое правое плечо – но
Бескровный перебрасывает шашку в левую руку и, как раненый лев,
гневно рыча, продолжает поражать врагов.

И тут произошло то, что нередко бывало с ним в моменты наивысшего
боевого напряжения. Алексей Данилович, продолжая отбивать атакующих,
увидел себя как бы со стороны, откуда-то сверху: вот вытоптанная
лесная поляна, посреди которой, несмотря на тяжёлые раны, быстро
передвигается рослый простоволосый человек в расстёгнутом, забрызганном
своей и чужой кровью генеральском мундире, умело отражая атаки
наседающих горцев. Много бездыханных тел уже чернеет на алом снегу,
а шашка в руке генерала всё свистит и поёт – поёт о бессмертии
души русского воина, его неукротимой отваге и высочайшей доблести…
.

Но рано или поздно наступает предел человеческой выносливости
– всё тяжелее и тяжелее сражаться израненному атаману. И нет подмоги
– казаки конвоя дерутся из последних сил, на каждого из них тоже
приходится огромное количество горцев. Тяжёлый, неравный, тягучий,
как во сне, бой – и одно лишь сейчас желание у истекающего кровью
генерала. Одно и, видимо, уже последнее – продать как можно дороже
свою, давно ставшую легендой жизнь… .

Но, чу! уже слышен гортанный выкрик соратника, Пшикуя Могукорова:
«Держись, атаман!» – и беспредельно храбрый адыг Могукоров врезается
в гущу схватки, ведя за собой двоих казаков. История сохранила
их славные имена: сотник Золотаревский и бывший казачий офицер
Сотниченко, разжалованный в рядовые за хмельной разгул и неповиновение
начальству. Очень скоро дерзкий гуляка Сотниченко, кровью смывший
в этом бою позор разжалования, будет восстановлен в звании за
свой подвиг по спасению атамана!

Доблестная троица, слаженно действуя клинками, быстро проделала
проход через толпу горцев, как раз вовремя подоспев к истекающему
кровью командиру.

Бескровный, уже плохо видя из-за крови, заливавшей ему лицо и
глаза, продолжал описывать шашкой круги, никому не давая близко
подойти к себе. «Батько, це мы,твои диты!» – гаркнул Сотниченко,
и три смельчака, подбежав к теряющему сознание генералу, прикрыли
его от черкесских клинков. Затем Золотаревский и Сотниченко, подхватив
атамана под руки, пустились в обратный путь, снова прорубая шашками
дорогу. Могукоров, владевший клинком так же мастерски, как и Бескровный,
прикрывал отход.

Горцы, поняв, что бесценная добыча живой ускользает у них из-под
носа, окончательно рассвирепели. Но три отважны воина, уводя с
собой теряющего сознание командира, смогли вырваться из смертельного
кольца. И тут на помощь подоспели ещё несколько казаков. Встав
рядом с Могукоровым, они задержали черкесов на несколько минут,
достаточных для того, чтобы атамана можно было вывести с поля
боя. Убедившись, что Бескровный, Золотаревский и Сотниченко скрылись
в лесу, казаки начали отступать, и вскоре догнали своих товарищей.

Атамана доставили в штаб, где Алексеем Даниловичем сразу занялись
лекари походного лазарета. Войсковой старшина Могукоров, стоя
поодаль, неотрывно смотрел на окровавленное лицо генерала. Пройдут
годы, убелённый сединами шапсуг Пшикуй Могукоров сам станет генералом,
но всегда он будет помнить этот бой в ущелье реки Дехач и высокую
доблесть своего командира и старшего друга.

А сражение всё продолжалось. Русский отряд выполнил поставленную
задачу, немирные аулы были разорены и можно было отступать. Но
разъярённые горцы не давали спокойно уйти. Им важно было не выпустить
солдат и казаков из леса до наступления темноты. Ночью было бы
намного эффективнее атаковать русских.

Бескровный, придя в себя, продолжал руководить боем. Он с трудом
говорил, но мозг его продолжал работать чётко и продуктивно. Быстро
разгадав намерения горцев, генерал приказал вести непрерывный
огонь из пушек и ружей, одновременно перегруппировываясь для отступления.
К четырём часам пополудни отряд, перестроившись, начал организованно
отходить. Стрелки, занявшие позиции в арьергарде и на флангах,
отгоняли наседавших черкесов меткими выстрелами.

Как только последние русские воины покинули лес, дружно грохнули
пушки и шедшие по пятам солдат горцы поспешно укрылись среди деревьев,
не решаясь продолжать преследовать отряд на открытой местности.
Обратная переправа через Кубань прошла довольно спокойно, и уже
к вечеру отряд вернулся в Екатеринодар.

… Прошло несколько месяцев. Тяжёлые раны атамана давно зажили.
Богатырское здоровье и железная воля помогли немолодому уже человеку
быстро встать на ноги. Правда, частенько побаливала израненная
голова, но Бескровный старался не обращать на это особого внимания.

Однажды, в начале мая, он пригласил Пшикуя погостить несколько
дней у него на хуторе. Расположенный на речке Малый Бейсуг, атаманский
хутор являл собой передовое, по тем временам, хозяйство. И хотя
Бескровный, всецело занятый службой, бывал здесь нечасто, управляющий
и работники всегда поддерживали на хуторе образцовый порядок.
Знали, что приехав сюда из Екатеринодара, «батько» первым делом
проверит, как велось хозяйство в его отсутствие, лично всё обойдёт
и осмотрит. И, только после придирчивой ревизии, генерал сядет
за стол, богато накрытый по кубанскому обычаю.

Но в этот раз Алексей Данилович, уважая гостя и друга, не стал
отвлекаться на хозяйственные дела. Сойдя с коня, Бескровный поздоровался
с управляющим, выслушал его доклад, затем велел приготовить в
роще, на берегу реки шашлык из молодого барашка. Казакам конвоя
генерал распорядился выдать по чарке водки, плотно всех накормить
и определить на отдых. Велел позаботиться и о лошадях, после чего
он и гость отправились приводить себя в порядок после дороги.
Вдоволь поплескав на себя холодной колодезной воды, которую он
считал лекарством от всех болезней, Алексей Данилович растёрся
холщовым рушником и довольно крякнул. «Здорово-то как!» – по-детски
восторженно произнёс он, а всегда сдержанный Пшикуй молча улыбнулся.

В ожидании шашлыка хозяин хутора и его дорогой гость отправились
прогуляться по большому фруктовому саду. Сначала молчали. Деревья
шелестели молодой листвой, за речкой однообразно вскрикивала какая-то
птица, да в тишине поскрипывали хромовые сапоги неспешно идущих
по саду друзей. Задумчиво глядя вдаль, в степные дали, Бескровный
сказал:

– До чего же хороша жизнь. Как славно было бы, если бы люди перестали
воевать.

– Когда-нибудь перестанут, – помолчав, ответил Пшикуй.

– А почему не сейчас, в наше время? Разве непонятно, что жить
мирной жизнью гораздо лучше, чем без конца сражаться? Ведь всем
хватило бы места на этой благодатной земле.

– Я думаю, Алексей Данилович, потому, что на этой земле нужно
трудиться. Трудиться тяжело и упорно, чтобы прокормить себя, свою
семью… . А некоторые мои земляки трудиться не желают. Не хотят
они работать, в их понимании, труд – это позор для джигита. А
вот набег на соседа – это доблесть.

-Но ведь не все же такие?

– Конечно, не все. Большинство моих земляков, адыгов – честные
и трудолюбивые люди. Но, к сожалению, наш народ ничего так не
боится, как обвинения в трусости, насмешек. Многие адыги хотели
бы мирно трудиться на своей земле, тем более, что русские никогда
первыми не нападают. И у многих есть кунаки в казачьих станицах.
Но найдётся какой-нибудь Казбич, который никогда не перестанет
воевать – и позовёт за собой, в набег. И пусть только мирный,
незлобивый адыг попробует отказаться! Такие же, как он, всю жизнь
будут потом осыпать его насмешками, обвиняя в трусости.

– Как странно, друг мой Пшикуй … . Выходит, для того, чтобы идти
грудью на русские штыки и пушки, нужно меньше храбрости, чем для
того, чтобы отказаться от опасного набега. Неужели же не было
таких, кто отказывался? Кто, набравшись мужества, сказал бы Казбичу,
или другому какому-то джигиту: «Нет, я не пойду! Ты не любишь
русских – так сам иди и воюй! А мне надо трудиться, выращивать
хлеб и растить детей. Да и русские мне ничего плохого не сделали.
Если к ним не лезть, они никогда меня не тронут. Разве они заставляют
нас отречься от веры отцов? Разве крадут по ночам наших жён и
детей, чтобы продать их в турецкое рабство?» Неужели, друг, так
никто не сказал и никогда не скажет?!

– Говорили и говорят, Алексей Данилович. Да только немного таких,
к сожалению. Большинство покорно берёт в руки оружие и уходит
за такими, как Казбич, в набег. А потом этого бедолагу привезут
в родной аул, в свою саклю и отдадут тело жене и детям. И, если
это сыновья, они обязаны отомстить русским. И ведь никто из них
не подумает – а зачем отец ушёл тёмной ночью, как вор и разбойник,
в казачью станицу? Что ему там было нужно, во имя чего он сложил
голову? Чем виноват казак, убивший отца? Тем, что не дал зарезать
себя и своих детей? Но так поступил бы любой настоящий мужчина,
уважающий себя и берегущий свой дом и семью!

– Что же, так и будет всегда? Неужели без конца будет литься кровь,
горянки и казачки будут рыдать над телами своих мужей?

– Нет, не всегда!, – твёрдо ответил Могукоров. – Придёт время,
я верю в это, и наши народы станут добрыми соседями. На Кавказе
уважают силу, и как только большинство моих земляков поймёт, что
русские сильнее, что они пришли навсегда – война закончится. Только
нужно помнить – под пеплом потухшего костра всегда могут тлеть
уголья. Уголья вражды и ненависти, случается, тлеют веками. И
если Россия, хоть ненадолго, перестанет быть сильной державой,
эти угольки мгновенно разгорятся.

– Что ж, пусть Россия всегда остаётся могучей и неделимой! А мы,
друг ты мой дорогой, будем стеречь её границы, никому не давая
раздуть костёр, о котором ты так хорошо сказал.

– И тогда, Алексей Данилович, сбудется моя самая заветная мечта.
Придёт время мира и спокойствия, без войн и набегов. Время, когда
русские и адыгские дети будут вместе играть и учиться грамоте,
а их отцы повесят шашки и кинжалы на стену и станут торговать,
ездить в гости друг к другу, дружить семьями. Время, когда русские
станут с уважением смотреть на мусульманский полумесяц, а горцы
– на христианский крест. Такое время обязательно наступит!

– А мы, Пшикуй, поможем ему поскорее наступить!

… Из рощицы давно уже пахло ароматным дымком поджаренной на угольях
баранины, а два боевых товарища всё прогуливались по аллеям сада,
продолжая неспешную беседу, мечтая о мирном будущем, за которое
им так долго и тяжело приходится воевать.

Сентябрь 2005 года